Владислав Бахревский - Голубые луга

— Кто? — спросили со страхом за дверью.

— Я! — крикнул Федя.

— Кто это — я?

— Страшнов, Федор.

Дверь приоткрылась. Из двери выглянула учительница.

— Что тебе, Страшнов?

— Не выгоняйте с уроков Оксану. Она не нарочно за колосками не ходила. Ее маму послали бересклет драть, дома одни малыши остались. Оксана — хорошая.

— Не шуми, Страшнов. Люди спать ложатся. — Учительница вышла из комнаты. — Дисциплину, Страшнов, никому нарушать не позволено. Я человек в вашем классе временный, но мне не все равно, какими вы растете. Пусть Оксана сидит на уроках, однако отметку за поведение я ей снижу.

— Спасибо вам, — сказал Федя. — Как пойдем еще за колосками, она вдвое соберет. Честное слово! Мы с Яшкой и Куком собирать будем колоски. Для нее.

— Да не надо ничего! Никаких колосков. Ступай! Ступай! — И учительница повернула Федю к себе спиной и подтолкнула к выходу из общих сеней.

Дверь тотчас захлопнулась. Федя прислонился спиной к стене, и было ему не страшно и не холодно.

— Порядок! — сказал он и пошел темной улицей не сутулясь, не замирая, не вглядываясь опасливо во тьму — не стоит ли кто впереди?

На уроках Федя исподтишка разглядывал Лильку. Кожа на лице у нее была как папиросная бумага, даже светилась. Губы чуть-чуть розовые и сложены так беспомощно, так доверчиво, что только чурбан мог не разглядеть — девочка это, истинная девочка.

Лилька вдруг повернулась к нему и, сияя маленькими, как незабудки, глазками, спросила:

— Ты что на меня смотришь?

— Я не смотрю! — очень глупо сказал и еще глупее отвернулся.

Она взяла его за локоть и потянула к себе, он ощетинился, как зверек, а она, вся светясь, сияя, прошептала:

— Завтра мама приезжает.

Учительница покосилась на Лильку, но улыбнулась ей.

— Да, ребята! Завтра, после успешной операции, возвращается Клавдия Алексеевна. Тише! Я понимаю вашу радость. Мне, как педагогу, импонирует детская любовь к своему первому учителю, но предупреждаю — вам придется еще потерпеть. Клавдия Алексеевна сразу не сможет выйти на работу. Ей надо отдохнуть. И еще я вас порадую сегодня. Последний урок у вас — военное дело.

— А военрук — фронтовик? — спросили ребята.

— Кажется.

Это «кажется» сбило с толку, и «ура» было недружным.

— Нет, парни! — сказал военрук. — На фронте не был. Служил в тыловых частях, но выполнял особые задания, в том числе с бандеровцами сражался. Получил три ранения сразу.

— Награды есть? — спросил Яшка.

— Именное оружие. Годится?

— Годится, — сказал Яшка.

— А теперь: «Взвод — стройся!»

Мальчишки и девчонки выскочили из-за парт, построились возле доски.

— Так, — сказал военрук. — Командирами назначаю: Мартынова — взводным, Страшнова — командиром первого отделения, Лилю… фамилию подскажите…

— Веселова!

— Веселову командиром второго отделения. А командиром третьего будешь ты, — военрук показал на Яшку. — Товарищи командиры, шаг вперед. Займите свои места в строю.

И маленький Федя теперь стоял вторым, за Мартыновым.

Пошли на улицу, ходили строем, учились сдваивать ряды. Потом прыгали в парке через окоп, прошли вдоль линии обороны — когда-то в Старожилове ждали немцев.

— Это вот — форменное пулеметное гнездо! — показал военрук широкий окоп. — Кто мне скажет, как станковый пулемет называется?

— Максимка! Максимка! — закричали ребята.

— Верно. А ты чего руку тянешь?

Руку тянул Кук.

— Неправильно. Пулемет называется «Мáксим», потому что его сконструировал американец Хайрем Мáксим.

Военрук почернел.

— Ты бы вот что, как тебя? Подскажите…

— Пресняков! Кук! — закричали ребята.

— Ты бы, Пресняков, катился отсюда. Я ребятам военные тайны буду доверять. Кое-какие. А военные тайны не для твоих ушей.

Маленький Кук стоял тоненький-тоненький, и его ветром, как сухую былинку, покачивало. Он облизнул треснувшие на ветру, с кровяными корочками, губы и пошел. Прямой, хоть качал его ветер, но прямой. Пошел сначала куда глаза глядели, в парк, а потом повернул и пошел к школе.

Едва Кук вышел из дверей школы, ему кинули на голову половую тряпку и стали бить.

Федя с Яшкой вышли чуть раньше. Они оглянулись на шум и увидали: бьют Кука старшие, пятиклассники.

— Гады! — заорал Федя. — Гады! Цуру позову! Я всех знаю. Он вас всех убьет.

Ребята отскочили от Кука, забежали за угол. Из школы вышел Мартынов. Глянул через плечо на Кука и прошел мимо.

Николай Акиндинович сидел в конторе, неумело двигая костяшками на счетах. Было воскресенье, и Федя тоже сидел в конторе, срисовывал с книги через переводную бумагу танк.

— С бересклетом у нас чепуха получается, — вздохнул отец. — Килограммов сорок еще нужно для плана. А планы в военное время, сам понимаешь, необходимо перевыполнять.

Кусты бересклета всегда манили Федю своими загадочными плодами. В граненых нежно-розовых коробочках таился оранжевый огонь, а в нем черное блестящее зерно.

Федя жалел растения и редко вскрывал коробочки бересклета, но всякий раз, решившись поглядеть, что там внутри, замирал сердцем: а вдруг вместо зернышка явится ему Дюймовочка? Вместо черных зерен попадались белые, ярко-алые, но Дюймовочка так и не встретилась.

Федя знал, что бересклет — важное военное растение. Из коры его корней добывали гуттаперчу, которая заменяла каучук. «Драть» бересклет — это была самая тяжелая работа у лесников, но и самая дорогая.

— А знаешь, кто свой план выполнил, и даже вдвое? — спросил отец. — Настя Смирнова.

— Колина жена! — обрадовался и удивился Федя. — У нее же маленький сынок.

— Настя в лесники пошла. Решила Колю заменить, пока он домой вернется. По лесам ей ходить еще нельзя, вот она и занялась бересклетом. А на втором месте мать твоей одноклассницы.

— Оксаны? — и вдруг Федю осенило. — Папа, а что если нам взяться и помочь лесникам!

— Кому это вам?

— Яшке я скажу, Куку, Оксане.

— Ну, что ж, помогите, — согласился отец. — У нас вон Горбунов отстающий. Я его предупрежу, приходите к нему в объезд, на мельницу, и работайте.

На перемене Федя позвал своих друзей под лестницу.

— Хотите Родине помочь? — спросил он, задохнувшись от важности дела, о котором собрался сказать.

— Хотим! — ответил за всех Яшка.

— Нужно помочь лесникам выполнить план по заготовке бересклета. Драть бересклет очень трудно, но за эту работу много платят. Мы можем набрать деньги на танк. Из бересклета резину делают — одна польза, а заработанные деньги мы отдадим на постройку танка — вторая польза!

— На танк не потянем, — сказал Яшка.

— А на пушку для твоего отца — потянем! На ней так и напишут: «Сын — отцу! Смерть фашистским гадам!»

— Хорошо бы, — сказал Яшка.

— Хорошо бы, — вздохнула Оксана. — Только я знаю, как его драть, этот проклятущий бересклет. С ним — ого как наплачешься!

— А попробовать все равно нужно! — стоял на своем Федя.

— Чего же не попробовать, — решил Яшка. — Попробуем. Ты чего, Кук, молчишь?

— Я согласен, — сказал Кук.

Горбунов повел ребят за плотину к тем самым кустам, где купался летом Федя, потянул спрятанную в траве бечевку и вытащил из воды ворох корешков.

— Сколько ни сделаете, все равно будете молодцы! Угощаю жмыхом! — сказал и ушел.

«Жмыхом», — обиделся Федя. Ему нужен был танк, ну, или пушка хотя бы.

Взялись ребята за дело горячо, но сразу же и обожглись. Кора сидела на корнях, словно каждая ее клеточка была прибита гвоздем.

Оксана принесла ножи, но и они не очень-то помогли.

Через полчаса работы у Феди кровоточили ногти на обеих руках. Он терпел, не сдавался, но рассудительный Яшка взглянул на его руки и объявил:

— Шабаш, ребята! Не получились из нас помощники.

Собрали в одну кучку добытую кору, Яшка взвесил ее на руке.

— Грамм триста будет.

— Триста граммов! — вскричал Федя и тоже понянчил кору на руке.

— Не будет, что ли? — спросила Оксана.

— Может, и будет, — упавшим голосом согласился Федя. Его блестящий план двойной помощи — фронту и тылу — разлетелся в пух и прах.

Появился Горбунов. Увидал плоды труда, но на смех ребят не поднял, обрадовался даже.

— Честное слово, хлопчики, вы — молодцы! А ты, Оксана, в маму работница! Мне этот бересклет во сне снится, кажется, уж лучше с самого бы кожу драли…

Забрал кору, корневища опустил в воду, ушел в дом и вынес полуметровую квадратную плиту подсолнечного жмыха.

— Вас четверо, как раз поровну разделите.

Попрощались мальчишки с Оксаной, пошли домой.

Пальцы у Феди ныли, но было ему все-таки хорошо. Пусть маленькая вышла польза, но все-таки польза.