Николай Михайловский - Час мужества
Когда он поднялся, двое его товарищей сидели на земле. Он подошел к ним:
— Что делать, ребята?
Белый смотрел на них и словно не узнавал Штеренбогена, всегда веселого человека, остряка, который сейчас, насупясь, помалкивал, и небольшого ростом, с мальчишеским выражением лица Пельника, что молодецким здоровьем не отличался, зато в проворстве рук с ним никто не мог поспорить: двести бомбочек ввернет в кассеты и провожает самолет на штурмовку. А фронт рядом, не успеет Пельник оглянуться — летчик вернулся, обратно, и ловкие руки ввинчивают новые две сотни бомб. Бывало в сутки до десяти вылетов, вот и посчитай, сколько бомб проходило через его артистические руки...
Еще два дня назад они, как обычно, снаряжали самолеты на штурмовку с верой, что Севастополь выстоит и победит. К вечеру им зачитали приказ об оставлении Севастополя и о том, что все имущество нужно уничтожить. Проводив самолеты на Большую землю, они начали небывалый аврал. Над аэродромом грохотали взрывы. Не от вражеских бомб и снарядов. Уничтожались остатки боеприпасов и все ценности, которыми не должен воспользоваться противник.
Уцелела одна-единственная полуторка. Молодой шофер с вихрастым чубом, загорелым лицом, на котором сверкали белые зубы, уроженец Севастополя, не зная устали носился по фронтовой дороге к крутому отвесному берегу, сбрасывая в море все, что не успели подорвать. Люди дивились выдержке и терпению парня, а он летал вихрем туда и обратно, туда и обратно...
Наконец все, что могло представить ценность, подорвали или похоронили в море. Осталась полуторка. Шофер подогнал ее к обрыву, включил скорость, сам ловко выскочил из кабины. Машина полетела вниз, парень провожал ее долгим взглядом...
Трое друзей, надеясь уйти с последними катерами, держались вместе. Путь от аэродрома до причалов Казачьей бухты не так далек в обычных условиях. А тут начался такой обстрел, что в пору отлежаться бы в каком-нибудь укрытии. В такие минуты хотелось быть ближе к товарищу, знать, что ты не один.
На минуту задержавшись, Михаил Штеренбоген сказал:
— Ребята, обидно так, по-глупому, отдать концы. Давайте ловчее, бежим в одиночку. Иначе не видать нам причала...
Пробираясь в одиночку, они собрались в глубокой воронке. Молча лежали, притаившись, пока земля дрожала от близких взрывов, а когда утихло, старшина Белый отряхнулся, вытер потный лоб и спросил:
— Что делать, братва?
— Вперед, к причалу, — откликнулся Штеренбоген.
— Другого пути нет, — подтвердил молчаливый Пельник.
— Ладно. Пошли! Не скопом, по-одному, — напомнил старшина, поправил бескозырку и первым выбрался из воронки. За ним последовал Пельник и Штеренбоген.
Так от воронки к воронке, от куста к кусту, они добежали до высокого обрывистого берега. Внизу открылась панорама бухты. Люди толпились на берегу. Два катера — «морские охотники» не могли принять всю массу бойцов, и всем троим стало ясно, что рассчитывать не на что.
— Может, попробуем? — неуверенно предложил Пельник.
Белый махнул рукой:
— Только нас там не хватало!
— Ничего. Стоит только уцепиться...
— Разве на клотик залезешь, для тебя там место приготовили, — усмехнулся Штеренбоген.
А тут снова начался сильный артиллерийский обстрел. Сначала несколько пристрелочных снарядов легло недалеко от причалов, и за ними обрушился настоящий огненный смерч.
Трое лежали, припав к земле. Сквозь разрывы до них доносился гул моторов катеров.
Огневой налет кончился так же внезапно, как и возник.
Друзья поднялись и молча стояли на берегу, прекрасно понимая, что для них есть только один путь — в море. Но катера ушли. Других кораблей нет и, возможно, не будет. Но и оставаться здесь — значит попасть к немцам в лапы?! Одна эта мысль рождала волю и энергию...
И, может быть, по старшинской привычке — держать бразды правления в своих руках и, если нужно, продиктовать свое решение — Михаил Белый показал на головку маяка и сказал:
— Там морской наблюдательный пост. Я бывал не раз, видел шлюпки, катера. Может, на наше счастье, застряла какая-нибудь посудина. И, заметив в глазах друзей искру надежды, скомандовал: — За мной!
Цепочкой пробирались они вдоль берега, торопились, и ноги сами несли их все дальше вперед.
И наконец вот он, маяк. Ходили вокруг, искали какую-нибудь шлюпку. Увы, все плавучие средства теперь превращены в обломки, щепки, мусор...
Они умаялись, во рту пересохло и больше всего хотелось пить, а на берегу моря не было и капли пресной воды. Жажда томила, ни о чем, кроме воды, не хотелось думать. Им казалось, что где-нибудь поблизости есть колодец. Обшарили весь дворик, колодца так и не нашли. Зато попался на глаза бензиновый движок с радиатором водяного охлаждения.
— Тут, наверняка, есть водица, — сказал сметливый Штеренбоген и протянул руку к кранику. Краник заржавел и не поворачивался. Михаил ударил железкой, и краник открылся. Пельник, подставив фляжку, терпеливо сидел на корточках. Только зря. Вытекли считанные капли воды. Он встал, чертыхнулся и плюнул на всю эту затею. Даже смочить губы не удалось.
Тем временем совсем стемнело, выглянула луна, море озарилось голубым светом, и Белый увидел какой-то странный предмет, болтающийся на воде.
— Шлюпка! — воскликнул он и стал быстро раздеваться. — Я попробую пригнать ее к берегу.
Он с разбега бросился в воду и поплыл. Друзья следили за каждым взмахом его сильных рук, еще толком не зная, шлюпка это или некое деревянное изделие с потопленного корабля. Скоро донесся голос Белого:
— Шлюпка-а...
Друзья обрадовались, Михаил Штеренбоген разделся и поплыл ему на помощь...
Шлюпка качалась на волнах. Теперь две пары рук толкали ее, а вытащив на берег, все были разочарованы: в днище зияла пробоина, у самого форштевня вырваны две доски. Одним словом, не шлюпка, а разбитое корыто.
— Что же делать, и это счастье. Возьмемся за ремонт, — так решил Белый. Теперь оставалось найти материал для заделки пробоины.
Ночь подгоняла. Темнота — единственное спасение. Затишье давало возможность сосредоточиться. Они знали, как только начнет светать, трудно будет отплыть от берега: их тут же обнаружат, полоснут одной пулеметной очередью и — конец.
А пока землю и море окутывала густая темень — надо успеть. Эта мысль не оставляла ни на минуту.
Все, что удалось найти в дворике маяка, — просмоленные доски, пакля — все было пущено в дело. Среди хлама нашли и добротные весла.
И вот шлюпка спущена на воду, и все трое размещаются в ней, готовясь к далекому неизвестному плаванию.
Старшина Белый взмахнул веслами, шлюпка на несколько метров подалась вперед...
В то же время за кормой послышались торопливые шаги, из темноты донесся хриплый приглушенный голос:
— Подождите, я с вами, моряки!
Подбежав к шлюпке, человек бросил свой вещевой мешок на дно, а затем, подхваченный сильными руками, забрался в нее и сел на банку.
— Ты откуда? — спросил старшина.
— Из пехоты, с частями прикрытия отступал. Дай, думаю, побегу к маяку, может, кто из наших остался, захватят...
— Полезай на корму, а то грести тяжело, — сказал Белый.
— Сейчас, браток, перелезу.
Солдат перебрался на корму, лица его они не разглядели, и лишь по слабо вздрагивающему голосу можно было понять, что и он тоже хватил лиха.
Над ними было бархатистое небо, усеянное звездами. Вдоль всего побережья сверкали разрывы снарядов. И время от времени вырывались каскады трассирующих пуль.
К счастью, луну закрыли облака, и шлюпка укрылась во мраке. Зато четверо все видели: орудийные вспышки, луч немецкого прожектора, нервно прощупывающий берег.
Белый и Пельник сидели на веслах. С каждым новым рывком уходили они дальше в море. Им казалось, что оторвись они подальше от берега, и там все будет намного проще.
— Ребята! Открылась течь, вода поступает! — сообщил Белый.
— Ничего, сейчас мы с ней управимся, — откликнулся Штеренбоген.
И пока двое гребли, двое других — Штеренбоген и боец Георгий Селиванов — каской и ботинками принялись вычерпывать воду.
Штеренбоген, занятый своим делом, наклонился за борт и вскрикнул, точно ужаленный:
— Мина! Весла табань!
И только они успели осушить весла, как действительно по правому борту совсем недалеко от шлюпки проплыло раскачиваемое волной черное круглое чудовище...
Гребцы нажимали на весла, а вода просачивалась в шлюпку, и она тяжелела, теряла плавучесть и ходкость.
Выбившись из сил, Михаил Белый бросил весла и сплюнул от досады:
— Ни черта не тянет! Придется, ребята, вернуться, найти какое-нибудь укромное место, проконопатить корпус и в ночь уходить. А то ведь, если утро застанет нас на воде, с берега шарахнут из пулемета, и поминай, как звали...
