Михель Гавен - Месть Танатоса
Проскочив контрольно-пропускной пункт машина на полной скорости въехала в город.
Отто Скорцени повернулся к Науйоксу:
— Тебе домой или в Управление? — спросил у него.
— А ты?
— Я — в Управление. Я там еще сегодня не был. С утра — в тренировочном центре, потом выдернули на совещание…
— Ну, давай в Управление, — согласился Алик, — Позвоню оттуда Ирме. Надеюсь, ужинать-то мы сегодня будем.
— Тебе бы только есть. У тебя что, нет никаких дел?
— А какие у меня дела в Управлении? — Науйокс недоуменно пожал плечами. — У меня все дела в других местах. А в Управлении — только одни доклады. И почему — только есть? Не только. Но сказали же — заботиться о здоровье…
Проехав за ворота, машина остановилась у подъезда на Беркаерштрассе, 32/35.
— Приехали, выходи, — сообщил Скорцени Алику.
Ожидавший их шофер оберштурмбаннфюрера принял автомобиль и отогнал его в гараж. Офицеры прошли в здание.
— Хоть бы зонт вынесли, — войдя в помещение, Алик Науйокс снял перчатки и несколько раз стукнул ими по плащу, отряхивая воду.
— Может быть, тебе еще и коньячку наливать прямо здесь, у подъезда? — Скорцени с усмешкой взглянул на него.
— Я бы не возражал. А кстати, — Алик оживился, — хорошая тема для совещания но оргвопросам: чтобы у дежурного был бар. Входишь — и тут же наливают. И не только здесь. А например, на предприятиях. Для поддержания патриотического настроения. Надо будет посоветовать Мюллеру. У него сразу станет меньше проблем. А?
— Да ну тебя! Попробуй, предложи, — Скорцени махнул рукой. — Я послушаю, что тебе ответят.
Они поднялись по лестнице, прошли по этажу, отвечая на приветствия младших по званию сотрудников, и вошли в приемную группы «S». Было уже поздно, посетителей не было. Гауптштурмфюрер Раух встал из-за стола, подняв руку: «Хайль Гитлер!» Небрежно ответив ему, Отто Скорцени прошел в кабинет. Алик Науйокс последовал за ним.
Спрыгнув с кресла, Вольф-Айстофель радостно подбежал к хозяину и, прижав уши, лизнул руку. Потом уселся рядом, приветственно колотя хвостом по полу. Скорцени приласкал пса, потом снял мокрый плащ, встряхнул фуражку и, убрав все это в шкаф, кивнул Алику:
— Раздевайся. Коньяк пока будем пить здесь.
Потом подошел к рабочему столу и вызвал адъютанта:
— Раух, зайдите ко мне.
— Я могу пока позвонить Ирме? — озабоченно спросил Науйокс.
— Конечно.
Алик уселся в кресло у стола, набирая номер телефона. Вошел гауптштурмфюрер Раух с папкой для доклада. Скорцени бросил на него взгляд.
— Есть что-нибудь новое? — осведомился холодно.
— Так точно, герр оберштурмбаннфюрер, — доложил ему адъютант.
— Надеюсь, ничего сверхсекретного у нас не произошло и господин штандартенфюрер может присутствовать.
— Текущая информация, герр оберштурмбаннфюрер.
— Тогда доложите, — Скорцени сел за стол.
Раух открыл папку.
— Алло, Ирма? — Алик Науйокс, не обращая внимания на Рауха, наконец-то дозвонился до жены. — А почему у тебя все время занято? Опять парикмахер со своими расследованиями? Нет? А кто? Я? Да, я уже приехал. Пока не знаю… Да…
Раух растерянно взглянул на оберштурмбаннфюрера.
Скорцени улыбнулся:
— Пусть штандартенфюрер поговорит с супругой. Они давно не виделись, с самого утра… Приготовь пока кофе.
— Я пока в Управлении. Я тебе еще позвоню… — Алик наконец-то повесил трубку. Скорцени открыл бар, достал два фужера и бутылку коньяка.
— Надеюсь, — предположил он, разливая коньяк, — в следующий раз ты позвонишь ей уже после того, как Раух закончит доклад по текущим вопросам.
— А что? — Алик непонимающе посмотрел на него. — Помешал?
— Нет, ничего. Раух только хотел доложить, а тут ты: «Алло, Ирма…» Очень кстати, конечно.
— Виноват, — по-театральному широко раскинув руки, поклонился Науйокс. — Прошу прощения. Я исправлюсь.
— Ничего. Доложит еще раз.
Скорцени протянул Алику фужер с коньяком и сел напротив него в кресло. Дверь открылась — Раух внес поднос с кофе.
— Вам сейчас налить кофе, герр оберштурмбаннфюрер? — спросил он, расположив содержимое подноса на столе.
— Благодарю, — Скорцени поднялся, чтобы наполнить чашки. — Я сам поухаживаю за нашим гостем.
— Ты заварил крепкий кофе, я надеюсь, — Алик приподнял крышку кофейника, чтобы заглянуть внутрь. — Я, знаете ли, люблю, чтобы кофе был крепкий…
— Какой заварил, такой и будет, оставь в покое, — Скорцени нетерпеливо прервал его.
— Я пью без сахара, — как ни в чем не бывало напомнил ему Науйокс.
— По-моему, это уже выучили все, даже слухачи Мюллера.
Оберштурмбаннфюрер передал Алику чашечку с кофе и снова сел в кресло напротив, отпил глоток коньяка. Потом снова обратился к адъютанту:
— Пока наш гость занят, можешь докладывать, Фриц.
Алик Науйокс поднялся и отошел вглубь кабинета, разглядывая большую карту на стене. Скорцени пересел за стол. Вытянувшись как на параде, Раух четко отчитался по всем вопросам дня.
Оберштурмбаннфюрер внимательно слушал его, чуть прищурив светлые глаза, курил, пил кофе и только изредка задавал вопросы или вносил необходимые уточнения. Под конец, раздавив сигарету в пепельнице, он сказал:
— Благодарю, Фриц. Постарайся завтра с утра исправить то, что я отметил. Сейчас можешь идти.
Адъютант щелкнул каблуками, отдавая честь.
— Нет, подожди-ка, — тут же остановил его Скорцени. — Я совсем забыл. Что там у нас с той женщиной из лагеря, Мари Бонапарт? Удалось что-нибудь узнать?
— Так точно, герр оберштурмбаннфюрер, — Раух снова открыл папку. — Я навел справки. Такой женщины никогда не существовало, герр оберштурмбаннфюрер.
Алик Науйокс повернулся и подошел ближе. Скорцени, просматривавший бумаги на столе, удивленно поднял глаза.
— То есть как это не существовало? Кто это тебе сказал такое?
Оберштурмбаннфюрер встал, подошел к сейфу, достал из него секретную папку с документами ареста и, вынув из конверта фотографию, показал ее Рауху:
— Если такой женщины никогда не существовало, тогда скажите мне, кто это? — спросил немного жестко.
— Не могу знать, герр оберштурмбаннфюрер, — Раух недоуменно пожал плечами. — Мне кажется, она похожа на женщину, которую мы видели в лагере у Габеля, чем-то.
— Чем-то похожа… — усмехнулся Скорцени. — Вот именно, что чем-то. И надо бы выяснить. Раух, чем конкретно.
— Позвольте взглянуть, я столько слышал… — Альфред Науйокс взял фотографию из рук Скорцени, некоторое время рассматривал ее, потом вернул оберштурмбаннфюреру.
— Красивая девочка… Надо думать, с тех пор она повзрослела. И о такой красотке ты ничего не узнал, Фриц? Зря!
— Что касается наследников семьи Бонапарт… — Раух, покраснев, опять сунулся в папку.
— Меня интересуют только наследники самого императора, по прямой линии, — уточнил Скорцени. — Потомки его братьев и сестер, а также прочие многочисленные родственники в данном случае не представляют интереса. — Оберштурмбаннфюрер убрал документы в сейф, однако фотографию оставил на столе. Скрыв улыбку, Алик внимательно посмотрел на него и повернулся к Рауху.
— Так что там слышно о наследниках императора, гауптштурмфюрер? — спросил он. — Живы еще?
— По всем имеющимся данным, — начал докладывать Раух, — прямые наследники императора закончились на его сыне, герцоге Рейнштадском, умершем в Австрии в 1832 году. Детей у него не было. — Раух замолчал.
— И что? — не понял Скорцени. — Это — всё?
— Всё.
Оберштурмбаннфюрер наклонил голову, явно удивленный и озадаченный столь неожиданным поворотом.
— Ну, хорошо, — как бы размышляя вслух, произнес он. — А двоюродные братья, сестры, дяди, тети? Этих Габсбургов всегда было полно, на все вкусы. Ты узнавал?
— Так точно. Тут есть кое-что интересное, — кивнул Раух, — Двоюродный брат герцога Рейнштадского, Франц-Иосиф фон Габсбург, ставший впоследствии императором Австрии, имел сына Рудольфа, трагически погибшего также в молодые годы. Его дочь, внучка австрийского кайзера, воспитанная при императорском дворе и получившая титул принцессы Кобургской, была весьма поспешно в юные годы выдана замуж во Францию, за герцога де Монморанси, и умерла вскоре после рождения первого и единственного ребенка.
Герцог де Монморанси также умер несколько лет спустя после смерти своей жены, и их дочь, сирота, была взята на воспитание одним из друзей отца. В 1918 году она покинула Францию. Дальнейшая ее судьба неизвестна.
Раух остановился, заглянул в бумаги и, убедившись, что он ничего не забыл, опустил папку. Скорцени молчал, в задумчивости постукивая зажигалкой по столу. Потом спросил у адъютанта:
— Известно, кто стал опекуном девочки?
— Так точно, известно, герр оберштурмбаннфюрер, — бодро отрапортовал Раух.
