Борис Комар - Поворотный круг
— Не знаю…
— Твой отец. Твой родной отец. А теперь посмотри сюда…
Следователь вытащил бумагу, на которой было наклеено несколько маленьких фотографий того же человека — в профиль, анфас, в полный рост. Рядом два серых пятна — отпечатки пальцев.
— Узнаешь?.. Теперь пойдем дальше. Вот читай сам: «Враг народа… Десять лет в далеких лагерях…» А вот, — следователь перевернул страницу, — а вот собственный почерк твоего отца… Вот его подпись.
Вольф умолк, удовлетворенно потер лоб. Вчера разговор не получился, и он решил держать их порознь. А то смотрят друг на друга и молчат. Коллективное упорство, коллективный отпор… «Разделяй и властвуй…» Кому принадлежат эти знаменитые слова? Надо будет позаботиться, чтоб они не пользовались спасательным кругом коллективного отпора. И главное — каждого бить по самому больному, бить так, чтобы дыхание перехватило… Ведь для каждого своя рубашка ближе к телу. И есть дорожка, которая ведет к сердцу… Путь к сердцу Буценко я, кажется, уже нащупал, нашел. Вон ведь как он задумался… А я полагал, что с ним придется тяжелей всего, он, поди, заводила, их «комиссар»… Думай, думай, парень, это полезно…
— А почему в этих документах написано не Буценко, а Корж?
— Неужели не понял? Буценко — фамилия твоей матери. После суда она отказалась от мужа, твоего отца, и восстановила свою девичью фамилию, да и тебя записала на нее.
Анатолий молчал.
— Ну как, Толя, теперь ты понимаешь, что к чему? — Следователь даже руку протянул, словно хотел обнять юношу. — Веришь теперь мне? Это ж я для тебя старался, чтоб открыть тебе глаза. Достал все документы, надо ж тебе знать правду, что большевики убили твоего отца, а ты их щадишь… На твоем месте я бы не только рассказал о большевистских агентах, этих подпольщиках, которые толкнули вас, доверчивых, на преступление, я бы своими собственными руками глаза им повыкалывал…
— Я не знаю никаких подпольщиков, а потом… — Анатолий на мгновение умолк, еще раз посмотрел на фотографию, затем исподлобья на следователя и прибавил: — А потом, об этом человеке… Откуда мне знать, мой отец или не мой? Я уже говорил: его совсем не помню и никогда не видел фотокарточки.
— Хорошо, — вздохнул следователь и нажал на кнопку сигнала, — хорошо, пускай тебе люди подтвердят…
Привели какого-то запуганного и грязного мужчину. Он все время оглядывался по сторонам, пугался собак, боялся смотреть Анатолию в глаза. Где Анатолий его видел? Кажется, он работал до войны в пожарной команде.
— Прокопенко, кто изображен на снимке? — спросил Вольф и показал ему фотографию.
— Корж Иван Сидорович, — ответил тот. — Толин отец.
— Расскажите тогда, как происходил суд над ним. Вы были на суде?
— Выл. Меня вызывали как свидетеля. Но я… Я не виноват…
— Не о том речь, — грубо перебил его следователь. — Расскажите, как шел сам процесс.
Путаясь и запинаясь, мужчина рассказывал.
Анатолий внимательно выслушал эту исповедь, и теперь у него не осталось ни малейшего сомнения, что и Вольф, и этот грязный человек говорили неправду.
Когда мужчину вывели из кабинета, он, брезгливо скривившись, сказал следователю:
— Где вы взяли такого пропойцу? Ну и свидетель!.. Не проще было бы позвать сюда маму? Пускай бы она сама рассказала…
Вольф не ожидал такого. Эти слова застали его врасплох, поэтому он не удержался, стукнув кулаком по столу, отчего даже овчарки повскакивали, насторожились, и закричал раздраженно:
— Ты, парень, забыл, где находишься и с кем разговариваешь! Сам знаю, кого мне звать!..
Но сразу же успокоился, смягчился. Вольф понимал, что у него вот-вот лопнет терпение, что все это начинает ему надоедать, но здравый смысл подсказывал: веди дело дальше, не срывайся! Если и на этот раз ничего не выйдет, тогда… Ему припомнилась вчерашняя история с начальником управления. Как же получилось, что он, Вольф, оказался в дураках? Просто был несчастливый день!..
А произошло вот что.
Вчера в кабинете начальника управления полиции его словно сам дьявол дернул за язык, и он ни с того ни с сего выпалил:
— Эта дикая страна стоит своими глиняными ногами на куче золота.
— Что вы имеете в виду? — спросил начальник, чем-то серьезно озадаченный. — Где вы видели золото?
Вольф подбежал к подоконнику, нагреб из цветочного горшочка пригоршню влажной земли, выкрикнул:
— Вот золото! Чистое золото самой высокой пробы!
Начальник удивленно поднял брови, он ждал объяснений от своего подчиненного.
— Мощный жирный чернозем с редкой зернистой структурой. Девять процентов гумуса. Толщина слоя — полтора метра. Фруктовое дерево поливают только один раз при посадке, дальше оно не требует человеческих рук.
Как и надеялся Вольф, слова произвели надлежащее впечатление. Начальник управления покачал головой, прищелкнул языком. В Саксонии у него двести гектаров земли, каменистой, как дресва. Пауль Вольф об этом знает. Он, как собака, заглядывает начальству в глаза и шепчет:
— Сто железнодорожных платформ, нагруженных такой землей, равносильны… равносильны сейфу с золотом.
Начальник управления хищно улыбнулся. Его глаза теперь уже не смотрят на жалкое лицо следователя, а сверлят безжалостно:
— Не хочет ли герр Вольф сказать, что немецкая армия находится здесь временно? Что мы не завоевали на веки веков Украину?
Вольф хотел что-то произнести в свое оправдание, но из его горла вырвался лишь свист, хриплый и короткий, как последний вздох умирающего.
Барон пренебрежительно посмотрел на следователя и спросил ехидно, язвительно:
— У вас, герр Вольф, кажется, есть серьезное задание? Когда вы имеете намерение доложить о его выполнении?..
Что мог ответить Вольф? Конечно, пообещал вскоре закончить следствие и подать список руководителей подполья. И он его подаст, во что бы то ни стало подаст…
Вольф откинулся на спинку кресла:
— Ну хорошо, погорячился я немного. Такая уж у меня служба. Но не будем сейчас об этом… Я тебя понимаю, хорошо понимаю. Ведь речь идет о родном отце… Самое главное, надо сначала успокоиться, а потом подумать. Вот ты не веришь свидетелю. Напрасно. Он путает, потому что боится: ведь давал показания на суде против твоего отца. Говоришь, позвать сюда мать? Конечно, легко можно сделать. Но зачем ее травмировать? Она и так убита горем… Давай уясним все сами. Вот пойдешь, как следует подумаешь, а потом скажешь…
Кто выдал Тараса Залету? Кто подослал полицаев к Володе Струку, который, казалось бы, не вызывал никакого подозрения? И закончилась ли вся история арестом только майора и Анатолия? Ведь и они, Борис, Иван и Тамара, не раз и не два бывали у Володи. Может, их тоже выследила полиция?
И куда девался Володя? Точно было известно, что он убежал из полиции, вернулся домой. Но с тех пор парнишка нигде не появлялся — ни на улице, ни на базаре, ни в своем дворе. Копна сена, в которой запрятался майор, была разбросана, ветер разносил сено по двору и по огороду. Вот уже второй день жалобно блеяла в сарае коза, как видно и некормленая и непоеная.
Напрасно Тамара уговаривала Бориса не ходить к Володе домой — а что, если там засада? — он не послушался. Вошел прямо во двор и постучал в дверь. Ему никто не ответил. Тогда Борис легонько нажал на щеколду, дверь открылась, и он увидел Володю, в кровати. Мальчишка сильно похудел, был бледен.
— Что с тобой? — спросил встревоженно Борис.
— Заболел, — объяснил Володя таким слабым голосом, словно он говорил из глубокого колодца.
— Простудился?
— Нет.
— Чего ж тогда?
— Оттого, что забрали майора и Толю. Виноват во всем я…
— Ты?! — выкрикнул Борис. — Ты их выдал полиции?!
— Я…
— Что же ты получил за майора, иуда? — прошипел Борис. — Сколько тебе дали в полиции, гад? За сколько марок продал майора и своего товарища в придачу?
Володя слабо покачал головой:
— Никого я не продавал. Я сказал о майоре Ваське с базара…
— Сказал? Ваське?.. Значит, ты враг народа…
— Враг…
Слезы тихонько потекли по щекам. Володя плакал.
— Я знаю, что я враг, но я не нарочно.
— Что ты сказал ему?
— Что я разговаривал с советским майором… и что он обещал написать обо мне в газету…
— А еще что?
— Еще, кажется, говорил, что стерег майора от полиции.
— Больше ему ничего и не надо. И этого достаточно… Для чего же ты, дурак, болтал языком?
— Васька задавался передо мной… Мне ему надо было нос утереть!
— Молодец, утер…
Борис плюнул и направился к выходу. Володя вскочил с постели, схватил его за полы пиджака худыми, как соломинка, руками.
— Боря, я не хотел… Слышишь? Так и скажи всем. Вон там, — он показал в окно, — вон там, под тем берестом, я закопал свой пионерский галстук. Положи его со мной, когда умру… А еще забери козу, а то она сдохнет…
