Илья Маркин - Курский перевал
— Трудно, — проговорил Козырев и, сдвинув брови, строго добавил: — Но можно, очень даже можно.
— Что главное в борьбе пехотинца с танками? — не отводя взгляда от побуревшего лица Козырева, расспрашивал генерал. — Что вы сами испытали, что чувствовали тогда, при встрече с танком?
— Да все было вроде очень просто… — опустив голову, сказал Козырев. — Нет, не очень и не просто, — с горячностью воскликнул он, глядя прямо на генерала. — Положение у нас сложилось отчаянное. Прошлым летом в окружение мы попали. Зажали нас фрицы в крохотном лесочке, все насквозь пулями пронизывают. Ну, пехоту мы отбили, а вот танки подошли, душно стало. У нас-то одни пулеметы да винтовки, а у них броня. Пули как горох отскакивают. Крошат нас своими пушками да пулеметами издали. Только стон стоит и люди гибнут. Но выдержал я, схватил бутылку с горючим, гранату и пополз… Ну, сначала бутылкой, потом гранатой, вот и все…
Пулеметчики и генерал долго молчали, глядя на возбужденного воспоминаниями старого солдата.
— Разрешите закурить? — не выдержав напряжения, попросил Козырев.
— Курите, пожалуйста, курите, товарищи, кто курящий, — так же взволнованно сказал генерал и, помолчав, тихо спросил Козырева: — А что же все-таки главное в борьбе с танками? Что помогло вам сжечь танк?
— Да как сказать-то? — успокоенно заговорил Козырев. — Все произошло так скоропалительно, что и вспомнить толком не могу. Одно, как сейчас, вижу: крушит он нас, а нам ответить нечем. Вскипело у меня все, — люди же гибнут, наши люди, — и пополз я ужом по земле. Вот уж близко, но чую, не добросить бутылку. А тут его пулемет вдруг зашевелился и в меня целится. Ну, была не была, кто кого! Рванулся и сразу бутылкой, потом гранатой, а сам плашмя на землю. Вот и все.
— Решительность, смелость, готовность пойти на риск и опять-таки умение, мастерство, — в раздумье, морща широкий лоб, проговорил генерал. — Да, да! Именно героизм и умение, — отрывистым махом руки подчеркнул он. — Смелый да умелый десятерых стоит. Верно? — спросил он Козырева.
— Точно, — подтвердил Козырев и вполголоса добавил: — Только у меня особый случай. В окружении как-никак, иного выхода не было. Вот Васильков в открытом бою танк подорвал, когда они напролом лезли.
— Там легче, — сказал густо покрасневший Васильков.
— Почему?
— Они идут, а я в траншее укрылся, жду. Приблизился — гранатами!
— А если бросил рано и промазал?
— Так и было. Первая граната не долетела, второй промахнулся, только третьей в решетку над мотором угодил.
— И в этом случае опять-таки смелость и умение, — вполголоса проговорил генерал. — Неуютно в окопе, когда танк на тебя прет. Правда?
— Страшно, — едва слышно сказал Саша Васильков. — Мотор ревет, земля дрожит, кажется, враз все оборвется и рухнет. Вот если бы заранее хоть со своими танками потренироваться… А то ведь я танк-то впервые тогда увидал.
— Со своими, говорите? — переспросил генерал.
— Как обычно на учениях, — вмешался в разговор Козырев, — как мы вот взвод на взвод, рота на роту наступаем. Только пусть нас не пехота атакует, а танки наши. Мы в окопе сидим, а на нас наш танк на полной скорости несется.
— И еще пусть огонь ведет холостыми патронами, маневрирует из стороны в сторону, — с жаром подхватил Саша Васильков.
— А он, танкист-то, ошибется да как всей махиной давнет на тебя, и косточек не соберешь, — с едкой усмешкой сказал Гаркуша.
— Окоп поглубже да поуже, как в настоящем бою, — пояснил Саша Васильков.
— Точно, — подхватил все время молчавший Чалый, — и действовать надо, как на фронте, а не ворон считать.
— Да если бы, товарищ генерал, — воскликнул Васильков, — хоть разок потренироваться с настоящим танком, разве бы я промазал!..
— Будем тренироваться, товарищи, обязательно будем. И с макетами и с настоящим танком, как в подлинном бою, без всяких условностей. Но все-таки главное зависит от вас. Из-под палки многому не научишься. Нужно умом, сердцем, всем своим существом понять, что без учебы, без тренировки, а только нахрапом врага не победить. Пусть сейчас, когда есть возможность учиться, колени и локти ваши будут в кровь истерты, пусть вы прольете море поту и недоспите час-другой, но зато в схватке с врагом все это окупится с лихвой. Говорят, что трус умирает дважды, а герой — никогда. Это верно. Но я бы еще добавил: герой не тот, кто отчаян и смел, а кто к тому же ловок и умел. А вы же молодые, здоровые, как говорят, силушка в жилушках так и взыгрывает.
Генерал говорил тихо, задумчиво, то опустив голову, то глядя на пулеметчиков. В предвечерней тишине голос его звучал по-домашнему просто и душевно.
— Спасибо, товарищи, — взглянув на часы, закончил генерал, — я очень рад, что побывал у вас. Надеюсь, что в боях вы будете действовать и смело и умело.
— Не подведем, товарищ генерал! — словно сговорившись, в один голос воскликнули пулеметчики.
Проводив генерала, взволнованные пулеметчики долго сидели молча.
— А генерал-то, генерал! — первым заговорил Алеша.
— Ге-не-рал? — насмешливо протянул Гаркуша. — Це наш Микита Сергеевич Хрущев, секретарь ЦК Украины. А ты — генерал!..
— Вспомнил, вспомнил! — прокричал Алеша. — Он же к нам в школу заходил. Я в первом классе учился. Только тогда он совсем не седой был и лицо без морщин…
— Шо? — язвительно прищурился Гаркуша. — Вин? У вас? У школи? Та чего он там не бачив? Вин у нас, на Украине.
— Да был! Я сам видел, хорошо помню! — с обидой выкрикнул Алеша.
— Брешешь! — категорически отрезал Гаркуша.
— Напрасный спор, — вмешался Козырев, — до Украины Никита Сергеевич Хрущев был секретарем Московского комитета партии и много ездил не только по заводам и фабрикам, но и по селам, деревням. Я сам несколько раз и видел и слышал его.
— А-а-а! Так то ж колысь було! — пытался вывернуться Гаркуша, но дружный смех пулеметчиков обескуражил его. — Ну, чого, чого ржете? — смущенно пробормотал он. — Я ж Москву-то тильки во сне бачив…
XIII
— Пробрались, голубчики вы мои, проскользнули! — шумно встретил Перегудов Васильцова и Нину. — Я уж совсем отчаялся. Тут черт те что творится. Хорошо, что ты не напрямую, а через Брянск пошел. Да садись, садись же, — обнял он Нину и провел к столу. — Ты столько пережила, так перемучилась. О провале не говори, знаю. Двое наших вчера прорвались из Орла.
Нина смотрела на почернелые бревна лесной избушки, на жарко полыхавшую печь, на маленького неугомонного Перегудова и от радости не могла говорить.
— Ей отдохнуть надо, — устало проговорил Васильцов.
— Да, да! Сейчас же, немедленно, — спохватился Перегудов и, распахнув дверь, гулко прокричал: — Кленова ко мне!
— Что вы… Я ничего… Я… — с трудом продохнула Нина, но спазмы опять стиснули горло, и она с трудом сдержала слезы.
— Кленов, — сказал Перегудов вбежавшему в избушку молодому парню в щегольском полушубке и лихо заломленной кубанке, — под личную ответственность. Это Нина Найденова. Накормить, переодеть, обогреть и — полнейший отдых!
— Как она? — проводив Кленова и Нину, спросил Перегудов.
— За друзей переживает, только и говорит о них. И еще спрашивала — видно, жених ее — о Поветкине Сергее Ивановиче. До войны он был старший лейтенант.
— Как только связь восстановим, запросим Москву… — Перегудов нервно передернул плечами и, склонив лысеющую голову, зло пробормотал: — Связь, связь… Нет у нас никакой связи! Фашисты решили начисто уничтожить нас. Всякая там полиция, жандармерия и охранники разные — ерунда! С этой сволочью мы бы запросто разделались. Войска, войска регулярные брошены против нас: пехота, артиллерия, авиация и даже танки. Вот как мы у них в печенках засели! От штаба бригады мы отрезаны, от соседей отрезаны. А против нас, смотри, — развернул он старенькую, истрепанную карту, — здесь батальон пехоты, шесть танков и целый дивизион артиллерии; тут, между нами и штабом бригады, пехотинцы вклинились с легкими минометами. Так шпарят — житья нет. Здесь вот еще до батальона пехоты, и тоже с танками, с минометами и даже с гаубицами. А у нас ни танков, ни пушек. Только винтовки, автоматы, два миномета, да и боеприпасов голодному на одну закуску… Не только в этом беда-то, — помолчав, продолжал Перегудов. — Жители, жители мирные — вот кто сковывает нас по рукам и ногам. Почти две тысячи женщин и детишек из окрестных сел скрываются у нас. Не бросишь же их фашистам на съедение! Спасать нужно. А где тут спасать, когда самих каратели обложили с трех сторон?
— Придется в глубь лесов уходить, — не отрывая взгляда от карты, проговорил Васильцов.
— Это единственный выход, — согласился Перегудов. — Только не просто уходить, а драться. Вывести женщин и детишек, а всем мужчинам, кто способен оружие держать, драться. Вот что, Степа, — положил Перегудов руку на плечо Васильцова, — только без всяких разных обид и недовольств. Ты поведешь жителей, больных и раненых в самую глубь лесов, а я с отрядом прикрывать буду…
