Роман Кожухаров - Штрафбат под Прохоровкой. Остановить «Тигры» любой ценой!
Рев двигателей доносился со стороны колхоза все это время. Немцы не успокаивались, предпринимая какие-то маневры и передвижения. Но сейчас шум моторов стал более явственным, постепенно нарастая.
Демьян решил еще раз сбегать к машине командира дозорной группы, которая расположилась на левом фланге позиций. Старшего лейтенанта Панкратова он застал возле башни его «семидесятки». Уперев локти в крышу «восьмигранника», танкист в бинокль рассматривал дальние подступы к колхозу.
– Ну что, боец переменного состава Гвоздев, встретим фашиста достойно? – спросил он, заметив приближение Демьяна.
– Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил тот.
– Эсэсовцы двинули… – задумчиво произнес Панкратов.
« Эсэсовцы двинули », – отозвалось в голове Демьяна и гулким эхом покатилось куда-то в самую бездонную глубь его сознания. Оттуда встречной дрожью проросло пробужденное волнение, нерасторжимо перемешанное с древним необоримым страхом.
– Ты чего замолк, Гвоздев, а? – ободряюще спросил он, быстро но внимательно глянув на бойца. – Смотри мне, не дрейфь! Вы у нас элита! ОШБ в плен не сдаются и в плен не берут…
V
От слов танкиста, вернее, скорее от интонации его голоса – призывной, неустрашимо уверенной – и Гвоздев сразу весь подобрался, почувствовал нарастающие в нем твердость и злость.
– Не знаю, как наша маскировка сработает… – бодро продолжил старший лейтенант Панкратов. – Да только, кроме нее, у нас никакого спасения нет. Пока… Надежда на наших. Связь с колонной то есть, то нет ее. По моим расчетам, им ходу часа на два, на три. А может, и меньше. Так что надо продержаться…
Решили выжидать до последнего. Подпустить вражеские танки как можно ближе, чтоб себя раньше времени не обнаружить. Эту установку до своих довел Демьян на импровизированном совете, который летучим образом собрался возле пулеметной точки Артюхова, чтоб тому никуда не ползать.
– Смотри, выполз один навозный… – произнес Зарайский, выглядывая из наспех организованного в кустарнике подобия бруствера.
– Погоди, сейчас еще троих жучков увидишь… – проговорил Гвоздев, подползая к позиции бойца. – Старший лейтенант всего четыре насчитал. Идут в шахматном порядке. В междурядье – автоматчики…
– Да, картинка с выставки, – невесело отозвался Зарайский. – Что у нас против них? Голыми руками их остановим? Крикнем: «Господа фашисты! А ну брысь отседова!» И все, дело в шляпе? Да-а, прав Мурлыкин, кранты нам приходят…
– Прав-то он прав, – зло произнес Гвоздев. – Да только правда его слеплена из того, что плохо пахнет… Понял?
– Мы б с такой правдой давно за Волгой драпали, – глухо сказал Фомин. – А над Сталинградом бы гитлеровская загогулина трепыхалась. Эсэсовцы, говоришь? По мне так хоть с голыми руками. Хоть одного гада, а придушу…
– Это ты, Фома, верно… Это ты в точку… – убежденно согласился Артюхов.
После ранения он как-то сразу и сильно изменился. Вместо ожидавшегося усиления паникерских настроений произошло обратное. Появилась в его словах и действиях твердая решимость.
VI
Казалось бы, получил ранение в бою, искупление, считай у него в кармане. Другой бы заартачился, категорически запросился бы в расположение или попросту – с переднего края, по причине ранения и прочего. А Тюха, наоборот, словно исполнился, наконец, чувства локтя и боевого братства.
А может быть, когда осознал, что вину свою смыл, как полагается, кровью, ощутил в себе эту ни с чем не сравнимую внутреннюю свободу и как свободный человек сделал свободный выбор – бить вражеского гада плечом к плечу со своими боевыми соратниками.
Особенно же стал во всем слушать и поддерживать Фомина, видимо, в благодарность за то, что тот его не бросил в беде и действовал как настоящий товарищ.
В любом случае настрой группы Гвоздеву пришелся по душе, и даже причитания Зарайского его не смутили. Это было в духе Аркаши – нудить перед началом дела. Зато когда заваруха закручивалась полным ходом, тот преображался и, наоборот, лез на рожон.
К тому же хотя силы были явно неравны в намечаемом противостоянии, но у штрафников руки в этот раз были уже не такими «голыми», как в начале вылазки. Танкисты, как и предполагал Демьян, оказались не жлобского порядка, щедро поделились и продовольствием, и махоркой, и боеприпасами.
Во время короткого промежутка в перерывах между рытьем переменники успели умять по свиной консерве с краюхой. Костер для чая не разводили, чтобы не демаскировать позиции, но, чтобы перекус не прошел всухомятку, старший лейтенант Панкратов приказал выделить бойцам ОШБ из запасов каждого экипажа по сто граммов спирта, а также махорки.
Также Артюхов и Фаррахов получили для своих «дегтяревых» по две запасных «тарелки», промасленных, под завязку наполненных патронами, а для «мосинок» Фомина и Зарайского россыпью набрали патронов. Также Панкратов приказал выделить «группе прикрытия» – как он обозначил бойцов Гвоздева – по две гранаты на каждого.
У дозорной группы танкистов, как оказалось, имелся серьезный запас метательного оружия. В командирском танке у механика хранился вещмешок, наполненный РГ-33, а в машине у лейтенанта Лебедева имелся ящик эргэдэшек.
VII
Весь этот арсенал был выложен в подготовленные ниши. А те, кому он предназначался, становились все ближе. На фоне выгоревшего поля и бронетехника, и особенно фигуры пеших автоматчиков практически не были видны. Машины действительно двигались в шахматном порядке, как гусеничные катки. Старший лейтенант Панкратов оказался прав: на горизонте, при приближении, четко обозначились контуры четырех трапециевидных башен.
Расстояние до них было приличное – почти с километр. Но фашистам не терпелось начать. Первым открыла огонь вторая с правого фланга машина. Морда черно-серого навозного жука выплюнула сгусток пламени и сразу окуталась белесой дымкой, потом протяжно прокатился над полем звук выстрела.
Снаряд с нарастающим свистом вломился в лесную стену, высоко, где-то над головами Артюхова и Фомина, располагавшихся на правом фланге оборонительного рубежа. Лес наполнился оглушительным треском, который потонул в еще более сильном грохоте взрыва.
– Вот гады! – успел только произнести находившийся неподалеку от Гвоздева Аркаша, как свой снаряд выпустила «пантера», шедшая крайней на левом фланге.
Картина повторилась. На этот раз снаряд ударил по соснам ниже. Мощные, многолетние стволы смело, будто щепки, с таким звонким треском, что голова наполнилась гулом, похожим на колокольный звон, который все никак не утихал. Вражеские танки не давали ему утихнуть. Выстрелы произвели третий и четвертый танки и сделали это по очереди.
Лес за спиной Гвоздева и все пространство вокруг наполнились ревом, воем и скрежетом. Как будто ходила ходуном огромная деревянная конструкция, над самым темечком Демьяна не выдерживали, с треском лопались и ломались державшие ее сваи и стойки, грозя обрушиться прямо на него и похоронить его под своими обломками.
VIII
Когда орудие четвертой, шедшей в середине цепи «пантеры» произвело свой выстрел, тут же ухнула первая. И в очередности стрельбы и в порядке движения фашистские экипажи не сбивались. На психику, сволочи, давят…
Вражеские танки произвели еще по два выстрела. Грохот взрывов и выстрелов схлынул, оставив трескотню занявшихся огнем сучьев и стволов сокрушенных обстрелом сосен.
Гвоздев оглянулся и увидел настоящий бурелом из поломанных и вырванных с корнем деревьев. Немецкие танки продолжали двигаться, не сбавляя достаточно быстрого хода. Видимо, оценивали предварительные итоги работы своих заряжающих и стрелков-наводчиков. Вряд ли что-то для них прояснилось.
Рубеж старшего лейтенанта Панкратова хранил молчание, словно в рот воды набрал. Расстояние до наступавших сократилось почти вполовину. Теперь и автоматчики просматривались достаточно хорошо, особенно на правом фланге, где остались нетронутые огнем пшеничные прогалины. Их пятнистые силуэты маячили в цепи между танковыми коробками. Две машины, шедшие посередине, почти одновременно открыли огонь из танковых пулеметов. Били наобум, широкими секторами, проводя длинные очереди слева направо и в обратную сторону.
В покатившемся без пауз грохоте проклюнулось еле уловимое эхо одиночного винтовочного выстрела. Долетело с левой стороны. Одна из фигурок на левом фланге немецкой линии атаки всплеснула пестрыми веточками-руками и повалилась на выжженную землю. Фомина работа! Пять сотен – его трудовое расстояние.
Еще один «ка-ах!» фоминской «мосинки» просочился сквозь мускулисто-пружинистое «та-та-та» пулеметов «пантер». Еще один силуэт, словно в тире, опрокинулся навзничь.
IX
Шедшие рядом с упавшим автоматчиком, словно зайцы, бросились врассыпную к ближайшим двум машинам. Сгрудились за танковой кормой, используя броню как защиту. А танковые пулеметы ударили остервенелым хором, взахлеб, башенные и курсовые, со всех четырех машин. Как будто сразу несколько кос, машущих быстро-быстро, прошли по опушке, начисто срезая кусты, обдирая кору и древесину со стволов, гвоздя броню укрытых ветвями дозорных Т-70.
