Преодоление невозможного - Аким Сергеевич Лачинов
Вначале на допросах немец, русская белоэмигрантка и украинец-эсэсовец кричали и всячески обзывали меня, советскую власть и Сталина. Когда убедились, что я не еврей, белоэмигрантка стала говорить мягче, и вскоре допросы прекратили. Так что я сравнительно легко отделался. То ли они были разочарованы всей затеей Гитлера, его идеями о жизненных пространствах, чистоте арийской крови и превосходстве арийцев, то ли приговор вынесли заранее. Я оставался в неведении. Описать их не могу, так как больше со своими мучителями не встречался. Запомнил только, что допрашивающий немец был выше среднего роста, полный и довольно массивный, а белоэмигрантка и юноша-эсэсовец среднего роста и худощавы. Интересно, о чём в тот момент они думали. На их лицах отражалось душевное смятение. Может быть, они вспомнили Родину, родственников и знакомых, а может, у них проснулись угрызения совести. Кто знает?
Да, интересны логика, психология и нравственный мир фашистов, нацистов, белоэмигрантов, представителей «Украинской школы» и прочих предателей. Когда жизнь идёт более или менее нормально, когда они верят обещаниям какой-нибудь группировки безумцев, то серьёзно не задумываются о последствиях акций своих правителей. Но как только наступает крах фашистской клики, нацисты, предатели и всякого рода отщепенцы начинают анализировать происходящие события, явления, людей и в голову им приходят новые мысли, взгляды, разочарование и даже сожаление о содеянном.
Меня отвели в камеру на четвёртом этаже, где находились семнадцать человек – русские, белорусы, украинцы. Я один оказался армянином. Вообще в этом гестапо томились представители разных национальностей: немцы, французы, бельгийцы, англичане, поляки, чехи, русские и другие. Сокамерники особо не рассказывали, за что они попали сюда. Одни просто молчали, другие уверяли, что попали ни за что, а третьи что-то ляпнули против Гитлера. Может, и так, но говорить об этом не смели, так как друг друга не знали. Большей частью все молчали, и каждый ждал своего часа.
Через две недели меня перевели в другую камеру, где сидели два человека. Я уже не помню, за что эти два русских парня попали в гестапо. Коридорным был француз, родственник главы Французского Государства (так, с июня 1940 года, после капитуляции стала называться Франция) маршала Анри Филиппа Петена. После оккупации Франции он попал в Германию, но потом бежал во Францию. Его догнали и привезли назад, но не расстреляли из-за родственных связей с Петеном, а поселили в областном гестапо Ратингена и назначили коридорным. Он, в основном, занимался тем, что разносил по камерам еду.
На второй или на третий день я подозвал этого коридорного к глазку камеры и на ломаном немецком языке спросил, почему меня перевели сюда. Он невозмутимо ответил: «Из этой камеры, дорогой мой, обычно отправляют на виселицу. Она стоит напротив гестапо, недалеко. Кажется, всех вас завтра поведут на казнь». Я не в силах описать, что мы пережили, услышав от француза об ожидающей нас участи.
На фронте, где рядом с тобой гибли товарищи, и почти не было шанса уцелеть, смерть считалась нормальным явлением. С этим смирились и особо не переживали – война… В первый год плена, когда пленные умирали сотнями тысяч, никто не мог гарантировать, что останешься жив, с этим тоже смирились. А теперь, когда война вот-вот закончится, когда всем сердцем чувствуешь приближение великой победы Красной армии и советского народа над фашизмом и гитлеровской Германией, становится очень обидно, что ты умрешь, не принеся пользы Родине.
На следующий день в камеру вошли три эсэсовца и начали обыск. Мы стали по команде «Смирно!», а эсэсовцы шарили руками повсюду. Обычно отбирали деньги, ножи, махорку, фотокарточки, дневники, записки (мой дневник отобрали ещё в Дортмунде, в гестапо). Ничего не обнаружив, эсэсовцы ушли. Один из нас, стоявший посредине, нагнулся и из-под колодки правой ноги достал полпачки махорки. Мы не могли понять, как ему удалось так быстро и незаметно от эсэсовцев спрятать её.
После слов коридорного мы очень переживали, ведь страшно умирать, когда войне вот-вот придёт конец. А теперь, увидев махорку, обрадовались, что можем куревом успокоить нервы. Но не тут-то было. Этот «товарищ» даже на одну цигарку на двоих не дал махорки. Нашему гневу не было предела. От волнения и переживаний чуть не лопнули сосуды.
После обеда, в два часа дня, американцы начали бомбардировку города. Бомба упала недалеко от гестапо. Стёкла разбились, решётки раздвинулись. В камере стало темно. Американцы начали сбрасывать ещё и зажигательные «карандаши». В здании напротив гестапо жили 300 ростовчанок. Все они погибли.
Мы бросились к решёткам, но убежать не смогли, так как прутья, хотя и разошлись от бомбёжки, но не настолько, чтобы мы могли выбраться. Мы бросились к двери – от бомбёжки она открылась. Вокруг темно. Американцы сбросили зажигательные карандаши. Мы на ощупь поползли вниз. На полу валялись осколки разбитых стёкол, о которые мы порезали руки и ноги. Но это не испортило настроения, так как мы надеялись, что убежим, и гестаповцы не смогут нас повесить. Но мы просчитались: когда сползли вниз, увидели, что гестаповцы оцепили здание. Через каждый метр стоял эсэсовец с пистолетом на изготовке. Увидев нас, они подняли сумасшедший крик и стрельбу. Ногами, плётками, прикладами нас затолкали обратно в помещение. Некоторые предприняли попытку бежать, но вдогонку полетели пули, и бежавшие попрощались с жизнью. Нас заперли в той же камере. Но до самого утра страшная мысль о приближающейся казни не давала нам уснуть.
Среди пленных ходили жуткие слухи, подтвержденные очевидцами. Гитлеровцы, видя свою неминуемую гибель, сгоняли пленных из нескольких концентрационных лагерей в один и сбрасывали на них бомбы, уничтожая массу людей, а в некоторых лагерях их просто расстреливали. В одном городе (название забыл), по словам очевидцев, фашисты открыли шлюзы плотины и затопили лагеря вместе с узниками.
Как я уже писал, в ротингенском гестапо кроме советских граждан были представители и других национальностей. В основном все они считались политическими заключёнными. И мне неизвестно, кому какой приговор вынесен и все ли до конца прошли следствие.
В пять часов утра всех заключённых, находившихся в гестапо, построили в колонну и погнали в
