Я шкурой помню наползавший танк - Юрий Иванович Хоба
Если честно, мы с Вольдемаром едва ли имеем право считать себя праведниками. Рядовые представители племени, где лбы крестят исключительно во время грозы и при бомбардировках.
Ведь множество раз проезжали через Благодатное, а у калитки местного храма удосужились затормозить только сегодня, после того, как байрачные дубравы познали горечь войны. И так…
Свято-Никольский храм. Сооружен более четверти века назад из древесины, которую заготавливали в окрестных лесах для корабельных верфей Петра Первого.
Что же касается Благодатного, то у первых поселенцев губа явно не дура. Выбрали такое славное местечко, что малая река Крынка-Сюурлей упорно не желает распрощаться с разбежавшимися по холмам и долам садами, сквозь кружева которых просвечивают весёлых расцветок ставеньки. Она пять раз оказывается на пути всякого, кто едет по главной улице поселка, всякий раз давая о себе знать прохладой и ромашковым половодьем.
Но чтобы основательно подружиться с Сюурлей, надо пересесть в утлый челн и проплыть полтора десятка верст извивами зелёных тоннелей. Правда, здесь потребуется осмотрительность. Иначе есть опасность оказаться заживо распятым на перекрученных взрывчаткой поручнях одного из пяти мостов.
Поврежденные путепроводы, исклёванные осколками палисады и оставленная гранатометом вмятина на стене подвала, где укрывалось от бомбардировок семейство настоятеля, свидетельствуют об отгремевших здесь боях.
А еще немым укором неразумным сынам человеческим служит оплывший холм на околице Благодатного. Он испятнан ожогами, которые природа тщетно пытается замаскировать травой пожарищ и пустырей – амброзией.
– Наш лесничий, – рассказывает о. Михаил, – слёг после того, как «Градами» уничтожили посаженные на слонах холма сосны-крымчанки. Да и все мы скорбим по поводу потери.
Храм, как и положено по статусу, занимает высшую точку в иерархии прибрежных холмов. И хотя он не блещет соцветием златогривых маковок, есть в нём неизъяснимая прелесть, Деревянные стены, повторяю, воздвигнуты из той самой древесины байрачных лесов, которую плотники царя Петра поставляли на Воронежские верфи.
Наверное, поэтому в притворе церкви утвердился запах, который присущ мостику идущей сквозь шторм бригантины. А если приложить ухо к бревенчатой стене, можно услышать рокот прибоя и шум потревоженных топором дубрав.
Заведующая церковной лавкой Наталья бесконечно влюблена в обитель, по которой вольно разгуливают проникающие в открытые окна-иллюминаторы корабельные сквозняки.
Узнав, что я большую часть жизни провел в скитаниях, Наталья за руку подводит меня к иконе Николы Мирликийского и помогает зажечь восковую свечу. Её бледный огонёк трепещет, как упавшая в Сюурлей бабочка-однодневка. Ещё одну свечу зажигаем перед иконой Богородицы. Наталья убеждена, что именно высшая сила небесная отвела беду от её малой родины.
– Мы, – говорит провожатая, – прошли крестным ходом по Благодатному. И стар, и млад молили Матерь Божью о заступничестве. И она снизошла к нашим просьбам…
О грядущих потрясениях земляки о. Михаила и Натальи были извещены за неделю до первой бомбардировки. И это не плод больного воображения отдельно взятого человека. Десятки прихожан однажды узрели рядом с восходящим солнцем ещё одно светило.
– Случилось это после утренней службы, – вспоминает наш добровольный гид. – Над холмами действительно выплыло солнце, в центре которого отчетливо просматривался лик Богородицы с младенцем на руках. Первоначально в нём были оттенки чёрного, но они вскоре растворились в блеске венца над головой нашей заступницы.
Однако оставим видение на совести моих новых знакомых. Тем более что оно не подкреплено фото– и видеоматериалами. Только факт всё равно остается фактом. Беда действительно укрыла черным крепом холмы Донецкого кряжа. Но она лишь краем зацепила дивной красоты уголок заповедной природы, с которым трудно расстаться вяжущей причудливые петли малой реке Сюурлей.
ПОМИНАЛЬНЫЕ СВЕЧИ СГОРЕВШЕГО БОРА
До комендантского часа еще уйма времени. Хватит, чтобы навестить дивный уголок Донецкого кряжа и бабушку Любу, в палисаднике которой растут приветливые, как и сама хозяйка, мальвы.
Уголок заповедной природы сродни холму на околице Благодатного и тоже до самого основания пропах живицей. А еще после дождей здесь целыми выводками проклевываются маслята. Они просто обожают украшать свои беретики опавшими хвоинками и кажутся слитками добытого из недр земли янтаря. Показал мне это местечко директор лесхоза Валерий Гончаров, основательный, как матерый дуб байрачного леса, а заодно угостил рассказом, который балансировал на грани фантастики:
– Леса Донецкого кряжа – бесценны. Однако их невозможно спрятать в несгораемый шкаф. Вот и устанавливаем где только можно предупреждения курильщикам и любителям шашлыков… Вот, кстати, одна из их стоянок… Правда, взываем исключительно к совести приезжих, местные курить уходят на берег ручья и обходятся холодными закусками… Так вот, существует поверие, что у пирующих по соседству с бором никогда не бывает похмельного синдрома. А если трапезу завершить кружкой воды из лесного колодца, поутру будешь красивее нежинского огурчика.
Проверить на практике поверие мы не смогли. Всё-таки начало рабочего дня – не самое подходящее время для экспериментов подобного рода.
Не удалось это сделать и сегодня. И всё потому, что отсутствовала не только грозная табличка, но и сам бор, который считался жемчужинкой Донецкого кряжа.
Наверное, нечто подобное испытываешь при встрече с женщиной, которую запомнил жизнерадостной девой. Всматриваешься в выжженные до цвета остывшего пепла глаза и гадаешь – неужто именно они казались ярче небесного светила?
РЖАВАЯ КАЛИТКА В НАСЛЕДСТВО
Золотистые свечи коровяка – дальние родственницы мальвам из палисадника бабушки Любы, великой мастерицы стряпать пироги из ягод бузины. Они так же торжественны и величавы. Поэтому оседлавший штакетник непоседа-вьюнок рядом с ним кажется шалунишкой. Но его граммофончики, как и калитка старого дома, всегда распахнуты навстречу погожему дню и гостям.
Впрочем, гость из меня никудышный. И родственник тоже. Множество раз собирался приехать, чтобы соскоблить ржавчину с калитки, а после трудов праведных послушать музыку, которую гвардейского окраса шмели исполняют на оранжевых трубах горделивых мальв. Да всё недосуг.
Но обгоревший холм на берегу лесного ручья не позволил сегодня проехать мимо ржавой калитки. В придорожном магазине запасаюсь бутылкой вина и прошу Вольдемара сделать внеплановую остановку.
– Родственников забывать грешно, – с осуждением молвил кормчий, – даже если они – седьмая вода на киселе. И навещать следует почаще, пока калитка и дорожка к ней лопухами не заросли.
Но почему он не произнес эти слова чуток пораньше? За месяц-другой, как Саур-Могила впервые содрогнулась от залпов установок реактивной артиллерии. Глядишь, и удалось бы с бабушкой Любой поднять по чарке красненького. А перед трапезой очистить наконец от ржавой коросты калитку.
Словом, произошло то, о чем предупредил Вольдемар. Я опоздал. И это подтвердила вышедшая на зов соседка, у которой глаза были одного цвета с граммофончиками вьюнка:
– Похоронили бабушку Любу на второй неделе боёв, – сообщила молодайка. Сердце зашлось. – А на ее сороковины снарядом крышу разнесло,
