Евгений Астахов - Наш старый добрый двор

— Куда лезешь, ва! Что за человек — как маленький, честное слово.

— Что случилось? Что случилось? — любопытствовали прохожие.

— Старьевщика сосед зарезал. Немец. Говорят, они шпионы были, деньги поделить не смогли.

— Тц-тц-тц! Если шпионы, милиция здесь что хочет? Какое ее дело шпионов ловить?

— Откуда мы знаем? Не говорят ничего.

— Тц-тц-тц…

Капитан продолжал ходить по комнате и диктовать протокол. Но через убитого больше не перешагивал.

— «На месте происшествия явные следы поспешного поиска, мебель и личные вещи разбросаны, дверь, ведущая…» Стой! — Капитан остановился, поднял руку. — Куда ведет эта маленькая дверь? В чулан?

— Там вроде чулана, — согласился управдом. — Никагосов всякую хара-хуру свою складывал. Но вообще это чердачный лаз когда-то был.

— Лаз? Что ж вы молчали?

— Вы не спрашивали, я не говорил.

— Куда по нему можно подняться? — Капитан вытащил из чулана разворошенные мешки со старьем, посветил фонариком.

Лейтенант бросил протокол, все подошли к дверям лаза.

— Куда подняться? — переспросил управдом. — Далеко не подниметесь, стремянка поломана, но до второго этажа можно. В квартиру Русановых попадете.

— Кто это Русанов?

— Инженер. На заводе работает. Все говорят, что их завод секретный.

— Это к делу не относится. — Капитан передал фонарик усатому лейтенанту и полез по стремянке.

Через полминуты он открыл дощатую дверцу в соседней с Ивиной комнате и громко спросил:

— Здесь есть кто-нибудь?

— Есть! «испуганно отозвалась Ивина мама. — Как вы сюда попали?

Капитан не ответил, осмотрел комнату. Она была совсем маленькой. В ней умещался только письменный стол, диванчик и комод.

— Где ваш муж, гражданка Русанова?

Иве очень не понравилось это «гражданка Русанова». И вообще капитан был какой-то враждебный, нахмуренный, даже «здравствуйте» не сказал.

— Мой муж на работе. Он обычно остается в ночную смену.

— Сегодня ночью никакой шум вас не беспокоил?

— Нет. Мы спали в соседней комнате.

— Что из ценных вещей у вас находится здесь? — Капитан показал на комод.

— Ничего. Там белье.

— В письменном столе?

— Тоже ничего. Бумаги мужа.

— Вы закрываете ящики на ключ?

— Обычно да…

— Почему они тогда открыты?

Капитан быстрым движением стал выдвигать ящики один за другим. Сначала в комоде, потом выдвинул ящики письменного стола. Они оказались пустыми.

— Замки поломаны, — сказал он.

— Вчера они были целы, — Ивина мама растерянно трогала стопки белья. — Я складывала чистые простыни.

— Их сломали сегодня ночью. Какие бумаги могли быть в столе вашего мужа?

— Разные… Я не знаю.

— У вас есть телефон?

— Да, пожалуйста, в соседней комнате.

Капитан набрал номер. Сказал, прикрывая трубку ладонью:

— Докладывает заместитель начальника восемнадцатого отделения милиции Зархия. Соедините меня с полковником Леонидовым.

Он ждал молча, рассматривая носки своих потрепанных сапог. Со двора по-прежнему долетал встревоженный монотонный гул. Выделялся только квакающий голос мадам Флигель:

— Где же, я спрашиваю вас, подевалась бдительность? Сколько раз мы предупреждали всех, так нет! И старьевщик с ним был заодно, это же факт…

Ива невольно вспомнил слова, сказанные как-то Каноныкиным:

«Сам этот Михель ваш, конечно, и не диверсант никакой, а вот в контакт войти может запросто. Укроет врага, информацию ему добудет, связь наладит… В случае чего великий конфуз выйдет, кореши-юнармейцы, — в вашем собственном дворе под вашими глазами и такое «чепе»!..»

Выходит, словно в воду глядел Каноныкин. Ива поежился, представив себе, как кто-то сегодня ночью вскрывал ящики стола в соседней комнате, держа наготове нож: тот самый нож, которым был зарезан Никагосов.

Но Никагосова убил Михель. Выходит, это он пробрался к ним через лаз? Ничего не понятно…

— Алло! — неожиданно сказал капитан. — Товарищ полковник? Здесь происшествие у нас, ограбление с убийством. Но одновременно похищены бумаги у инженера Русанова с завода номер двадцать один. Обнаружен взлом… Ясно! Жду ваших работников. Есть!..

Дальнейшие события разворачивались так стремительно, что Ива, захваченный ими, совсем забыл про боевое задание Каноныкина, про сложенный треугольником листок.

Через час приехал вызванный по телефону Ивин папа. Он зачем-то несколько раз выдвинул и вновь задвинул пустые ящики письменного стола, потом сказал:

— Никаких секретных бумаг и записей, тем более чертежей, дома я, конечно, не держал. Здесь были личные письма, дневник… — Он виновато замолчал. — Понимаю, я не имел права вести дневник. Для опытного разведчика любой полунамек уже ценная информация. Да, да… Ужасно неприятно! Но кто мог предположить, что мной могут столь пристально интересоваться? Ах, как неприятно!..

Прошел еще час, и, к всеобщему удивлению, Михеля привезли обратно. По-прежнему невозмутимо он прошел через двор. Милиционеры не шагали теперь рядом с ним и не держали рук на расстегнутых кобурах. Они шли позади, следом за какими-то военными в гимнастерках с полевыми петлицами.

Все спустились в подвал, вошли в комнату Никагосова, и Михель сказал:

— Если б я убиваль шеловека, чтоб воровать его теньги, я теньги воровал бы. Я снаю, где он тержит их. Сосед товерял мне, потому что я шестный человек и его труг.

— Так где же спрятаны деньги?

— Фот здесь…

Он подошел к стене, с которой был сорван палас. Из-под отбитой местами штукатурки проглядывала кирпичная кладка. Подцепив ногтем один из кирпичей, Михель слегка сдвинул его.

— Финимайте!

Кирпичи вынули. В неглубокой нише стояла высокая жестяная банка из-под монпансье, прикрытая фанерным кружком. В ней, перевязанные шпагатом, лежали пачки ассигнаций…

Посмотрев на часы, Ива ужаснулся — двенадцатый час. Боевое задание Каноныкина до сих пор не выполнено, и теперь из-за Ивиной забывчивости у человека будут неприятности.

— Ива, в школу опаздываешь, — сказала мама.

До школы ли тут? Надо срочно бежать в госпиталь.

Но, как назло, мама собралась с карточками в магазин, а магазин как раз возле самой школы.

— Ива, я жду тебя, опаздываешь ведь.

— Сейчас, сейчас!..

Записка Каноныкина, спрятанная в карман куртки, просто жгла огнем: «Что же делать?..»

Ива совсем уже отчаялся, но вдруг увидел Минасика. С забинтованным горлом, в пальто, тот стоял посреди двора на самом солнце, мокрый как мышь.

— Прошла ангина? — крикнул ему Ива.

— Почти, — прошипел в ответ Минасик. — Сегодня во двор разрешили выйти.

Перемахнув через перила террасы, Ива подбежал к Минасику, сунул ему в руку сложенный треугольником листок.

— Передай главврачу! Лично! Аллюр три креста!

— Мне бабушка не…

— Это задание, понимаешь? Человека подведем. Каноныкина. Уже, наверное, подвели!

Минасик никак не мог сообразить, почему это он вдруг подвел Каноныкина, которого не видел больше недели. Но таинственность поручения, нахмуренное Ивино лицо и тон, которым было сказано: «Это задание, понимаешь?» — делали невозможными дальнейшие отнекивания и ссылки на бабушкины запреты. Минасик сдался.

— Главврачу? — просипел он.

— Только ему!.. Военсекрет! Каноныкин просил, чтобы утром, а сейчас уже…

— Ива, сколько же тебя ждать? — снова раздался недовольный мамин голос.

Минасик потоптался еще немного во дворе, украдкой расстегнул верхние пуговицы пальто. Потом бочком, чтоб не увидела из окна бабушка, скользнул в подворотню и выбежал на улицу.

Он честно обошел весь госпиталь в надежде столкнуться с Ордынским, но того нигде не было. Дважды Минасику делали замечания:

— Сюда не заходят без халата! Порядок пора знать, а еще юнармеец.

Старшина из команды выздоравливающих, подозрительно оглядев Минасика, спросил:

— Каноныкина небось ищешь? Сачкует ваш Каноныкин со вчерашнего вечера. Эх и дадут же ему фитиля!

— Я не Каноныкина, я главврача ищу.

— Чего здесь главврачу делать? Он в кабинете своем.

Постучаться в кабинет Ордынского Минасик не рискнул. Кто его знает, в каком он настроении? Тем более записку нужно было передать утром, а сейчас уже дело, поди, к часу идет.

У телефона никто не дежурил. Минасик снял пальто, аккуратно сложил его и сел у столика. Если появится главврач, тогда он, конечно, подойдет к нему и отдаст записку. А стучать не будет, стучать боязно.

У Ордынского не было никаких секретарш, под кабинет он выбрал себе комнату на отлете, в тупике. И когда забирался туда, то тревожить его никому не разрешалось.

Минасик знал это правило и все же время от времени, вспомнив сердитое Ивино лицо, вставал со стула, подходил к стеклянной, выкрашенной белым двери. Даже поднимал руку, чтобы постучаться. Но за дверью было так тихо и как-то строго, что рука сама собой опускалась, и Минасик возвращался на свое место к телефону.