Какой простор! Книга первая: Золотой шлях - Сергей Александрович Борзенко
Лука не вернулся к Гладилину, зашел к себе в комнату и, сам не зная, зачем это делает, охватил горячими губами шейку бутылки и не отрываясь выпил несколько глотков. Его быстро разобрало. Хотел выйти на свежий воздух, но споткнулся, упал. Попытался встать — и не мог. Все предметы в комнате переворачивались перед ним. В полусознании он не помнил, как его рвало, как встревоженный, растерявшийся отец нашатырным спиртом приводил его в чувство, прикладывая к голове мокрое полотенце, а он колотил отца ногами и ругался.
XI
Ведьма переселилась к Дашке, в ее чистенькую, уютную комнатенку, целыми днями гадала на картах на марьяжного короля. На толкучке на Яшины деньги купила широчайший поношенный шелковый капот и моталась в нем по двору, сверкая голыми сильными руками. Была она еще крепкая, невысокого роста, держалась независимо, властно, будто на две головы выше всех. Сохранившаяся фигура ее вызывала в заводских женщинах завистливую ненависть и какой-то непонятный восторг в мужчинах.
— Красава, я тебя силком приворожу, — как бы шутя говорил Гладилин, все время нарочито попадаясь ей на глаза.
Но он не шутил и вскоре добился своего. Он нашел в этой женщине то, что околдовало его и что было так не похоже на привычную, обыденную, грубую любовь. Необразованный, жестокий человек, никогда не читавший книг, Гладилин умел чувствовать тонко и глубоко. Ему казалось, что впервые он встретил на своем пути женщину, о которой мечтал всю жизнь. Она была для него лучше и краше всех. Он тосковал без нее, ходил по ее следам… Поведение Гладилина заметила его жена, которая сама путалась с Контуженным и, хоть об этом знал весь завод, умело скрывала свои шашни от вечно пьяного мужа.
Как-то ночью, когда прикрученная к потолку казармы лампа отбрасывала бледный круг света, Гладилиха сказала мужу:
— Связался с Ведьмой, так и ступай к ней. Опостылел ты мне по горло.
Супруги чувствовали ту страшную обоюдную неприязнь, какую должны испытывать два каторжника, на всю жизнь прикованные друг к другу кандалами.
Жена лежала рядом, холодная, и шипела, точно гадюка. Гладилин привычно, без размаху, ударил ее по лицу.
— Замолчи!
И в ночь вплелось тонкое, как комариное жужжание, завывание Гладилихи:
— А-а-а-а… опять бьет, опять издевается… Караул!
Каждую ночь в казарме кто-нибудь из женщин придушенно, сквозь мужские ладони, зажимавшие ей рот, кричал, призывая на помощь. Никто никогда не отзывался на эти крики, и они постепенно замирали, заглушаемые тупым звуком ударов.
Но в эту ночь на крик Гладилихи прибежал Контуженный. Хотя Гладилин отпустил жену, первым словом Алешки было:
— Пусти… За что ты ее бьешь? Она не хочет с тобой жить. Сам шляешься по чужим бабам, а ее возле себя на цепи держишь, как собаку. — Он весь дрожал, в голосе его было больше просьбы, чем угрозы.
— Не хочет со мной жить, так какого шайтана хлеб мой жрет? — во всю глотку закричал Гладилин.
Баба заголосила пуще прежнего. Гнев заклубился в душе Гладилина.
— Вон отсюда, мамзеля поганая!
— Отдай мое одеяло!
За тонкую перегородку полетело рваное одеяло, все в клочьях слежавшейся ваты. Вслед за одеялом плюхнулись на пол старомодный сак и фанерный чемодан.
— Забирай. И чтобы ноги твоей тут не было больше!
— Отдай мой пальтрет!
Гладилин сорвал со стены фотографию женщины в белом платье и в шляпе со страусовым пером — дорогую намять лучших в ее жизни годов.
— Давай всё, и лампу давай, я ее за свои гроши купила!
Гладилин схватил лампу и изо всей силы ударил жену по голове. Стекло разлетелось во все стороны, по волосам женщины струйкой побежал керосин. Алешка бросился вперед, чтобы защитить любовницу, но в руках Гладилина, как свеча, загорелся нож и ожег лезвием плечо соперника.
Алешка, будто набитый мешок, уроненный грузчиком, свалился на пол.
— Кар-раул!.. Убили!.. Зарезали!
— Каждый день одно и то же, ругань, драки, пьянка, — пробормотал Лукашка, поспешно натягивая штаны.
На крики стал собираться народ. Пришла Дашка, а вместе с ней полуголая Ванда, прикрывавшая руками полные груди. Гладилин закрыл рукой глаза, покраснел, до крови прикусил губу.
— Развязал руки? — бесстыдно спросила женщина.
— Развязал!
— Скучные вы, ушибленные. А со мной сойдешься — умаешься, — пригрозила она.
«Гром без дождя», — беззлобно подумал Гладилин.
Вызвали Аксенова. Он прибежал взволнованный, оглядел рану, промыл ее карболкой, присыпал желтым вонючим порошком. Рану забинтовали. Рядом с Алешкой легла Гладилиха, довольная тем, что все так быстро уладилось. Через полчаса в казарме стояла обычная заполночная тишина. Только слышно было, как шуршат в горшках тараканьи ватаги.
XII
Изредка к механику Иванову приходили его товарищи по работе на Паровозном заводе. В эти минуты лицо у него светлело и без того молодые глаза становились еще моложе. Он посылал Луку к Дашке за самоваром, просил вскипятить чай. Почти всегда в таких случаях под каким-нибудь предлогом отец осторожно усылал куда-нибудь Луку; было ясно — он не хотел, чтобы сынишка слушал его разговоры с приятелями; это обижало мальчика, но он умел молчать, не показывать обиды.
Однажды осенью к отцу пришли слесарь Лифшиц, маляр Полонский и еще один человек, облепленный седой бородой, точно снегом. Как всегда, отец попросил Луку сбегать за баранками к чаю. Светличный баранками не торговал, за ними надо было бежать далеко по шоссе, за бойню, в потребиловку.
— Слушай, папа, зачем ты скрываешь от меня? Я ведь знаю, о чем вы говорите. Позволь мне сегодня остаться с вами. Я уже не маленький, умею держать язык за зубами.
Отец тепло посмотрел на Лукашку.
— Хорошо. Оставайся, слушай и учись. Но сначала все-таки сбегай к Светличному, купи фунта четыре ситного хлеба.
— И французскую булку можно?
— Если останутся деньги — покупай. — Механик дал сыну серебряный рубль — лобанчик с выдавленной на нем головой императора Николая II.
— Тогда я верхом смотаюсь в булочную Сенина, — сказал Лука.
Он любил покупать французские булки. Местный купец Сенин, хозяин паровой мельницы, мучных лабазов и пекарен, до войны печатал в газете «Южный край» объявления о том, что ежедневно запекает в одну из булок золотой. Об этих золотых было много разговоров, и с тех пор весь город покупает булки только у Сенина.
Когда Лука вернулся, навстречу ему поднялся Лифшиц, недоверчиво посмотрел на мальчика, но сказал почти ласково:
— Вот и хорошо, что захотел нас послушать. Слушай. Но время сейчас не разговорное, а
