Вадим Кожевников - Щит и меч
Дежурный стоял вытянувшись, бледный, губы его высохли, он их облизывал.
Вошел Зубов в авиационной форме, с рюкзаком. Отдал приветствие. Вайс набросился на него:
— Почему без сопровождающего? Документы! — Посмотрел, сунул дежурному, сказал небрежно: — Вам чертовски везет. — Подмигнул ему. — Подозреваю, что я напрасно вас упрекал: очевидно, вы оказались более предусмотрительным, и этот ваш человек явился не через двадцать минут, а мгновенно. — Похлопал дежурного по плечу: — Умеете работать, а?
Дежурный мельком взглянул на документы, приказал Зубову:
— Марш в машину!
Зубов сказал:
— Но, господин унтерштурмфюрер, у меня назначение на другой рейс.
— Марш, не разговаривать!
Зубов ушел. Ушел, положив документы в карман.
А если документы не будет сегодня же возвращены Наде, Штутгоф, потерявший здесь жену, завтра, а может, уже сегодня ночью потеряет и дочь.
Вайс предложил дежурному пройти с ним к самолету. Дежурный записывал в книгу, что снят с полета борт-стрелок и заменен другим.
Пассажиры уже находились в кабине. Зубов не показывался. Гестаповец поглядывал на часы, его попросили подняться в самолет.
Вайс остался один и уже готов был последовать за дежурным, чтобы разыскать Зубова, но Зубов появился у дверцы, держа ранец-парашют. Он бросил его на взлетную площадку и успел передать Иоганну свои документы.
Вайс был необыкновенно счастлив и обрадован тем, что документы Зубова у него в руках. Он удивился, но вначале не придал особого значения факту, что Зубов выбросил парашют и что за этим парашютом последовало еще три других.
Как только гестаповец спустился из самолета по лесенке, лесенка была убрана, люк туго и гулко захлопнулся, и машина, гудя прозрачными нимбами пропеллеров, покатилась по взлетной полосе, все больше и больше набирая скорость. Оторвавшись от земли, транспортник круто стал набирать высоту.
Возвращаясь вместе с гестаповцем с аэродрома, Вайс спросил:
— Почему выбросили из самолета парашюты? Что они, лишние?
— Нет, — сказал гестаповец, — не лишние. Просто старший группы — штандартенфюрер — очень взволновался, когда узнал, что один из членов экипажа снят с полета как не заслуживающий доверия. И потребовал, чтобы у всех членов экипажа отобрали парашюты. Он считает, так больше гарантии, что летчики не бросят самолет, если машину подобьют вражеские истребители. Они будут до последней минуты стараться спасти машину, а значит, и пассажиров. — Одобрил: — Что ж, в этом есть логика. Мне оставалось только выполнить его категорическое приказание.
Вайс смотрел в пустое небо, гигантское, как бездна. Он испытывал непреодолимое отчаяние, пустоту, будто утратил сейчас свою собственную жизнь. И все вокруг казалось ему мертвым.
70
В штабе группы Вайсу сообщили, что его желание удовлетворено и он может сегодня же выехать на авиационную базу для проверки, насколько личный состав ее и материальная часть подготовлены к выполнению специального задания под кодовым обозначением «Вольке».
Он пришел к профессору, вернул ему документы, сообщил о том, что отбывает, и о том, что Зубов при выполнении задания теперь не сможет воспользоваться парашютом.
Профессор, прикрыв рукой документы, возвращенные ему Вайсом, будто боясь расстаться с ними хотя бы на минутку, сказал:
— Вот до того момента, пока вы не пришли, я все время думал, переживу я или не переживу, если погибнет Наденька. И знаете, понял, что не переживу. Вот так вот. А теперь — Зубов. Тяжело, верно. В нашем деле самое, пожалуй, легкое, когда ты решаешь собственную судьбу, а не судьбу другого. — Посмотрел твердо в глаза Иоганну. — Свою дочь, как опытную радистку, я включил в состав группы, которая будет вам придана. Вы должны иметь постоянную оперативную связь с Центром. — Разложил карту. — В районе, находящемся в зоне авиационного воздействия базы, находится несколько крупных концентрационных лагерей. Но вот что нам следует с вами продумать. Вот здесь вот, — Штутгоф показал на карте, — подземный концентрационный лагерь, где производятся «Фау-один» и «Фау-два». Заключенные никогда не выходят из штольни. Там работают, там умирают, только их трупы вывозят и кремируют в наземных лагерях. Обе основные подземные шахты тянутся почти на полтора километра под землей и связаны между собой сорока восемью туннелями. Ствол входа и выхода один, остальные заделаны и забетонированы.
Понятно, что этот подземный лагерь, где находится свыше двенадцати тысяч заключенных, не может быть уничтожен с воздуха. Но, по данным, полученным вами от Генриха, весь лагерь снимается со снабжения через шесть дней, исключая сегодняшний. Значит, предполагается, что через шесть дней он должен быть уничтожен.
Главная ваша задача, — выяснить, каким способом предполагается уничтожить лагерь, и предотвратить его уничтожение. — Сказал грустно: — Приданная вам группа не столь многочисленна, как хотелось бы, но я не в силах увеличить ее. Вы сами знаете, не только Зубов, но и многие другие товарищи выполняют сейчас труднейшие задания. — Он вздохнул и добавил: — Я надеюсь, вы выполните приказ Центра успешно.
Вайс был неприятно удивлен тем, что в командировку на авиационную базу он едет не один, а с Дитрихом.
Дитрих сказал, потирая руки:
— Вы знаете, я очень энергично настаивал, чтобы это задание было поручено и мне. — Объяснил, плутовато улыбаясь: — Операция совершенно секретная, приказ подписан Гиммлером и Кальтенбруннером. Мы с вами никакого отношения не имеем к ее прямому исполнению, на нас возложена только функция контроля подготовки и так далее. Но это знак особого доверия. И я уверен, что потом никто не посмеет совать меня в эту опасную возню с организацией нашего подполья. Я надеюсь, что меня незамедлительно переправят на Запад — куда-нибудь в Швейцарию, например, где я буду свято хранить тайну этой операции, при соответствующем обеспечении всех необходимых для меня жизненных удобств, разумеется.
— Спешите удрать? — спросил Вайс.
— Это же необходимо в интересах высших лиц, подписавших приказ, который, как говорят дипломаты, не для печати. Хотя, пожалуй, напротив — Геббельс будет визжать с газетных страниц о злодейском налете авиации союзников на концентрационные лагеря. Мы с вами, как свидетели этого ужасного налета, сможем подтвердить его слова.
— Значит, хотите ждать? — спросил Вайс.
— И еще как, — улыбнулся Дитрих, — с комфортом!
Полковник Вальтер, командир особой авиационной части, кавалер рыцарского железного креста, летчик еще времен первой мировой войны, сухонький, седой, низкорослый, но с величественным, надменным лицом, вскрыл секретный пакет. Прочитав приказ и приложенную к нему инструкцию, он взглянул на Вайса и Дитриха так брезгливо, будто у этих офицеров СД были не застегнуты ширинки, и сказал, что просит дать ему час на размышление, после чего он готов будет снова принять господ офицеров.
Дитрих положился во всем на Вайса, а сам отправился завтракать в компании с молодыми летчиками.
Полковник, несмотря на свою явную неприязнь, вынужден был обсуждать с Вайсом подробности операции.
— Горючее? — сказал полковник. — Большевики наступают, через неделю они могут быть здесь. — Он топнул маленькой ступней, обутой в лакированный старомодный, остроносый ботинок. — У нас горючего на сегодня ровно столько, чтобы сняться отсюда.
— Но к вам должно поступить горючее!
— Завтра ночью, если бензовозы благополучно прибудут.
— А почему они могут не прибыть?
— Русские разбомбили мосты.
— Но имеются понтонные переправы.
— Да, если успеют их навести.
— В каком пункте? — спросил Вайс.
Полковник показал на карте. Потом сказал:
— Я полагал, что мой долг — вывезти на самолетах всех людей, и поэтому самолеты не загружены бомбовым комплектом. Надо посылать машины на склад, — для этого понадобится время.
— Естественно, — согласился Вайс.
— И еще, — сердито сказал полковник, — помимо всего — вот приказ Кальтенбруннера: на меня возлагается обязанность сбросить на парашютах контейнеры с отравляющими веществами для использования их лагерными подразделениями СС на случай, если какая-то часть заключенных уцелеет после бомбардировки.
— Очень предусмотрительно, — заметил Вайс.
— Слушайте, — гневно сказал полковник. — Я ас первой мировой войны. Мое имя известно во Франции и Англии. На моем счету двадцать восемь авиационных поединков, которые я провел с честью.
— Ну и что же? — спросил Вайс.
— Я солдат, — сказал полковник. — Солдат. И у меня есть свои воинские убеждения и принципы. А вы гестаповец…
— Я офицер СД.
— Не вижу существенного различия.
— Короче говоря, вы хотите сказать, что вам не слишком нравится это боевое задание?
