Свен Хассель - Генерал СС

— Что происходит, черт возьми? — прорычал Легионер. Резко сел и увидел Порту. Громадный шрам на его щеке побагровел от гнева. — Это опять ты? — Голос его прозвучал изумленно. — Я уже сказал, ты напрашиваешься на неприятности!

И схватил револьвер, но Порта предостерегающе вскинул руку.

— Взгляни-ка на это, — предложил он.

Легионер с подозрением уставился.

— Что там?

Лицо Порты расплылось в блаженной улыбке.

— Водка, — ответил он. — Целый ящик.

Воцарилось ошеломленное молчание. Легионер медленно спрятал револьвер и, шатаясь, поднялся с койки.

— Откуда? — спросил Малыш, протирая глаза.

— От моего друга Вильке, — небрежно ответил Порта.

— Твоего друга?

— Да… я оказал ему услугу, так ведь? Устроил возвращение в Германию.

Мы уставились на него; шесть пар глаз, все недоверчивые.

— Как? — требовательно спросил Старик.

— Да в том-то и заковыка, — ответил, хмурясь, Порта. — Не знаю… к сожалению. Сделал бы то же самое для себя!

Некоторое время спустя пьяный Порта, расхаживая с бутылкой в руке, наткнулся на недавно прибывшего к нам лейтенанта. Лейтенант был юным и ретивым. Только что вылупившимся птенчиком, еще с желтком за ушами. Раньше они с Портой не встречались. Лейтенант отступил назад, видимо, ожидая от Порты какого-то проявления почтительности. Порта уставился на него маленькими, блестящими глазами с откровенной снисходительностью.

— Ты! Обер-ефрейтор! Не знаешь приказов фюрера?

Порта широко раскрыл глаза.

— Прошу прощенья. Он не в состоянии отдавать никаких приказов после того, как вчера вечером противник выпустил ему кишки. Мы похоронили его в одной из траншей.

Лейтенант принял высокомерный вид.

— Пытаешься острить, обер-ефрейтор? Умышленно оскорбляешь своего фюрера?

Порта щелкнул каблуками и отсалютовал рукой с бутылкой.

— Никак нет! Мне бы в голову не пришло.

— Тогда что, черт побери, ты имел в виду, говоря, что вы похоронили фюрера в траншее?

Порта с невинным видом уставился в лицо плотно сжавшего губы лейтенанта. Его голубые глаза постепенно прояснились.

— А, так вы о том фюрере!

— А ты думал, о каком?

— Думал, вы имели в виду нашего фюрера. Гауптман Шван был убит вчера вечером. Когда вы сказали о приказах фюрера, я подумал, что речь о нашем гауптмане. — Порта весело улыбнулся. — Приказы нам отдавал только он. Больше ни от кого мы бы их не приняли.

Лейтенант высунул шею из воротника и с трудом сглотнул.

— Обер-ефрейтор, какие у тебя обязанности в роте?

— Всего понемногу. В настоящее время командую третьим отделением.

— Храни нас Бог в таком случае, вот и все, что могу сказать! Какой идиот назначил тебя командиром отделения?

— Знаете, — серьезным тоном заговорил Порта, — командовать отделением мне удовольствия не доставляет. Это долг, а не удовольствие. Однако приказ есть приказ, и все знают, что мы, обер-ефрейторы, становой хребет немецкой армии. Офицеры, простите мне эту вольность, поскольку я говорю правду, так вот, офицеры — это лишь глазурь на торте… извините за выражение, — любезно добавил он. — Не сочтите за грубость, но что бы вы делали без нас?

— Предупреждаю, обер-ефрейтор! Думай, что говоришь!

— Но…

— Сам фюрер… фюрер Адольф Гитлер… — Лейтенант умолк и свирепо посмотрел на Порту. — Стоять смирно, когда я говорю о фюрере!

— Слушаюсь! Можно только поставлю бутылку? Без нее удобнее.

— Ты не имеешь права держать в руке бутылку! Не имеешь права пить! Смелость во хмелю запрещена!

— Вот так так, — произнес Порта.

Он был мастером подтрунивать над офицерами. Мы, находясь на безопасном расстоянии, наблюдали за потехой. Юный лейтенант выпрямился, и на его бледных щеках появился лихорадочный румянец.

— Обер-ефрейтор! Священный долг каждого гражданина Германии, мужчин, женщин, детей, солдат и штатских, иметь горячую, красную, гордую кровь в жилах!

Порта стоял, хлопая глазами. Лейтенант набрал в грудь воздуха и заговорил более спокойным тоном.

— Отныне и впредь, — раздраженно сказал он, — отдавать вам приказы буду я. Понял? Теперь ты под моим началом, и советую помнить, что я приверженец строгой дисциплины! Мои подчиненные должны быть крепкими, словно крупповская сталь! Никакой расхлябанности, никаких отступлений от уставов!

— Полностью согласен с вами, — сказал Порта. — Разрешите идти?

Тот день оказался неудачным для нового лейтенанта. Два часа спустя у него хватило глупости связаться с Малышом. Они быстро шли навстречу друг другу. Малыш нес на полевую кухню два ведра воды. Голова его была опущена, а лейтенант просматривал какие-то бумаги. На ходу они задели друг друга. Через края ведер плеснулась вода, и Малыш, продолжая путь, выругался. Лейтенант остановился и оглянулся на невоспитанного олуха, посмевшего обругать офицера.

— Эй ты, солдат! Вы не отдаете чести офицерам в этой части света?

Малыш спокойно продолжал идти с ведрами. Это был не первый свежеиспеченный офицер, прибывший к нам прямо из училища и считавший, что войну можно выиграть молодцеватым отданием чести и начищенными пуговицами.

— Эй! — завопил возмущенный лейтенант. — Я к тебе обращаюсь! Ты, с ведрами! Как твоя фамилия?

Малыш остановился. Вежливо обернулся и уставился на офицера. Как часто говорил Порта, чтобы уцелеть на этой войне, нужно в определенной мере подыгрывать им, потакать их прихотям и капризам.

— Моя фамилия Кройцфельд, — ответил Малыш. — И если вы кричали мне, то я немедленно остановился.

— Ну вот, теперь можешь ответить на мой вопрос.

— Это какой?

— Я спросил, отдают ли в этой части света честь офицерам!

Малыш недоуменно нахмурился.

— Отдают ли честь? — И выставил вперед ведра. — Я не могу делать два дела одновременно. Не могу бегать туда-сюда, нося повару воду, и козырять всем встречным и поперечным. Хотел бы, только это невозможно. Особенно когда вода нужна для офицерского супа.

— Рядовой Кройцфельд, я считаю это вопиющей дерзостью! Как твой командир, я не отношусь к встречным и поперечным! Меня возмущает этот намек! Явись завтра ко мне в тринадцать ноль-ноль, и я научу тебя простейшим хорошим манерам.

— Прошу прощенья, — сказал Малыш, с сожалением покачивая головой. — Я бы С удовольствием, но мне приказано быть у оберста Хинки в половине первого. — Он шагнул к лейтенанту и доверительно заговорил: — Не знаю, знакомы ли вы с оберстом, но разочаровывать этого человека мне бы не хотелось. Понимаете, о чем я? И оберст, как-никак, по званию выше лейтенанта. Так сказано в уставе.

— В таком случае, рядовой, будь у меня в восемь утра.

— Ладно, — согласился Малыш. — Надеюсь, мне это удастся.

Едва лейтенант открыл рот, чтобы отчитать Малыша за эту новую дерзость, позади него раздался низкий, спокойный голос:

— Добрый вечер, лейтенант Пирх. Рад видеть, что вы знакомитесь с пятой ротой.

Лейтенант, покраснев, обернулся. Оберст Хинка вкрадчиво улыбнулся ему.

— Стало быть, все идет хорошо?

— Так точно, благодарю вас! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, — дружелюбно ответил Хинка. И указал Малышу подбородком в сторону кухни. — Неси воду, покуда повара не подняли крик.

— Слушаюсь. Благодарю вас. Это для офицерского супа.

Малыш поставил одно ведро, бодро откозырял и быстро пошел прочь. Лейтенант Пирх смотрел ему вслед сощуренными глазами.

— Ну вот что, лейтенант! — обратился к нему с веселой улыбкой Хинка. — Вы прибыли принять командование пятой ротой, верно?

— Так точно!

Пирх жестко вытянулся, и улыбка оберста тоже стала жесткой.

— Небольшой совет, лейтенант, пока вы не наделали глупостей: мы, знаете ли, в России, а не в Германии. В траншеях, а не в казармах. Отдание чести, возможно, польстит вашему самолюбию, но жизни не спасет. — И сурово кивнул. — Пятая рота — хорошие ребята. Смотрите, заботьтесь о них, как следует, они стоят сотни лейтенантов или оберстов.

— Слушаюсь.

Хинка непринужденно пошел прочь, оставив лейтенанта Пирха с беспокойной мыслью, что война совсем не такая, какой ему представлялась.

6

Принц Бентхайм-Текленберг, президент Ассоциации немецкой аристократии, объявил сегодня, что Ассоциация всецело поддерживает национал-социализм и его расовую политику. В частности, он подчеркнул, что все члены Ассоциации могут проследить свое арийское происхождение до 1750 года, а кое-кто и дальше.

Черный «мерседес-купе» медленно ехал мимо тихих вилл Берлин-Далема. Возле одной из них остановился, водитель-эсэсовец молодцевато выскочил и открыл заднюю дверцу обергруппенфюреру Рейнхарду Гейдриху. Гейдрих с легкостью вылез из машины и пошел к дому по окаймленной аккуратно подстриженными кустами дорожке.