Виктор Леонов - Разведчик морской пехоты
А Поляков между тем продолжал рисоваться. Заложив руки за спину, он выпятил грудь, на которой блестел до яркости начищенный боевой орден, и сквозь зубы процедил:
— А в чем, собственно говоря?.. Но Гузненков не стал его слушать.
— Ступайте, доложите командиру, что прибыл замполит отряда. Отставить! — тут же скомандовал он мгновенно преобразившемуся Полякову, готовому сорваться с места, чтобы исполнить приказание. — Вы так и не назвали себя. Не повторили приказа…
Оторопевший Поляков тут только вспомнил, что должен прибыть новый замполит. Поляков стоял перед Гузненковым навытяжку и долго мигал глазами, пока не обрел дар речи.
— Я… да я, товарищ, не знаю, как вас по званию… А командира нашего нет — он в отпуске. Замещает лейтенант Кокорин. Докладывает старшина первой статьи Поляков, — уже совсем не бойко закончил он.
— Первой статьи? М-да…
Гузненков прошел вперед, а Поляков последовал за ним, озабоченно качая головой и поправляя на ходу поясной ремень и бескозырку.
В канцелярии за письменным столом склонился над пишущей машинкой еще один старшина первой статьи — маленький, светловолосый, даже чуть рыжеватый, с орденом Красной Звезды на фланелевке.
— Бабиков, встать! — гаркнул в дверях Поляков. Переступив вслед за Гузненковым порог, Поляков, уже как следует по форме, обратился к Гузненкову:
— Товарищ замполит, разрешите позвать лейтенанта Кекорина!
Гузненков испытующе посмотрел на Полякова. Трудно было определить: продолжает ли тот форсить или старается исправить свою оплошность.
— Идите.
Гузненков скинул с плеч вещмешок, осмотрел канцелярию, потом подошел к все еще стоявшему по стойке «смирно» Бабикову и протянул руку:
— Давайте знакомиться. Лейтенант Гузненков. Сидите, пожалуйста, занимайтесь своим делом.
— Я уже кончил.
— Тогда побеседуем, — сказал Гузненков усаживаясь. Бабиков тоже сел. Орден Красной Звезды за Могильный получили?
— Так точно! — опять вскочил с места Бабиков.
— Да сидите, пожалуйста, — мягко улыбнулся Гузненков. Ему нравилось поведение Бабикова. — Слышал о боях на Могильном, знаю, как вы там отличались. Кстати, парторга Тарашнина там ранило?
— При атаке. На самом мысу Тарашнина не было. У нас тогда комиссар Дубровский, сам легко раненный, из-под огня егерей вытащил нашего парторга и понес его на руках к морю.
— Вот как? — отозвался Гузненков, заметил про себя, что Бабиков, очевидно тоже кстати, вспомнил прежнего комиссара отряда офицера флота Дубровского. Скажите, Бабиков, что вам из Усть-Цыльмы пишут? Вы ведь там до призыва учителем работали?
— Так точно! — Бабиков был настолько удивлен, что его белесые брови полезли наверх. — Учителем… Только разрешите спросить, товарищ лейтенант, откуда вы это знаете?
Гузненков многозначительно улыбнулся:
— Мне, старшина, многое положено знать. По должности…
Так состоялась встреча нового замполита с Поляковым и Бабиковым.
Не только их, но замещавшего меня лейтенанта Кокорина, старшину отряда Чекмачева, парторга и комсорга — всех поразила осведомленность нового замполита в делах отряда. Перед тем как получить направление в отряд, Гузненков заочно познакомился с личным составом и боевыми характеристиками разведчиков, с историей отряда. В разведотделе и в политотделе он получил исчерпывающую информацию о том, что в отряде хорошо, что плохо и на какие стороны нашей жизни следует обратить внимание. С Гузненковым долго беседовал член Военного совета флота.
— Работа предстоит интересная и нелегкая, — предупредил Гузненкова контр-адмирал. — В отряде вы встретите людей, у которых от наград да от восторженных похвал закружилась голова. И уж кое-кто из разведчиков любит подчеркнуть свою исключительность, свое особое положение на флоте. А раз оно особое, то нельзя ли пренебречь обязательной для всех дисциплиной? Комендант мне пожаловался: «Разведчики балуют… Известное дело: сорвиголовы!» Нельзя допустить, чтобы к доброй репутации отряда примешивалась другая. Разведчики не сорвиголовы… Вы меня поняли?
— Ясна задача, товарищ контр-адмирал!
— Задача ясная, а решать ее надо с умом. Что ни говорите, а народ там, действительно, несколько своеобразный. Да еще условия боевой жизни накладывают на людей определенный отпечаток. Признаться, я и сам питаю слабость к разведчикам. Славные, боевые ребята! Но старая слава новую любит. Сейчас, как никогда раньше, надо крепить боеготовность морских разведчиков Северного флота. Большие дела ждут их.
И уже прощаясь, контр-адмирал сказал Гузненкову:
— Успех работы будет решать ваш авторитет. У разведчиков надо завоевать авторитет не только словом и не столько словом — делом! Имейте это всегда в виду. А начните с обычного знакомства. Расскажите, где служили-воевали, в каких рейдах по тылам врага сами участвовали. Разведчики — народ дошлый, поймут, почему штаб послал к ним офицера морской пехоты Гузненкова. Желаю вам успеха, товарищ лейтенант!
После короткой стычки с Поляковым лейтенант Гузненков вспомнил свой разговор с контр-адмиралом и его напутствие.
Еще до похода на мыс Могильный из отряда ушли такие признанные следопыты, как Мотовилин, Лосев, Харабрин, а сразу после рейда на Могильный — Радышевцев. Харабрин так и не вернулся к нам после окончания офицерских курсов. Мотовилина перевели в другое подразделение. А Лосев воспользовался тем, что на севере комплектовались экипажи катеров для боевых действий на юге, и подал рапорт о зачислении его в такой экипаж.
На проводы Лосева собрались все ветераны-разведчики. По такому случаю старшина расщедрился и выдал «авансом» из своего неприкосновенного запаса необходимую для проводов норму вина.
Как всегда при таких расставаниях, было шумно. Перебивая друг друга, вспоминали совместные бои и походы, живых и погибших. Глядя на уезжающих, и я вспомнил, как в мастерскую, где в первые дни войны работали я и Саша Сенчук, пришли три Николая и Алексей, как Мотовилин учил нас, еще не обстрелянных разведчиков, азбуке военного дела.
— До сих пор не могу забыть Сашу Сенчука, — сказал я Радышевцеву.
— А Рябова и Даманова? Лосев! Коля Лосев! Помнишь ты своих тезок? — кричал Радышевцев Лосеву.
Лосев опустил голову, потом тряхнул ею, точно пытался отогнать какую-то невеселую думу. Он вышел из-за стола, снял со стены гитару и поднял руку, требуя внимания.
— Помню ли я своих тезок? — глухо спросил он Радышевцева. — Ну слушай, Алексей! Всем слушать…
Медленно перебирая пальцами по струнам, Лосев заиграл знакомый мотив и вдруг запел никогда до этого не слышанную нами песню о себе и своих друзьях:
Жили-служили три друга,Пой песню, пой!Рябов, Даманов и Лосев,Не разольешь их водой.
Певец был явно не в ладах с рифмой и ритмом. Но это нисколько его не смущало. Он вел бесхитростный и правдивый рассказ:
Звали их всех Николаями,Пой песню, пой!Первый погиб в первом бою,А через год — другой…
Лицо Николая Лосева исказилось болью. Будто только сейчас он ощутил горечь давних потерь и скорого расставания со своими товарищами. Всем хотелось его остановить, но никто не решался прервать певца.
— Брось. Коля! — крикнул Степан Мотовилин и вырвал из рук Лосева гитару. Ребята скоро в бой пойдут. Тебя на большие дела провожают, а ты?..
— А я хочу, Степан, чтобы никто никогда не забывал наше братство. Верно я говорю?
— Верно! — поддержал его Радышевцев.
Веселье возобновилось.
Проводили Лосева до пирса. Мотобот, принявший его на борт, ушел в Мурманск, а мы, неожиданно притихшие, возвращались домой. И тут Радышевцев сказал нам:
— Мне тоже скоро придется с вами распрощаться. Я торпедист, дело свое не забыл.
— Алеша, с чего это вдруг? Какая муха тебя укусила?
Но Радышевцев, видимо, не хотел на эту тему распространяться:
— Душа не лежит. А без души — какая служба в разведке?
Через несколько дней мы проводили Радышевцева, а вскоре еще один случай всполошил разведчиков: Черняев, ловкий, разбитной моряк, продал на толкучке часы из трофейного имущества отряда.
Я узнал о проступке Черняева перед первым походом к Варангер-фьорду. И хотя Черняев был включен в группу десантников и уже собрался в дорогу, я, скрепя сердце, применил к нему ту степень наказания, которая намного тяжелее, чем наряд вне очереди или лишение увольнительного отпуска в город. Разведчики считали ее равносильной списанию на берег.
— Старший матрос Черняев! — объявил я перед строем, когда группа десантников уже готова была следовать к пирсу, где нас ждал катер.
Черняев шагнул вперед.
— За присвоение трофейного имущества лишаю вас права участвовать в операции. Сдайте старшине рюкзак, оружие, боеприпасы.
