Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812
В эпоху Французской революции Турция была в состоянии крайней дезорганизации и бессилия. Турецкая империя тогда еще не была признана критическим для равновесия Европы элементом, но ее территориальные границы были значительно шире, чем теперь. На севере владения Турции распространялись тогда за Дунай, через Валахию и Молдавию до берегов Днестра, а на юге включали Грецию. Ей принадлежали острова Архипелага с Критом и Кипром. Сирия и Египет признавали над собою власть Порты только номинально, практически же обе эти области были независимыми и управлялись – первое Джезиром-пашой, а второе мамелюками. Правители Турции, живо сознавая ее положение и грозившую ей со стороны России опасность, старались держаться в стороне от тех столкновений, в которых не участвовал ее великий противник. Это и удавалось им до тех пор, пока Бонапарт своим нападением на Египет не вызвал их к деятельности и не привлек Великобританию и Европу к защите общих интересов на Востоке.
Значение островов западной части Средиземного моря не исчерпывалось не только той ролью, какую вообще играют в морских войнах члены этой географической семьи, ни теми средствами, какие могли дать они сами по себе владевшему ими флоту. Оно состояло в том, что вследствие сравнительно малой ширины здесь водной полосы каждый из них близок или к какой-либо части материка, или к линии какого-либо из путей, пересекающих море. Такое положение выгодно, естественно, для державы, флоты которой обеспечили за собой обладание морем, так как следствием этого является и обладание сообщениями между островами. Последнее, однако, подвержено ограничениям: незначительность протяжения водного пространства между двумя частями суши дает преследуемому возможность сравнительно легко ускользнуть от преследователя. Никакой флот, как бы ни был он силен, не может с уверенностью прервать сообщение, которое требует только одного ночного перехода. Последнее может быть осуществлено при посредстве большого числа мелких судов, и это обстоятельство имело еще вдвое большее значение в эпоху парусов, когда при безветрии мелкое судно могло прибегнуть к веслам, между тем большое должно было беспомощно штилеть. Так, британцы не смогли помешать переправе французских партизан на Корсику в 1796 году, когда победы Бонапарта привели французскую армию в Ливорно. Позднее Наполеону удалось, хотя и с большими затруднениями, послать подкрепления и припасы из южной Италии на Корфу, а на этом он рассчитывал основать дальнейшее распространение своего могущества на Востоке. Эти примеры представляют, однако, только исключения, и удача здесь облегчалась, так сказать, малым масштабом предприятий, определявшимся другими условиями: французы были дружественно встречены корсиканцами, а гарнизон на Корфу был малочислен. По мере же удлинения линии сообщений, значение господствующей морской силы сказывается очевиднее. Так, оказалось невозможным не только выручить Мальту, но и освободить блокированные там большие суда, французская армия в Египте оставалась отрезанной до тех пор, пока была вынуждена сдаться, несмотря на все усилия Бонапарта. Наконец, усилия французов встретили препятствие в узкой полосе воды, отделяющей Сицилию от Италии, не потому, что нельзя было послать через нее много мелких отрядов, но потому, что поддержка последних во враждебной стране, при таких необеспеченных сообщениях, являлась предприятием, риск которого не оправдывался возможными выгодами.
Политическое распределение в 1793 году островов западной части Средиземного моря было следующее. Самые восточные из них, известные под именем Ионических островов и простирающиеся на юг от входа в Адриатическое море вдоль берегов Греции от Корфу к Цериго, принадлежали Венеции. Когда эта древняя республика пала жертвой политики Бонапарта в 1797 году, названные острова отошли к Франции. Этим начался тот их переход от одного владельца к другому, который закончился в 1863 году присоединением к Греции. Сицилия составляла часть королевства Обеих Сицилии. Она сделалась убежищем для этой монархии в борьбе ее с французским оружием и благодаря своему плодородию и своим портам сослужила службу Великобритании в период наполеоновских войн. Мальта была тогда все еще в руках рыцарей ордена Св. Иоанна. Благодаря Бонапарту состоялась затем через посредство Франции передача во владение величайшей из морских держав этого острова, имеющего вследствие своего географического положения огромное военное значение. Мальта представляет, может быть, важнейшую из стратегических позиций Средиземного моря, так как Египет – страна скорее междуокеанская, чем средиземноморская. Из-за скудости внутренних ресурсов острова, значение его измеряется силой флота, который на него опирается. Судьба его, когда он был в руках Франции, история Порт-Маона в руках Великобритании и даже славное и успешное сопротивление Гибралтара служат указаниями на то, что флот менее зависит от Мальты, чем Мальта от флота.
Сардиния давала свое имя королевству, которое сосредоточивалось главным образом в Пьемонте, граничившем с Францией, и столицей которого был Турин. Среди треволнений рассматриваемой эпохи, королевское семейство, изгнанное с материка, нашло уединенное убежище на этом большом, но не следовавшем европейскому прогрессу острове. Франция не смогла распространить на него свое владычество, Великобритания нуждалась только в гостеприимстве его гаваней. На северной оконечности его, в Маддаленской бухте, Нельсон нашел якорную стоянку, превосходно расположенную в стратегическом отношении для наблюдения за Тулоном. Она обладала одним из важнейших для морской позиции качеств – двумя выходами, которые позволял флоту выйти в море при всяком ветре. Балеарские острова были в руках Испании. Морское значение других членов этой группы умалялось значением Минорки, гавань которой, Порт-Маон, обладает исключительно хорошими качествами. Судьба Порт-Маона, так же, как и Мальты, хотя и не в такой степени, решается той державой, которая господствует на море. Британцы завладели Меноркой в 1798 году, но возвратили ее испанцам по Амьенскому миру, во время же позднейших враждебных действий против Испании, с 1804 года по 1808 год, они, по-видимому, и не стремились к овладению им. Маддаленская бухта, представляя собой менее приятную и удобную якорную стоянку, чем Порт-Маон, но значительно более его пригодна для требующих быстроты военных операций, т. е. удовлетворяет условию, стоящему на первом плане, по ясному и здравому суждению Нельсона.
Из более значительных по размерам островов остается сказать только о Корсике. Она тогда была еще недавним приобретением Франции, перешедшим к ней от Генуи в 1769 году, до некоторой степени вопреки желанию населения ее, которое предпочло бы независимость. Корсиканцы тогда еще, конечно, не сроднились с Францией, и среди них еще существовала партия с традиционным тяготением к Великобритании. Решительный перевес той или другой партии определил бы и политическую связь острова с той или другой из названных держав. Если британский флот и господствовал в окружающих водах, то все-таки он, как выше было сказано, не был в состоянии совершенно отрезать остров и тем насильно добиться его подчинения. С другой стороны, Франция не могла высадить на него сколько-нибудь значительный отряд войск в виду враждебных кораблей, и если бы ее флаг и был поднят на нем, то обеспечение его зависело бы от поддержки со стороны местного населения. В 1793 году во главе последнего стоял престарелый вождь борцов за независимость Паоли, который много лет провел в изгнании в Англии и был вызван оттуда на родину Национальным собранием. Разнузданность последних дней революции поколебала его приверженность Франции, и уполномоченные от Конвента, посланные на остров, возбудили отвращение к себе и его, и народа. Обвиненный республиканцами из Тулона, Паоли был потребован на суд Конвента в апреле 1793 года. Тогда уже был учрежден Революционный Трибунал, и началось царство террора. Паоли, вместо того чтобы повиноваться, созвал депутатов от всех городов и общин Корсики, и они на состоявшемся в мае собрании поддержали его в оппозиции Конвенту. На всем острове вспыхнуло возмущение, и представители Конвента с горстью приверженцев были заперты в нескольких приморских городах.
Возмущение корсиканцев против Конвента только слабо отражало страсти, которые волновали само это учреждение и которые скоро разделили Францию на враждебные лагери. Четыре месяца, следовавшие за казнью короля, были долгой непрерывной борьбой между жирондистами и якобинцами, но разгар революции требовал выражения более энергичного и более сосредоточенного, чем партийные пререкания в народном собрании. Жирондисты – люди скорее возвышенных чувств, чем энергичной деятельности – постепенно теряли почву в столице и в законодательном собрании, хотя и сохраняли приверженность провинций, с которыми они были солидарны. Страстные речи и чувства выразились вещественно в таких же страстных действиях. 9 марта был учрежден Революционный Трибунал, великое орудие террора, решения которого не подлежали апелляции. 13-го числа того же месяца восстала Вандея, начав свою долгую и кровавую борьбу. 18 марта Северная армия, только за четыре недели перед тем вторгшаяся в Голландию, была разбита наголову при Неервиндене. Стоявший во главе ее генерал Дюмурье, победитель при Вальми и Жемаппе, действовавший до тех пор удачнее всех других военачальников в этой войне, вынужден был отступить во Францию. 30 марта он очистил Австрийские Нидерланды, приз последней кампании, и его армия заняла позиции в пределах французских границ, к которым надвигался неприятель. 1 апреля Дюмурье, давно уже недовольный образом действий Конвента, арестовал четырех представителей последнего, а также и военного министра, посланных в его главную квартиру. На следующий день он выдал их австрийцам, а 4-го числа, увидев, что не может более рассчитывать на слепую преданность своей армии, завершил свою измену, бежав сам к противнику.
