Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Потрясенный всем пережитым, видя сколько наших людей уже погибло, Иван сомневался в возможности нашей победы — все думал, что Гитлер обдурит Сталина. Так и вышло — через сорок лет. Я уверял его, что победа будет за нами — ведь гоним же уже немцев более шестисот километров, от Сталинграда до самого Азовского моря. В разгар нашей беседы явился хороший знакомый всей нашей семьи Федор Кошевой, экспедитор рыбного завода. Федя сообщил, что хотя холодильники разбомбили, но осталась бочка паюсной икры — осетровой и севрюжьей. Если я хочу, то могу по дешевке, двадцать рублей за килограмм, купить, сколько потребуется. Я полез в карман и обнаружил в нем сто рублей. Их хватило на четыре с лишним килограмма великолепной черной икры, которую мне завернули в пергамент.
С этой икрой подмышкой я, вместе с Иваном, и явился наутро в расположение смершевцев. У меня созрел следующий план: вручить проклятому кавказцу икру и договориться с ним, что я забираю Ивана воевать в свой экипаж — как раз тогда пошел такой почин и нашим догматикам, пришлось таки признать полезность родственных связей. Родственники вместе воевали лучше, чем случайно собравшиеся люди, хотя это и противоречило теории человека-винтика, человека-кирпичика. Зная нравы кавказцев, я решил вручить капитану пергаментный сверток с икрой, при помощи которого надеялся заполучить Ивана, который мог бы, в качестве механика самолета, уцелеть до конца войны в нашем полку. Но проклятый шпионолов залупился не на шутку. Он заявил, что икры у него хватает, а Иван должен был быть отправлен на пересыльный пункт, откуда его определят в часть. Видимо, этой скучающей банде нужны были показатели деятельности, и раненый солдат, отправленный раньше срока во фронтовую мясорубку, мог стать плюсом в их работе. Сколько я ни нажимал на кавказца, он уперся как ишак. А возле ахтарского вокзала уже приземлился тот самый «ПО-2», который меня привозил. Иван провожал меня до самого самолета. Еще перед самой посадкой в кабину я постоял, взвешивая ситуацию: а не забрать ли мне Ивана с собой в порядке самодеятельности, но уж очень противным на вид был смершевец, да и у нас в полку особистом работала очередная выдающаяся сволочь, алкоголик, целыми днями слоняющийся в поисках дармовой выпивки, так и сдохнувший от стакана этилового спирта, старший лейтенант Лобошук. Начни они направлять на меня донесения с двух сторон, это могло бы плохо закончиться. А смершевец-кавказец записал все мои координаты.
Мы договорились с Иваном, что он при ближайшей оказии сообщит мне свой адрес, а я постараюсь выцарапать его под тем самым предлогом — создание фронтового семейного экипажа. На том и расстались — с тяжелым сердцем. Через несколько месяцев Иван прислал мне письмо, как выясняется не первое, где сообщал, что устроился неплохо: пекарем полевой хлебопекарни, и имеет все шансы уцелеть до конца войны. Очевидно, так бы оно и было, не направься Иван собирать трофеи. Примерно в это время мне приснился сон, что Ивана укладывают в кузов грузовика с опущенными бортами и он говорит мне: «Прощай брат!» Сон был вещим — брат Иван погиб.
Иван помахал мне рукой и «ПО-2», тарахтя, принялся разбегаться для взлета. Я оглянулся — маленькая фигурка брата все более отдалялась, пока не исчезла вовсе. Икру, которую я привез, с удовольствием съели наши ребята-летчики. Иван Павлович Залесский отхватил нам с ним кусок весом примерно в килограмм, и мы, наверное, еще месяц закусывали ею фронтовые сто граммов. Залесский буквально смаковал ее, говоря, что ничего вкуснее в жизни не ел. Очень возможно, что это был первый и последний деликатес, который ему пришлось попробовать в своей жизни.
Немцы оккупировали Ахтари всего несколько месяцев: заняли в августе, а ушли в феврале. Помню, как Залесский, отмечая на карте передвижение линии фронта сообщил мне: «И твои Ахтари освободили». Оккупацию ахтарцы пережили без тяжких испытаний. В станице была небольшая немецкая комендатура, которая, в основном, перекачивала продовольствие для нужд своей армии из колхозов, которые немцы разгонять не стали, как очень совершенную форму экспроприации плодов труда подневольного люда. Мой тесть Антон Алексеевич Комаров исправно добывал для немцев рыбу, под чутким руководством в недавнем прошлом активиста колхозного движения, постоянно настаивавшего на всех собраниях, что должно быть именно так, как требует партия, одного из трех братьев Ларионовых и дочери уже упоминавшегося мною крупнейшего ахтарского ссыпщика зерна Варварова. Его дочь, девушка, игравшая на пианино в летнем саду, жена коммуниста Носова, неплохо знала немецкий язык и, разумеется, не питала симпатий к советской власти. Она распоряжалась всем в Ахтарях, разъезжая на тачанке. Советская власть в большом количестве создавала себе врагов, а потом жестоко с ними боролась. С приходом наших, дочь Варварова с большой группой кубанских казаков ушла вслед за немцами. А во время знаменитого апрельского налета бомбардировщиков противника на Ахтари, сбрасывавших, наверно, из-за недостатка бомб, и металлические балки, немцы затопили и бельгийскую землечерпалку, исправно служившую еще с начала столетия на очистке ахтарского канала, купленную ее отцом.
Когда я опубликовал в одной из львовских газет первую часть этого повествования, то объявился внук Варварова, профессор Львовской консерватории. Он рассказал мне о крестном пути кубанцев, которым немцы поручили охранять железнодорожные тоннели в Альпах, а союзники, взявшие их в плен, вернее, сначала интернировавшие, передали нашим. Кубанцы оказались в лагерях в Кемеровской области. Назад вернулись лишь единицы. Но это уже другая тема. Как только не бросал по миру, сталкивая в злобном противостоянии, русских людей нерешенный земельный вопрос и отсутствие свободы у себя на родине. Кровь лилась потоками, а дело стояло на месте.
Своего тестя я в Ахтарях не застал. Антон Алексеевич в феврале любезно попрощался с немецким комендантом, покидавшим Ахтари, обещая еще вернуться. За несколько десятков километров от станицы его поймали наши, видимо, обозленные, фронтовики, к которым в руки было лучше не попадаться, и без долгих разговоров расстреляли. А после апрельского налета, во время которого тесть уцелел чудом, направившись вместе с младшей дочерью Полиной к средней дочери Серафиме, жившей довольно далеко от берега, разговляться, Антон Алексеевич рванул в отступление: вскоре оказался на Волге у своей дочери, а моей жены, Веры. Всю семью спас мой офицерский аттестат и кое-какое барахлишко, оставшееся еще с Китая. Мы разминулись с тестем в Ахтарях буквально на пару часов.
Так слетал я на родину. На душе лежал камень. Хорошо хоть вскоре выпал случай отвести душу. Нам передали приказ подняться в воздух всем полком для сопровождения полка штурмовиков, идущих на боевое задание со стороны Ростова. Мы подстроились к «Горбатым» между Ростовом и Таганрогом. Оказывается, разведка навела их на 18 небольших, тонн по четыреста водоизмещением, румынских судов, идущих колонной в сторону Таганрога с грузом боеприпасов для своих войск. Эти небольшие транспортные суда были неплохо вооружены зенитными пулеметами и пушками «Эрликон». Они шли, прикрываясь берегом, без авиационного прикрытия — дело было к вечеру. Мы застукали их километрах в десяти от Таганрога. Штурмовики накинулись на румынские суда, как ястребы на уток. Не обращая внимания на довольно плотный зенитный огонь, сразу уложили ракетные снаряды на палубы четырех судов, от которых вскоре остались лишь масляные пятна на сонной поверхности Азовского моря. Остальные повернули к берегу. Мы набросились на них все вместе: и штурмовики, и истребители. На третьем заходе по нам начала бить зенитная артиллерия с берега. Не обращая внимания на этот огонь, мы дырявили румынские суда, пока все они не остались полузатопленными на песчаных таганрогских отмелях. Эта была славная, результативная и приятная работа, очень облегчавшая душу. Один из кораблей взорвался, выбросив целую шапку пламени, перемешанного с дымом — видимо, вез порох.
Но я немножко отвлекся и рассказал о своих личных делах. А в августе 1943-го года нам предстояло освобождать Донбасс. Через двое суток после прорыва Миус-фронта наш полк расположился на полевом аэродроме Чистяково, недалеко от Сталино. Преследуя немецкие истребители над Сталино, мы видели, как поджигают и взрывают здания города отступающие немецкие и румынские войска. Это зрелище добавляло нам злости. И потому, когда в первых числах сентября летчики нашего полка, прикрывавшие бомбардировщиков, встретили в воздухе южнее Сталино истребители противника, то атаковали их со всей душой. Ребята сбили три «Мессера» и один «Лаптежник» — «Ю-87» из числа тех, которые сопровождали немецкие истребители. Бомбардировщика завалил лейтенант Анатолий Николаевич Орлов. На этом боевая удача этого хорошего летчика, прошедшего в нашем полку от Сталинграда до Сталино, исчерпалась. Его самолет подожгли «Мессера» и он, покинув его, опустился на парашюте в расположение наших войск, на самой передовой. Казалось бы, все хорошо, но черт попутал приземлиться прямо на башню нашего танка и очень неудачно сломать при этом ногу. Орлова отправили в госпиталь сами танкисты, и мы больше не видели этого смелого летчика и хорошего товарища.
