Семён Самсонов - По ту сторону
Аня растерялась, узнав от Шуры эту новость. Она не могла представить себе, что пленные, которых держат за колючей проволокой, расстреливают и морят голодом, которых повсюду сопровождает охрана, смогли написать и передать письмо.
Читать письмо всем сразу Вова не решался.
«Письмо прочтите и обязательно уничтожьте», — предупредил Павлов.
И всё же Вова сделал так, что ещё до ужина все успели познакомиться с содержанием письма. Аня читала копию письма вместе с Люсей. Она трижды перечитывала то место, где говорилось, что фашисты у стен Москвы, и сразу приуныла.
— Значит, немцы под Москвой? — с тревогой спрашивала она Люсю.
— Под Москвой или нет — это никто не знает, но наши старшие товарищи говорят, что фашисты врут. Москвы им не видать, и в Москву им не войти никогда!
— А, если возьмут Москву, тогда что, всё пропало?
— Да не возьмут они Москву! Не возьмут! Понимаешь, Аня, не возьмут! — чуть ли не кричала Люся, успокаивая подругу.
— Москва… Москва… — твердила Аня.
За ужином у ребят было приподнятое настроение: всё-таки добились своего, наладили связь! Только Аня сидела в стороне, притихшая и унылая.
— Что с ней? — спросил Вова у Люси.
— Плохо, Вова. Наверное, нездорова. Она всё что-то шепчет, ходит как потерянная, а станешь спрашивать — молчит.
— И когда с вами — тоже молчит?
— Молчит.
— Совсем?
— Нет, иногда скажет одно-два слова, а часто просто не ответит ничего, заплачет, будто мы её обидели.
Перед сном Вова заговорил с товарищами об Ане. Ребята заспорили.
— Мы должны как-то помочь ей, — сказал Юра.
— А я вот боюсь, что она всех нас может подвести, — горячился Костя.
— Аня — просто несчастная, слабенькая девочка, вот что я скажу! — решительно заявил Жора. — Надо быть к ней внимательнее, чаще разговаривать по душам, и тогда всё будет в порядке…
Вова раздумывал над словами Кости. Ему представилось грустное, растерянное лицо Ани. «Нет, — решил он, — Аня хорошая. Ей трудно, но она ни за что никого не выдаст».
Мальчики, забывшись, заговорили слишком громко, и никто не заметил, как поднялся по лестнице Лунатик. Сопя трубкой, он вошёл в комнату, пробурчал что-то сердито, погасил свет и вышел вон. Ребята замерли.
— Вот это да! Так и засыпаться можно, — вымолвил, наконец, Жора. — Нет, вы смотрите, появляется, как тень, вот это Лунатик.
На утро в имении Эйзен царило необычное оживление. Днём к Эльзе Карловне приходили молодые и пожилые немки. Они приторно улыбались, целовались и радостно поздравляли друг друга. Эльза Карловна за весь день ни разу не вышла во двор, и ребята поняли, что произошло что-то очень важное.
— У Эльзы какой-то праздник, — сказал Вова, когда ребята собрались на обед.
— Наверное, дочка именинница, — предположил Юра. — Да я сам видел: какая-то немка целовала её и поздравляла. Девчонка сегодня нарядная: бант голубой в волосах, новое платье, туфельки лакированные — и на пианино с утра играет.
— Как заяц на гитаре! — хихикнул Жора. — Обо всем этом у Кости надо спросить. Может быть, он от своей приятельницы узнал, какой там праздник.
Костю однажды заставили чинить велосипед для дочки Эльзы Карловны, и с тех пор Жора не давал ему прохода.
— Костя, как хоть её зовут? — спросил вдруг Юра.
— Гильда. Ты что, не знаешь?
— Вот-вот у этой Гильзы узнал бы, да и нам сказал! — озорничал Жора.
— Ты… ты меня Гильдой не попрекай! Понял? — Костя сорвался с места и убежал.
— Я слышала, — с дрожью в голосе заговорила Аня, — в доме часто упоминали Москву.
Словам Ани никто не придал серьёзного значения.
Вечером, когда голодные, продрогшие от холода и уставшие ребята сели за стол, раздался необычайно весёлый голос Эльзы Карловны. Она вызывала Люсю.
— Даже поесть не даст! — проворчал Вова.
— Опять бедняга, голодная, будет подавать на стол всякие вкусные блюда. Ох, как это тяжело, если бы вы знали ребята! — сказала Шура. — Знаете, ведьме этой доставляет удовольствие, когда мы, голодные, прислуживаем ей.
Ребята решили подождать Люсю. Она в это время из кухни понесла к столу хозяйки огромное блюдо с жареным гусем. Гостей было немного, все они сытые, самодовольные, с кольцами на пухлых руках. Не успела Люся приблизиться к столу, чтобы поставить блюдо, как Эльза Карловна, глядя ей прямо в глаза, крикнула:
— Москау фюит, капут! — и захохотала, откинувшись на спинку стула.
Вместе с Эльзой Карловной истерически захохотали гости. Люся остолбенела. Эльза Карловна, наслаждаясь её испугом, повторяла:
— Германская армада в Москау, капут Москау!..
Огромное блюдо с жареным гусем грохнулось на паркетный пол и разлетелось вдребезги. Перед Люсей, как в тумане, расплылось перекошенное пьяное лицо Эльзы Карловны. Оно ширилось и надвигалось прямо на девочку. Больше Люся ничего не помнила. Очнувшись, она увидела, что лежит на полу. Эльза Карловна и гости смотрят на неё, продолжая хохотать. Потом над самым Люсиным ухом раздался гневный бас хозяйки:
— Вон, подлюк!..
Шатаясь, Люся еле доплелась до каморки, где ждали её товарищи, и беспомощно опустилась на табуретку со словами:
— Немцы взяли Москву.
Точно громом поразило ребят это известие. Несколько мгновений все молчали. Жора поднялся, с силой хватил алюминиевой ложкой по столу и надсадно закричал:
— Врут! Москва — советская! Врут фашистские собаки!
Аня молча выбежала во двор. Шура со слезами обняла Люсю. Костя уткнулся лицом в стол.
Через некоторое время в дверях появился Жора с кружкой воды. Обессилевшую Люсю уложили в постель. Шура положила ей на лоб мокрую тряпку. Вова хлопотал вместе с друзьями и, стараясь быть спокойным, говорил:
— Нельзя так, друзья, нельзя! Обождите, проверить надо. Тут что-то не то…
Когда все немного успокоились, заметили отсутствие Ани. Мальчики побежали во двор, заглянули во все закоулки, где только можно было укрыться, но Ани нигде не было. Пробовали звать её, но только далёкое, неясное эхо откликалось в тихой ночи.
Решив, что Аня где-нибудь притаилась и не хочет ни с кем разговаривать, ребята ушли спать. Но никто из них в эту ночь не сомкнул глаз. Каждый из них связывал свою судьбу с Москвой. В Москве родное Советское правительство. И пока живёт Москва, живёт и работает товарищ Сталин в Кремле, существует Советское правительство, — фашисты не победят ни нашу армию, ни наш народ. Так думали Вова и его друзья. С Москвой у них было связано всё: их надежда, их жизнь, их возвращение на Родину. Они верили в это и всё-таки тревожились за Москву.
Смерть Ани
Вова знал, что завтра ему предстоит поездка на строительство, и потому решил сейчас же написать письмо Павлову. Письмо получилось несвязное и длинное. Под впечатлением только что пережитого Вова спрашивал, правда ли, что немцы взяли Москву, что известно об этом Павлову? Кроме того, он писал, что, к сожалению, передать в этот раз табак и ножницы они не смогут. Закончил Вова письмо длинным описанием случившегося с Люсей и другими его товарищами. Только теперь, описывая Павлову злые вести Эльзы Карловны о Москве, Вова почувствовал, что, если бы действительно случилось такое несчастье, они погибли бы. Но внутренне он всё же верил, что фашисты лгут. Так думает он, так думает его лучший друг Жора, так думают все, кроме, пожалуй, Ани.
Написав письмо, Вова прилёг, но сон не приходил до утра.
Юра, задремав перед рассветом, кричал во сне, несколько раз вскакивая, растерянно озирался и снова ложился. Костя ворочался и вздыхал.
Рано утром, когда лошадь была запряжена, Вова перед отъездом заглянул к девочкам и, узнав, что Ани всё ещё нет, побежал к Эльзе Карловне. Хозяйка была в ярости. Она решила, что «негодная девчонка» сбежала.
Начинался обычный рабочий день. Юра и Костя не придали исчезновению Ани особого значения. Они были уверены, что она поплачет где-нибудь в укромном уголке и вернётся к подругам. Куда же ей деваться! Но Жора, узнав, что Аня ночью не вернулась, насторожился.
Часам к двенадцати в усадьбу прибыли два немца: один в форме гестаповца, другой в штатском — переводчик. Начались поиски. Искали всюду, даже в стогах соломы гестаповец шарил железными вилами. После безрезультатных поисков начался допрос. Первой вызвали Люсю. Её трясло, как в лихорадке. Эльза Карловна успела рассказать, как вчера Люся разбила дорогое блюдо в присутствии гостей, собравшихся по случаю «славной победы» немецкой армии. Гестаповец спросил у Люси, куда убежала её подруга и с какими намерениями.
— Я ничего не знаю, — решительно ответила Люся.
За такой ответ последовал удар по голове резиновой дубинкой, от которого Люся грохнулась на пол. Гестаповец оттащил её на порог, но не позволил унести в каморку.
