Валерий Барабашов - А смерть подождет
— Соседа вчера выписали, теперь мы с мамой вдвоём.
— Надо попросить, Юрий Николаевич, — обратился генерал к Савушкину, — чтобы не подселяли сюда никого. Впрочем, я сам. Медики тоже большие бюрократы, убеждать надо.
Савушкин кивнул на принесённые пакеты.
— На фрукты налегай, Олег. Витамины вещь полезная.
— Спасибо.
— Привет тебе от всех офицеров управления. Переживают за тебя, желают скорейшего выздоровления.
— Им тоже всем привет.
— Как самочувствие?
— Ничего. Встал бы и пошел. Два месяца без движения, устал. Работать хочется.
— Поправляйся. Дело найдётся.
Конечно, полковник говорил эти слова для поддержания духа тяжело больного человека, Олег это понимал. Какой может быть разговор с инвалидом, и какое в милиции может сыскаться дело для человека с перебитой рукой и безногого?! Здоровые и то по двадцать всего лет служат. А тут — калека.
Тропинин вручил Нине Алексеевне конверт.
— Это на лечение. Врачей заставляйте лечить Олега лучшими лекарствами.
— Они стараются, Виктор Ильич.
— Вот и хорошо. Надо парня на ноги поставить.
Тут генерал осёкся, понимая, что в привычной этой фразе в данном случае звучит некая двусмысленность, но тем не менее твёрдо закончил:
— На ноги его поставить, поднять с койки — наша задача. Твоя, Олег, кстати, тоже. Не раскисай. Ты — офицер милиции, боец. Им и оставайся.
— Буду стараться, товарищ генерал.
— Вот и молодец, — Тропинин, а за ним и Савушкин поднялись. — Извините, Нина Алексеевна, дела. И докторá предупреждали, чтобы мы не очень больного утомляли.
— Спасибо, что пришли, Виктор Ильич. И вам, Юрий Николаевич.
Нина Алексеевна проводила гостей до выхода. В коридоре Тропинин сказал:
— В случае какой необходимости, сейчас же звоните, Нина Алексеевна. Мне в приемную, или, вот, Юрию Николаевичу.
Савушкин протянул женщине визитку.
— Меня легче застать, Нина Алексеевна. Звоните в любое время. Можно и домой, после девяти вечера, раньше я редко приезжаю.
Мать поклонилась им в пояс, чем смутила высокое милицейское начальство: бывшие эти советские люди не привыкли к такому обхождению. Полковник Савушкин в своё время начинал в милиции простым водителем, а генерал Тропинин прошел всю служебную лестницу, начиная с участкового.
Такие стояли перед Ниной Алексеевной милицейские «шишки».
* * *Примерно через неделю после этого визита приехала Марина. Вошла в палату взволнованная, с напряжённым взглядом, со спадающим с плеч белым халатом-накидкой.
— Здравствуйте, — сказала негромко, немного растерянно: она, молодая цветущая женщина, не бывала раньше в таких вот палатах, где лежат тяжело больные люди, где сильно пахнет лекарством, где борются за жизнь и не всегда эта борьба кончается успехом.
— Проходи, Марина, проходи! — засуетилась обрадованная Нина Алексеевна. — Садись вот сюда. Располагайся. А я — сейчас, мне в аптеку надо спуститься. Бинты кончились.
Бинты, конечно же, в тумбочке были, и Олег, и сама Нина Алексеевна это хорошо знали.
— Здравствуй, Олег! — повторила Марина чуть увереннее и с бóльшим чувством. Поставила на тумбочку у койки пакет, села рядом. Лицо её дышало здоровьем, той полнокровной жизнью, которой и он, Олег, наслаждался не так давно, и которая сейчас текла мимо вон за тем широким больничным окном, где царствовала зима, метель, морозы…
— Здравствуй, Мариша! — он попытался вложить в эти привычные слова всю свою радость, все накопившиеся за эти недели переживания. Как он был неправ по отношению к ней, любимой женщине, — пришла же она, пришла! Сидит, вот, рядышком, такая красивая, испуганная его видом, этой палатой, пропахшей лекарствами, боится даже глянуть на то место, где была правая нога, где теперь пустота, больничное плоское одеяло с чёрным штемпелем в углу. Он и сам страшится туда смотреть.
Олег взял её руку здоровой левой рукой.
— Мариша! Милая моя. Я так ждал тебя! Ты даже не можешь себе представить как я тебя ждал!… Спасибо, что пришла.
— Ну что ты, Олег, что ты?! Мы же все сразу к тебе собирались прийти. Но, во-первых, к тебе не пускали, а во-вторых, Шайкин сказал: чего это, мол, толпой идти? По одному, по двое. И Рискин тоже посоветовал, сначала пусть Проскурина сходит, она женщина, от неё больному пользы больше будет.
— Правда, больше, — он слушал музыку её слов, и сердце распирало от счастья. Не выдержал, процитировал: «Восславить могу и проклясть, святым одарить убежденьем… Я — женщина, тайная власть дана мне судьбой и рожденьем». Это о тебе, Мариша.
— Ух ты! Как здорово! Сам сочинил?
— Нет, это Людмила Щипахина, есть такая поэтесса. Мама мне томик её стихов принесла, вон он, на столе.
Марина взяла книжку, полистала.
— И вечному зову в кровиСлужу я прилежно и верно,Ведь древнее чувство любвиВсей жизни моей соразмерно.
— Красиво, — сказала она. — Поэты умеют так писать, да. В жизни по-другому.
Он плохо слушал её — любовался блестящими карими глазами, замечательным цветом волос, тонкой рукой, которая поправляла прическу… И вдруг наткнулся на чужой, незнакомый взгляд Марины: она со страхом смотрела сейчас на плоское казённое одеяло, на пустоту под ним.
— Как же ты теперь, Олег? — спросила она глухо, убито, и непрошенные слёзы навернулись на её глаза.
— Почему «ты», Мариша? Я… я разве… один?
Он порывисто сжал её пальцы, с надеждой и ожиданием заглядывал в лицо, а она уводила взгляд в сторону, знакомо уже, как и там, на вокзале, высвободила руку, искала ей занятие. И скоро нашла работу обеим своим рукам — взялась зачем-то прибираться на тумбочке, переставлять пузырьки, стакан с недопитым чаем, блюдце с печеньем.
— Мама уберёт, чего ты!? — он старался понять Марину, подумал, что она просто не знает как себя вести.
Но она-то хорошо его понимала, знала, что он ждет ответ на главный сейчас для него вопрос — «Я — один? Или — мы вместе?»
Марина понимала и то, что не должна рубить с плеча — ведь перед нею лежал тяжело больной человек, её сослуживец, коллега, влюблённый в неё, на что-то надеющийся, рассчитывающий с её помощью увидеть свет в конце тоннеля.
Она ласково, как это умеют делать женщины, успокаивая детей, погладила его больную руку.
— Олежек, ну что ты гонишь лошадей? Зачем? Всему своё время. Лечись, выздоравливай… Тебе ещё долго лечиться, я так понимаю, мы же интересуемся твоим здоровьем, часто говорим о тебе на работе… К этому надо привыкнуть.
И Марина снова со страхом глянула на плоское одеяло.
— Хорошо. Понятно. — Голос Олега стал другим — заметно похолодевшим, жёстким. — Расскажи, что там, на питомнике? Линда как?
— Линда твоя в порядке, не волнуйся за неё. — Марина перевела дух — говорить ей о служебных делах было гораздо легче. — Я за ней присматриваю, выгуливаю, кормлю. Я или Серёга Рискин. Иногда втроем гуляем: Гарсон, Линда и Альфонс.
— Они не обижают её?
Марина понятливо засмеялась:
— Ты имеешь в виду их ухаживания?
— Ну, сама понимаешь, — и Олег невольно улыбнулся. — Всё ж таки два здоровых кобеля…
— Я за ними слежу, не переживай. Щенки-полукровки нам в питомнике не нужны, Шайкин с меня голову снимет, если узнает, что я не доглядела.
— Угу. — Олега царапнуло это «щенки-полукровки». Разумеется, он, кинолог, и сам хорошо понимал проблему, но очень уж пренебрежительно, с какой-то плохо скрытой неприязнью были произнесены эти слова… Впрочем чего это он накручивает? Зачем? Питомнику служебного собаководства действительно нужны чистокровные овчарки, ротвейлеры, лабрадоры! Всяких беспородных, декоративных и прочих, не представляющих интереса для них, кинологов, собак бегает по городу сколько угодно. Марина абсолютно права. Служба!
И всё же в душе Олега что-то осталось — труднообъяснимое, тягостное. Он вдруг почувствовал Марину малознакомой, другой, не такой, какой он знал её до нынешнего дня. Но какой?
Марина стала прощаться.
— Мне пора, Олег. Я ведь тоже еду в Чечню, в Грозный. Приказ уже есть. Мы с Гарсоном будем в составе нашего ОМОНа. Лапу ему сейчас лечу, наколол где-то.
— Где?
— А я не заметила. Где-то на дрессировочной площадке. Или на проволоку налетел, или щепку занозил.
— Лечи, войне нужны здоровые солдаты.
— Да, это так. Ты, вот, тоже — уезжал здоровый, весёлый…
— Не надо об этом, Марина! Ничего уже не исправишь. Ты… ты береги себя там.
— Ага, я знаю. Мы с Гарсоном будем стараться. Под пули не лезть, от взрывчатки шарахаться… Нас с ним тут же комиссуют.
Марина грустно улыбнулась.
— Возвращайтесь с Гарсоном живые и здоровые. Мы вас с Линдой будем ждать.
