Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер
Младший капрал Статтен подводит свою огневую группу к снайперу.
— Гляди-ка, — говорит младший капрал Статтен. — Девчонка. Ну и разворотило же ее!
— Посмотрите на нее! — говорит Стропила. Он расхаживает вокруг стонущего куска развороченного мяса. — Посмотрите на нее! Правда, я крут? Правда, я грозен? Я ль не душегуб? Я ль не сердцеед?
Алиса наклоняется, расстегивает полевой ремень снайпера и выдергивает его из-под тела. Снайпер слабо стонет. Что-то говорит нам по-французски. Алиса швыряет окровавленный ремень Стропиле.
Снайпер начинает молиться по-вьетнамски.
Стропила спрашивает: «Что она говорит?»
Я пожимаю плечами. «Какая разница?»
Скотомудила сплевывает. «Стемнеет скоро. Потопали-ка обратно в роту».
Я говорю: «А с гучкой что?»
— Да хрен с ней, — говорит Скотомудила. — Пускай тут гниет.
— Нельзя ее вот так оставлять, — говорю я.
Скотомудила делает гигантский шаг ко мне, наезжает.
— Слышь, мудак, Ковбоя ранило. Ты только что друзей потерял, урод. Я руковожу этим отделением. Пока меня не разжаловали, я взводным сержантом был. И я говорю — гучка эта здесь останется, крысам на потеху.
Стропила защелкивает на себе северовьетнамский ремень. У ремня тускло-серебристая пряжка со звездой, которая выгравирована посередине.
— Джокер — сержант.
Скотомудилу это весьма удивляет. Он глядит на Стропилу, потом на меня. Наконец произносит:
— Тут это ни хрена не катит. Мы в поле, урод. Ты ни хрена на хряк. Не тянешь ты на хряка. Хочешь со мной схлестнуться? А? Смахнемся?
Я говорю:
— Меня этим отделением командовать за миллион долларов не заставишь. Я просто говорю: нельзя эту гучку вот так тут оставлять.
— А мне-то что? — говорит Скотомудила. — Давай, похерь ее.
Я говорю:
— Не, я не буду.
— Ну, тогда по коням. Выдвигаемся… Незамедлительно.
Я гляжу на снайпера. Она хныкает. Я пытаюсь прикинуть, чего бы сам желал, лежа вот так полумертвым, в страшных мучениях, среди врагов. Заглядываю ей в глаза в поисках ответа. Она видит меня. Она понимает, кто я: человек, который положит конец ее жизни. Мы стали близки, мы повязаны кровью. Я начинаю поднимать «масленку», а она — молиться по-французски. Я дергаю за спусковой крючок. Бах!. Пуля входит снайперу в левый глаз и, выходя, отрывает затылочную часть головы.
Отделение застывает в молчании.
Потом Алиса фыркает, сверкает широкой улыбкой.
— А ты крутой чувак. И почему ты не хряк?
Ковбой с Доком Джеем появляются рядом со мной.
Ковбой говорит:
— Мудила, я пригоден для дальнейшей службы. Благодарю за службу, Джокер. Ну, ты и крут.
Скотомудила сплевывает. Делает шаг вперед, наклоняется, выхватывает мачете. Одним могучим ударом отрубает ей голову. Он хватает голову за длинные черные волосы и высоко ее поднимает. Смеется и говорит:
— Да упокоятся обрубки твои, сука, — снова ржет. Идет по кругу и тычет окровавленным шаром в наши лица. — Крут? Кто крут? Теперь кто крут, уроды?
Ковбой глядит на Скотомудилу и вздыхает.
— Джокер крут, Мудила. А ты… Ты просто скотина.
Скотомудила замолкает, сплевывает, швыряет голову в канаву.
Ковбой говорит:
— Выдвигаемся. Дело сделано.
Скотомудила поднимает свой пулемет M60, укладывает его поперек на плечи, вразвалку подходит ко мне. Улыбается.
— Слышь, а Недолет так и не увидел той гранаты, что его похерила, жиденка этого.
Скотомудила отцепляет гранату от бронежилета и толкает меня ею в грудь — изо всей силы. Мудила озирается по сторонам, потом снова мне улыбается.
— Никому не дозволено на Скота класть, урод. Никому.
Я прицепляю гранату на бронежилет.
Алиса подбирает винтовку снайпера.
— Э, а сувенир-то номер один!
Стропила стоит над обезглавленным трупом снайпера. Он наставляет на нее M16 и выпускает в тело длинную очередь. Потом говорит: «Она моя, Алиса». Забирает у Алисы СКС и внимательно его рассматривает. Опускает глаза и любуется новым ремнем. «Я первый в нее попал, Джокер. Она бы все равно умерла. Это первый убитый на моем счету».
Я говорю: «Ясное дело, Строп. Ты ж ее похерил».
Стропила говорит: «Я! Я ее похерил. Я грохнул ее на хрен!» Снова глядит на свой северовьетнамский ремень. Поднимает вверх СКС. «Ну, подожди, вот Мистер Откат еще и это увидит!»
Алиса опускается на колени рядом с трупом. Своим мачете он отрубает у снайпера ступни. Кладет ступни в синюю холщовую хозяйственную сумку. Отрубает у снайпера палец и снимает с него золотое кольцо.
Мы ждем, пока Стропила не сфотографирует мертвую гучку, и пока Алиса не сфотографирует Стропилу, который позирует, уперев СКС в бедро и поставив ногу на расчлененные останки вражеского снайпера.
А потом, когда мы уже уходим, в зазубренных зубьях разбитого окна Стропила замечает отражение своего лица и видит на нем новую, незнакомую улыбку. Стропила долго-долго вглядывается в себя самого, а затем, уронив карабин, просто бредет куда-то по дороге, не оборачиваясь, не отвечая на наши вопросы.
Ковбой машет рукой, и мы выдвигаемся. О Стропиле никто не говорит ни слова.
Мы топаем обратно в Запретный город и устраиваемся там на ночь.
Делаю отметку на своем стариковском календаре — пятьдесят пять дней в стране до подъема.
Позднее, уже в темноте, возвращается Стропила.
Всю ночь сражения вокруг нас продолжаются, вспышки зверства слышны отовсюду, то разрыв мины из миномета, то проклятья, то вопли.
Мы спим сном младенца.
* * *Солнце, встающее над Хюэ утром 25 февраля 1968 года, озаряет мертвый город. Бойцы корпуса морской пехоты США освободили Хюэ до основанья. Здесь, в самом сердце древней имперской столицы Вьетнама, этой живой святыне для вьетнамцев с обеих сторон, зеленые морпехи из зеленой машины освободили бесценное прошлое. Зеленые морпехи из зеленой машины расстреляли кости священных предков. Мудрые как Соломон, мы превратили Хюэ в руины, чтобы спасти его.
* * *На следующее утро Дельта-шестой отваливает нам чуток халявы, и мы проводим весь день в императорском дворце в поисках золотых слитков.
Мы входим в тронный зал, где восседали императоры прошлых времен. Трон кроваво-красный, усыпанный грошовыми зеркальцами.
Хотел бы я жить в Императорском дворце. Яркий фаянс на стенах оживляет их. На крыше оранжевая черепица. Повсюду каменные драконы, вазы из керамики, бронзовые журавли, стоящие на черепашьих спинах, и много других прекрасных предметов, происхождение и назначение которых неизвестно, но нет сомнения, что они очень ценные, очень красивые и очень древние.
Я выхожу из дворца в потрясающий императорский сад. Обнаруживаю там Алису и Стропилу, которые разглядывают хрустящих зверушек. Определить, какой армии они принадлежали, не представляется возможным. Напалм даже костей не щадит. Я говорю: «Пристрастие к аромату жареной плоти, следует признать, достигается многочисленными упражнениями».
Алиса смеется. «И нахрен все тут изувечили? Ведь это место типа волшебного храма, знаешь, да? Гуки так его любят. Раздолбать его — все равно, что… ну, Белый дом раздолбать. Вот только на Белый дом всем насрать, а это место в десять раз древнее».
Я пожимаю плечами.
— Дурдом, — говорит Алиса. — Дурдом, на хер. Эх, до чего же в Мир охота.
Я говорю: «Нет, это в Мире дурдом-то и есть. А вот это, весь этот говеный мир — он и есть настоящая реальность».
Через какое-то время появляется Ковбой и говорит, что командир роты «Дельта» сказал, чтоб собирались на берегу у Земляничной поляны.
Отправляемся туда. Глядим на сотворенные нами руины. Надоели уже, столько их повсюду.
* * *Сумерки.
Те, кто остался от роты «Дельта» 1-го батальона 5-го полка 1-й дивизии морской пехоты, развалились по всему берегу у Ароматной реки. Бородатые хряки спят, готовят хавку, хвастаются, меряются сувенирами, заново воссоздают все моменты сражения, реальные и мнимые, где каждый из них — герой невиданный.
Отделение «Кабаны-Деруны» измотано до смерти. Мы врезали свои имена в скрижали истории — на сегодня хватит. Вытаскиваем фляжки. Готовить слишком жарко, поэтому сухпай едим холодным.
Кто-то из парней начинает приподниматься.
Донлон встает на ноги, кричит: «Смотрите!»
В пяти сотнях ярдов к северу отсюда на реке Ароматной остров. На этом острове миниатюрные танки сжимают полукольцо вокруг лихорадочно мечущейся муравьиной семьи. Муравьи бросают свои вещи, перекидывают АК-47 за спины и прыгают в реку. Муравьи спасаются бегством вплавь, гребут изо всех сил.
Все танки открывают огонь из 90-мм орудий и пулеметов 50-го калибра.
Кое-кто из мурашей идет на дно.
Ганшипы «Кобра» с жужжанием выносятся из-за свинцового горизонта и обрушиваются на добычу.
