Василе Преда - Поздняя осень (романы)
— Ну что скажешь, Василе? — послышался чей-то голос. — Вроде приутихли?
— Да, — с неохотой ответил другой, тоже глядя в сторону фронта, откуда теперь доносились только отдельные глухие разрывы. — Кончилась, наверное, атака. К вечеру, думаю, и мы попадем в мясорубку. Черт его знает, доведется ли нам увидеть завтрашний день!..
— А ну хватит вам каркать! — прикрикнул на них Никулае, дуя на мокрые пальцы и пристраивая свой багаж с приборами на широком крупе своей лошади Ильвы. — Если опрокинем их к ночи, не остановимся до самой границы, до Карея.
— А что, если дойдем до границы, остановимся идя как? — осмелился спросить другой солдат. — Я слышал, что под Арадом наши по пятам гитлеровцев давно вступили в Венгрию.
— Хм, да и мы не остановимся, — уверял сержант, продолжая заниматься своим делом. — А вы что думаете? Мы будем сидеть на границе, в то время как другие пойдут вперед, да? Пока фашисты не поднимут руки, будем крошить их и гнать хоть до самого края света, — начал горячиться Никулае.
— Да, но дело затянется.
— Э, насколько мне известно, через день-два мы их выбьем из нашей Трансильвании… Чтобы все румыны могли вернуться по своим домам… Потом посмотрим, что и как, — назидательно продолжал сержант.
— Воздух! — послышался вдруг крик.
— К орудиям! — крикнул Констандин и рванулся от подъезда на дорогу.
Расчеты зенитных орудий метнулись по своим местам, словно подброшенные пружиной. Одни стали лихорадочно сдергивать брезент, другие уже подбегали со снарядами. И, перекрывая короткие команды сержантов, послышался шум мотора немецкого самолета, шедшего со стороны фронта.
Все произошло в несколько мгновений, так что, когда «стервятник» со свастикой на крыльях пытался спикировать на них, орудия сверкнули огнем, обрамив его облачками взрывов. Два орудия, поворачиваясь, вели огонь, угрожающе вздымая свои стволы к небу. Вражеский самолет попытался повернуть, вырваться из огненного кольца, но это ему не удалось. С дымящимся крылом самолет несколько секунд плыл, как огромное кадило, под низким небом, оставляя после себя серые и черные полосы дыма, потом скрылся за холмом и наконец врезался в землю.
— Сбили! — хмуро сказал Констандин.
Он снял ногу с педали. Потом широким шагом направился на свое прежнее место у парадного подъезда, как будто ничего не случилось. Только теперь там были и Думитру, и командир полка майор Санду. Майор сделал несколько шагов навстречу сержанту, протянул ему руку, а другой по-дружески похлопал по плечу, В глазах Констандина промелькнула искра света, первая за этот день. Он стоял пятки вместе, носки врозь, как когда-то во время инспекторского смотра, подняв голову вверх. Потом по-уставному отдал честь и отошел. Достав из кармана пачку сигарет, взял одну, прикурил, наблюдая, как один солдат из его расчета, прихрамывая, бесцельно вертелся вокруг длинного и черного ствола, который еще дымился наподобие потушенной свечи.
Глава десятая
Еще немного — и Трансильвания будет освобождена. Под нажимом советских и румынских войск фронт стремительно приближался к границе Румынии. Фашисты отчаянно цеплялись за каждую пядь земли. Строили укрепления, траншеи, принуждая работать почти все население зоны.
Участок фронта, на котором предстояло наступать подразделению Думитру, был трудным, с голыми холмами и изрезанными оврагами долинами. Река Красна извивалась, устремляясь к просторам венгерской равнины. Сёла редки, деревьев мало. Черная земля раскисла от дождей и будто разгневалась, не желая терпеть, чтобы по ней ступала нога человека. Танки и орудия застревали. Эсэсовцы с темными пистолетами в руках ругались на нилашистов, требуя отчета, почему затягиваются сроки работ, а те, в свою очередь, избивали и расстреливали румын, пригнанных сюда из скопированных сел и городов.
Какой-то высокий, худощавый юноша бросил лопату и попытался выкарабкаться из траншеи, заполненной грязной водой. В момент, когда он уже был на парапете, старшина нилашистов ударил его в бок, и он вытянулся на земле во всю длину, разбросав в стороны ноги. Потом очень медленно, будто хватаясь за воздух, поднялся на ноги. За ним другие, подростки и старики, несколько женщин, подгоняемые руганью и ударами охранников, выбрались наверх, словно из могил, и построились в колонну на проходящем рядом шоссе.
Василе — так звали того юношу — с непокрытой головой и весь в синяках, в изодранной одежде и со слезящимися глазами медленно тащился по дороге, заполненной лужами, вместе с колонной таких же, как он, теней. Вдруг он почувствовал, как нежная и влажная, теплая рука легко дотронулась до его локтя.
— Опять тебя побили, Василе? — спросил рядом девичий голос.
— Да, опять, — ответил парень, опуская на девушку усталый взгляд человека, смирившегося со своей участью.
— Надо быть смелым, — ободрила его девушка, метнув на него решительный взгляд. — У нас одно спасение — бежать. Граница должна быть неподалеку…
— Ты думаешь, Илонка? Ты не слышала, как начальник колонны кричал, что на старой границе сплошные доты с десятью орудиями каждый, что одно такое орудие может изничтожить одним снарядом пятьсот румын и русских? Не слышала, как он говорил о самолетах, которые летают со скоростью до тысячи километров в час, что они повернут фронт вспять? — спросил Василе с безнадежностью в голосе.
— Ой, Воси, дорогой, ты веришь всей этой брехне? Не видишь, что им осталось только стращать словами?
Парень смотрел на нее нерешительно. Девушка прижалась к нему, крепко взяла его за руку.
— Ты мужчина, Воси! Нужно спасаться, понимаешь? Надо об этом думать каждую секунду. Мы должны спастись! — прошептала она прерывающимся голосом.
Колонна пленных гражданских стекала, извиваясь, в долину под холодным, проникающим, казалось, до костей мелким дождем.
«Куда нас гонят? Что будет с нами? — спрашивал себя семнадцатилетний парень, схваченный несколько недель назад патрулем, когда он пытался скрыться в лесу после того, как их село было занято отступающими хортистами. — Неужели погонят за пределы страны?» Мысль о бесконечном скитании по другим, чужим странам, о которых он и представления не имел, пугала его столь же сильно, как и страх смерти. Он уже видел себя без конца копающим все новые и новые траншеи до самого конца света, наполняя мир ямами, или убирающим проволочные заграждения, ограничивающие какие-то непонятные пространства, и не имеющим возможности даже умереть в одной из ям, вырытых его руками.
Севернее снова послышался глухой гул артиллерийской канонады. И, удивительное дело, гул этот вселил в его сердце надежду. Василе снова почувствовал, как рука девушки доверительно сжимает его руку, и встрепенулся, словно вырвался из объятий кошмарного сна. Но какой сон может быть кошмарнее действительности, в которой ему даже умереть не дано!
Из мглистого горизонта до них донесся запах огня, дыма, перепаханной снарядами земли, испещренной следами колес и гусениц.
— Я рада, что мы уходим отсюда, — пробормотала Илонка больше про себя и глядя себе под ноги, чтобы не ступить в лужу.
Парень механически кивнул в знак согласия.
— Только бы не вернули нас ночью или завтра… Такое бывало, — еле внятно проговорил он.
— Здесь нам больше нечего делать… И им нечего делать… Я чувствую, что теперь уже ничто не может вернуться назад…
Парень исподтишка посмотрел на нее. «А она красивая…» Он заметил ее горящие глаза цвета спелой вишни, узкие плечи, полные и крепкие груди, обтянутые цветастой кофточкой, розовые, круглые коленки, которые выглядывали при каждом шаге из-под красной шерстяной юбки, грязной и немного разошедшейся по шву с одного бока. Он почувствовал в душе необъяснимое любопытство.
— Илонка, а ты-то как сюда попала? Почему тебя схватили?.. Ведь ты венгерка…
Василе пожалел о последних словах. Он не считал Илонку чужой, доверял ей, будто знал с тех пор, как помнит себя на этом свете.
— Я тебе расскажу в другой раз, — ответила она с горькой улыбкой на губах. — Кто-то выдал меня нилашистам, сказал, будто я показала румынам дорогу через виноградники, чтобы они могли убежать в лес… Такие же горемыки, как и мы…
— И ты им в самом деле показала? — спросил он удивленный, слегка повернув голову к ней.
— Мой жених погиб на фронте, Воси. У меня больше никого нет на свете. Я ненавижу этих собак, прислужников Хорти. Они принесли горе не только вам, румынам, как ты думаешь…
— Разговорчики! — прикрикнул на нее по-венгерски старшина. — Что ты привязываешься к этому сопляку?.. Большевичка! Опозорила венгерский род!.. Прибудем на место, я тебе покажу!.. Курва!..
Парень вздрогнул. Он готов был наброситься на нилашиста, разорвать его на части.
