Михаил Шмушкевич - Два Гавроша
— Очень хотим, — сказал Павлик.,
— Только говорите медленно, — попросила Жаннетта, — а то Павлик не все поймет. Он еще плохо французский язык знает.
Дядюшка Жак кивнул головой и предупредил, что по конспиративным соображениям не назовет фамилии художника,
…С детства Анри увлекался рисованием. Деньги на краски, карандаши и бумагу он вынужден был воровать у больной матери, которая и без того с трудом сводила концы с концами, работая за жалкие гроши в шляпной мастерской мадам Эрве. Мать била мальчишку, выгоняла его из дому, но маленький художник оставался верен своему призванию: он продолжал рисовать.
За одним проступком последовал другой. Парнишка начал брать краски в долг в лавке папаши Тардье, на площади у Орлеанских ворот. За это он обещал принести золотые часы покойного отца. В конце концов лавочнику надоело ждать, и он потребовал, чтобы Анри уплатил долг. Малыш струсил не на шутку и честно признался, что солгал, что у отца не было никаких часов. Старик позеленел от злости. Он пустил в ход свои еще — крепкие кулаки. На крик мальчика сбежались люди. Узнав, в чем дело, одни обрушились на лавочника, а другие, наоборот, встали на его сторону: «Папаша Тардье не так уж богат, чтобы без денег раздавать краски».
В этот самый момент к толпе подъехал на велосипеде невысокий коренастый человек в шляпе, с живыми, слегка прищуренными глазами.
— За что бьют мальчишку? — спросил он, быстро слезая с машины.
Ему объяснили. Стремительно пробравшись через толпу, он стал перед папашей Тардье.
— Ребенка, месье, бить нельзя, — сказал он старику. — Сколько вам должен мальчик?
— Восемнадцать франков. Шесть тюбиков белил, четыре тюбика охры…
Незнакомец быстрым движением достал бумажник и уплатил требуемую сумму.
— А вы, — обратился он к малышу, — вытрите кровь и ступайте домой. Больше никогда не обманывайте. Это очень дурно.
Анри кивнул головой.
Незнакомец сел на велосипед и уехал.
Вскоре Анри снова встретился с этим человеком. Это произошло случайно. В парке Монсури, где он делал набросок водопада.
— Кажется, старый знакомый! — услышал он позади себя чей-то голос.
Обернулся, поднял глаза и смутился. Перед ним стоял тот самый странный человек, который уплатил за него долг лавочнику. Он его сразу узнал. Высокий лоб, удивительно живые глаза, слегка свисающие вниз усы, темно-серый в широкую полоску поношенный костюм..
— Узнаете? — обрадовался незнакомец. Скрестив руки на груди, он внимательно посмотрел на незаконченный рисунок, спросил: — Увлекаетесь рисованием?
— Да, месье.
— Кто ваш учитель?
— Никто, месье. Я сам… ответил Анри и поспешно добавил: — Я очень люблю рисовать, месье, но… мне не позволяют. Мама меня ругает, бьет. Она говорит: «Дети бедняков не должны заниматься такими глупостями».
Незнакомец наморщил свой высокий лоб. Помолчав немного, предложил:
— Хотите, я поговорю с вашей мамой? Где вы живете?
— На улице Мари-Роз, месье. Дом номер девять.
— Вот как! Значит, мы соседи с вами! Я живу в четвертом номере. Загляните сначала ко мне. Принесите свои рисунки и сообща обсудим, как дальше быть. Хорошо?
— Кто вы? — смущаясь, спросил маленький художник.
— Кто я? Человек. Русский. Ульянов моя фамилия.
— Ульянов? — с недоумением переспросил мальчик и вспомнил разговор матери с соседкой Генриэттой о том, что в четвертом номере проживает какой-то русский, по фамилии Ульянов, который по бедности переехал с улицы Болье на Мари-Роз» в крохотную квартирку. Его навещает множество людей, и все они, говорят, какие-то революционеры из России…
— Приходите ко мне завтра вечером. Буду ждать, — попрощался с мальчиком Ульянов.
Анри пришел к Ульянову только через неделю. Дверь ему отворила молодая женщина с симпатичным лицом и добрыми глазами.
— Я Анри, — совсем по-взрослому представился мальчик. — Мне к месье Ульянову…
— Пожалуйста, войдите, — пригласила женщина.
Гостя ввели в маленькую комнатку и усадили за стол, покрытый голубой клеенкой. Старушка, мать молодой хозяйки, принесла ему чай и печенье.
Вскоре на лестнице послышались шаги. Распахнулась дверь. На пороге появился тот, кого ждал Анри.
Увидев гостя, Ульянов просиял.
— Рад, очень рад вас видеть! — воскликнул он, подавая мальчику руку. — Здравствуйте, здравствуйте!
Наступила продолжительная пауза. Ульянов, посадив к себе на колени серого пушистого кота с зелеными глазами, спросил:
— Принесли?
Паренек достал из-под блузы свернутый в трубку альбом.
— Ай-ай, какая небрежность! Разве можно так обращаться с рисунками? — с укоризной заметил хозяин. — Покажите-ка.
Анри сконфузился, покраснел до ушей и протянул рисунки.
— Это чтобы никто не видел, — оправдывался он.
Перелистав несколько страниц, Ульянов воскликнул:
— Хорошо! Замечательно! Наденька, — подозвал он жену, — взгляни-ка на этот рисунок. Елисейские поля, а вот Сена!.. Позвольте, а это что такое? Кладбище Пер-Лашез, Стена коммунаров? Отлично! — И, резко повернувшись к Анри, добавил: — У вас, милый мой, талант! Понимаете, настоящий талант. Учиться надо, вот что! Из вас выйдет художник, выйдет. Я в этом твердо уверен. Пройдет несколько лет — десять, пятнадцать, — и мы в России, на выставке, картины ваши увидим…
Через несколько дней Ульянов отвез Анри к знакомому художнику, который согласился заниматься с мальчиком. Но дружба с Ульяновым у Анри на этом не оборвалась. Они еще больше привязались друг к другу.
В свободное время гуляли в парке Монсури, ходили любоваться Сеной.
Потом Ульянов уехал. Прошло несколько лет. В России вспыхнула революция. Рабочий класс сверг царя и взял власть в свои руки. Лишь тогда Анри узнал, что его друг Ульянов — это товарищ Ленин…
— Ленин? — удивленно вскрикнула Жаннетта. — Здорово!
Наступила тишина. Павлик и Жаннетта долго находились под впечатлением рассказа.
3. Ответственное поручение
В одной руке Павлик держал ведерко с клейстером, в другой — кисть. Плакаты были у Жаннетты. Она их спрятала под клетчатой кофтой. При каждом шорохе ребята скрывались в подъездах, в подворотнях, дожидаясь, пока снова станет тихо. Улучив удобный момент, они выскакивали из укрытий и энергично принимались за работу.
Павлик любовался своей подругой. «Прав дядюшка Жак, — думал он, — никто не знает предела своих сил, пока не испытает их». В эту ночь Жаннетта проявляла столько находчивости, чтобы обмануть патрулирующих эсэсовцев и полицейских, что ему просто завидно стало. Жаннетта умная девчонка и хорошо знает родной город.
Долговязый немец с автоматом на шее остановился у афишной тумбы, на которую ребята собирались наклеить плакат, и долго не отходил. Что делить? Время идет. Жаннетта шепнула Павлику на ухо: «Я его сейчас же за-, ставлю убраться». И заставила. Она выскочила из парадного на улицу. Отыскала кусок кирпича и швырнула его на дорогу. Эсэсовец, услышав позади себя стук, испуганно обернулся, сорвал с шеи автомат и быстрыми шагами направился туда, где упал камень. Здесь он остановился, задрал голову вверх, начал заглядывать в окна домов. Долго задерживаться на том месте он, по-видимому, боялся: лучше уйти подальше от греха!
— Семафор открыт! — торжественно объявила Жаннетта. — Бош сюда больше не вернется. У него от страха душа в пятки ушла.
А как быстро она клеила! Пускала в ход не только пальцы, ладони, но и локти, подбородок, даже лоб. Павлик не успевал мазать кистью. Жаннетта ворчала, придиралась: «Ты плохо мажешь. А ну-ка, еще раз, по углам». Или: «Боже мой, какой ты неуклюжий, неповоротливый — верблюд двугорбый!»
До рассвета они успели расклеить двадцать два плаката.
Остался еще один, последний. Его они решили приклеить на обратном пути, на углу улицы, где был их дом.
Париж уже пробуждался. Идти открыто было рискованно. Тем более с ведерком, с доброй половиной неиспользованного клейстера. Перебегая из парадного в парадное, от подворотни к подворотне, они приближались к целит
Жаннетта была в восторге от успеха, поэтому ее сердило молчание друга.
— Чего молчишь? — то и дело донимала она его.
— До чего же ты скучный!
— Замолчи, юла, не то стукну! — всерьез рассердился Павлик и даже замахнулся на нее.
Жаннетта отшатнулась.
— Тш-ш! — испуганно шепнула она, показывая на лестницу.
Павлик сперва принял это за очередной трюк, но вскоре убедился, что тут не до шуток. Кто-то, посвистывая, спускался по лестнице. Ребята шарахнулись к выходу, но по улице двигалась колонна грузовиков с эсэсовцами. Пришлось вернуться назад, забиться в угол.
— Кто там? — спросил из темноты мужской голос.
