Олег Курылев - Победителей не судят
Немного подумав, Эйтель откупорил банку с едким натром и, отерев ладонь левой руки о штаны, высыпал на нее штук пятнадцать таблеток. Затем он тщательно растолок их в принесенной братом чугунной ступке, превратив в белый порошок. Свернув из клочка бумаги пакетик в виде воронки, Эйтель ссыпал порошок в него.
— За мной, — скомандовал он брату.
Вернувшись домой, братья с минуту постояли возле двери гостиной, прислушиваясь, потом Эйтель развернул бумажный пакетик и аккуратно, стараясь разделить содержимое поровну, высыпал его поочередно в каждый сапог господина Поля. Он сделал так, чтобы порошок оказался в области носков, постучал сапогами друг о дружку и снова поставил у стены.
— Эйти, может, не стоило этого делать? — испуганно спросил Алекс.
— Может, и не стоило, но уже сделано, — сухо ответил брат.
Минут через сорок, сопровождаемый их расстроенной матерью, Генрих Поль вышел в прихожую. Братья стояли молча возле входной двери, словно караульные.
— Ну, сорванцы, как учитесь? — бодро спросил Поль, потрепав Эйтеля по вихрастому чубу.
— Да какая тут учеба, — прикинувшись дурачком, проканючил Эйтель, — папка в тюрьме, мамку с работы выгнали. — Швыркнув носом, он смачно вытер рукавом рубахи воображаемые сопли.
— Ну-ну, не надо только делать из себя идиота, — укоризненно сказал Поль, принимаясь, покряхтывая, натягивать сапоги. — Идиоты нам сейчас… а-ага… не нужны. У нас теперь… а-ага… грандиозные планы и задачи.
Потоптавшись, чтобы обтянутые тонкими носками ступни лучше распределились в узком пространстве, стиснутые лакированной кожей, и еще раз подтянув голенища, он собрался потрепать по щеке Алекса, но тот увернулся.
— Что ж, до свиданья, фрау Шеллен, навещу вас на днях, как только что-нибудь разузнаю. Подумайте о моем предложении.
— Мам, чего ему нужно? — как только закрылась дверь, спросил Эйтель.
Вильгельмина Шеллен грустно посмотрела на сыновей:
— Он хочет помочь, мальчики.
Она ушла в спальню, попросив детей дать ей с часок отдохнуть.
Тем временем Генрих Поль, поскрипывая хромовыми сапогами, спустился вниз и вышел на улицу. В этот душноватый июньский вечер площадь Старого рынка была заполнена людьми. Никто никуда не спешил, как не спешил и сам Генрих Поль. Он остался доволен своим сегодняшним визитом. Он чувствовал, что скоро сломает эту актрисочку, считавшую себя настолько одаренной и востребованной, чтобы игнорировать таких людей, как он. Общительна и весела, и порой даже кокетлива, но на деле неприступна, как Бастилия. Черта с два! И Бастилию растащили по камушку.
Перед тем, как отправиться домой, Поль решил прогуляться по набережной, подышать речной прохладой, отдающей ароматом тины и свежей рыбы, продававшейся поймавшими ее мальчишками прямо здесь же за бесценок. Проходя мимо монумента Победы, он ощутил легкий зуд в передней части обеих ступней, остановился и, пошевелив потными пальцами ног, потер их друг о друга. Зуд не прошел. Более того — он усилился, переходя в некое жжение и тревожа уже не только пальцы, но всю нижнюю часть каждой ступни. Что за дьявол, насторожился Поль, прислушиваясь ко все более неприятным ощущениям. Нет, в самом деле, что за хреновина! Жжение делалось нестерпимым. Он остановился в полной растерянности, не зная, что предпринять. Не будешь же стаскивать сапоги прямо на улице на глазах у всех. Поль заметался, поднимая ноги и подпрыгивая, словно цапля на углях. Он бросился сначала в одну сторону, затем в другую. Расталкивая прохожих, пронесся мимо полицейского, вылетел на Аугустусштрассе, попрыгал там на одном месте, выбирая направление дальнейшего движения, после чего, вскрикивая: «Ой! Ой! Ой!» — рванул мимо Гофкирхе в сторону Театральной площади. Минуя по левую руку оперу Земпера, он кинулся к ближайшему спуску к реке, но споткнулся о бордюр и с громким шлепком хлопнулся о мостовую, чем напугал до слез маленькую девочку, игравшую рядом на газоне. После такого удара ему бы немного полежать, прийти в себя и собраться с мыслями, да где там. Не встав, а подлетев в воздух, оттолкнувшись от мостовой одновременно всеми четырьмя конечностями, чиновник Театральной палаты Генрих Поль устремился по ступеням вниз к мирно плескавшимся о гранитные камни водам спасительной Эльбы. Не обращая внимания на двух рыбачивших здесь пацанов, одним из которых оказался Толстяк, а другим Птицелов, он повалился на спину, силясь стянуть с себя оба сапога разом.
— Помогите! Помогите снять сапоги, — извиваясь, простонал он куда-то в пространство, отчаянно дрыгая ногами. — Да помогите же…
Мальчишки, не сговариваясь, пришли к выводу, что три пойманные ими сегодня рыбешки — вполне приличный улов, в мгновение ока смотали удочки и стреканули наверх, откуда, укрывшись за парапетом, все же решили понаблюдать за сумасшедшим дядькой. Надо отдать должное упорству Генриха Поля, которому в конце концов удалось снять оба сапога. Усевшись на самый краешек мокрого гранита, он опустил обе ноги в реку и принялся интенсивно ими болтать, словно резвящаяся купальщица. Стоны прекратились. Раздвинув собравшихся возле спуска зевак, позванивая на каменных ступенях подковками, к Полю спустился полицейский. Тот самый, что наблюдал за ним еще с Аугустусштрассе.
— В чем дело? — спросил он.
Вместо ответа Поль стянул с одной ноги черный расползшийся носок, и они одновременно произнесли: «Ого!»
Через полчаса, покрытые сочащимися лимфой и кровью волдырями ноги пострадавшего обрабатывали в дерматологической клинике имени Карла Густава Каруса.
— Что с ним? — поинтересовался у врача доставивший Поля полицейский.
— Химический ожог какой-то едкой солью или кислотой. Угрозы жизни нет, но недельку стационара я ему настоятельно рекомендую.
— Что же с вами все-таки произошло? — стал допытываться полицейский, когда пахнувшего специфическими мазями Поля отвезли в палату.
— Вы же слышали — химический ожог, — проворчал он.
— Но как это случилось?
— Я сам виноват. Спутал тальк с какой-то дрянью.
— А зачем вам было сыпать тальк в сапоги?
— Мне посоветовали от грибка, — ляпнул Поль.
Заглянувший в этот момент в палату врач заметил:
— Чего-чего, а уж грибка-то у вас, милейший, теперь нет.
Еще в процедурном кабинете, лежа на кушетке, Поль лихорадочно думал не столько о том, как ему стереть в порошок двух малолетних террористов, этих мерзких свинячьих выблядков, сколько соображал, как все случившееся скрыть от фрау Поль, его супруги и одновременно дочери крупного министерского чиновника, частого посетителя кабинета доктора Геббельса. Если он сейчас напишет заявление в полицию — будет следствие и суд, на который его непременно призовут в качестве потерпевшего. И вот там ему непременно зададут вопрос, а что он, собственно говоря, делал в квартире фрау Шеллен без сапог? И все бы ничего, но этот же вопрос и гораздо раньше ему задаст его жена Эмма. Сначала она спросит, что он вообще делал в квартире актрисы, муж которой в этот момент так надежно отсутствовал? А уж потом очередь дойдет до снятых сапог. Где это видано, чтобы пришедший в чужой дом с официальным визитом государственный чиновник снимал сапоги и расхаживал в галифе (не в брюках, а именно в галифе) и носках? Она, конечно, тут же предположит, что он снимал там не только сапоги, но и кое-что еще, и предположение это будет высказано с таким визгом и сопровождено такими тумаками и затрещинами, что о нем мгновенно узнают все соседи, а вскоре и тесть. Такое, правда в гораздо меньших масштабах, уже бывало. Слушок, что Генрих похаживает по актрисам, уже достигал ушей фрау Поль, и не далее как месяц назад она предупредила:
— Смотри, Генрих, доиграешься.
И это была не пустая угроза. Тесть, старый прусский солдафон, и так-то его не жаловал, считая прохиндеем, пристроившимся на тепленькое местечко. Честь семьи для него была столь же значима, что и честь генерала. Старикан вполне мог приравнять измену зятя но отношению к своей дочери к государственной измене со всеми вытекающими последствиями. А дойди эта история до ушей Геббельса, мастера как создавать героев из всякого быдла, так и устраивать показательные порки, и беды не миновать.
Совсем недавно в прессу просочились неблаговидные факты о подкормке нескольких генералов, адмиралов, чиновников столичного магистрата, и даже парочки крупных партийных функционеров. Некий владелец большого продовольственного магазина регулярно отсылал им посылки с продуктовыми наборами, от одного перечня состава которых у большинства немцев темнело в глазах. И это в стране, где еще не отменена карточная система и где многие члены партии не в состоянии уплатить членские взносы по пятьдесят рейхспфеннигов в месяц! Они, эти ветераны партии, пишут прошения о предоставлении льгот и материальной помощи, в то время как другие жируют.
