Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира
— Ну да, у вас джигиты с трех лет в седле. А где я в Москве седло найду? Скажешь тоже, — обиделся я.
— Если захочешь, найдешь. Родину защищать надо. Но не так, как это делают теперь. Раньше, при Сталине, все воевать умели. Сейчас армию развалили. Нас, — он посмотрел на меня и уточнил, — я-то по-прежнему считаю себя бойцом Советской армии, — разоружают везде. Это политика… Совсем у России плохи дела. — Немного помолчал, потом улыбнулся: — А все-таки чудной этот монах Венедикт. Молиться, говорит, надо и каяться, тогда Господь простит Россию… Слушай, а ты почему у него не остался? Он человек верный. Не выдаст, это точно.
— Человек-то он надежный, да мне с ним не по пути. Ты ведь и сам догадываешься, что у меня в душе творится…
— Ну ладно, ладно, все будет хорошо, сынок… Ты хоть веришь, что за правое дело воюешь?
— С трудом. Я за тебя воюю, отец…
Я плохо разбирался в вопросах кавказской политики и поэтому не стал ничего больше говорить. Боялся обидеть Георгия, для которого практически стал сыном…
Неподалеку, сраженный пулей, уткнулся лицом в земляной бруствер человек из ближайшего окружения Георгия. Я его часто видел в доме старика. Потом, совсем рядом откинулся навзничь еще один горец, поваленный автоматной очередью.
Иван, сын Георгия, пригибаясь в окопе, подбежал к нам с двумя товарищами. Он отодвинул в сторону убитого горца, занял его позицию и короткими очередями калаша стал сдерживать натиск противника. В промежутках между стрельбой Иван что-то кричал на своем языке. Я не понимал, чего он хочет, и продолжал стрелять в бегущих на окопы людей.
— Уходим! — наконец по-русски крикнул Иван. — Уводи отца.
Я посмотрел на Георгия. Он продолжал стрелять со странной отрешенностью на лице. Тогда Иван, что-то крикнув своим напарникам, схватил отца за рукав и потащил на запасные позиции, куда вел прорытый проход. Как ни странно, Георгий его послушался и, снимая автомат с бруствера, крикнул мне:
— Артем, отходим!
Потом Иван отстал, сказав, что прикроет нас. И практически тут же нам с Георгием преградили дорогу двое.
Они, видимо, обошли нас с фланга. Один из них, показавшийся на фоне яркого неба неправдоподобно громадным, уже передернул затвор, но рядом грохнул взрыв, и оба нападающих упали.
Один из них свалился прямо на меня, и пока я пытался из-под него выбраться, он очнулся. Тем временем Георгий успел выхватить из-за пояса нож и замахнулся на нападающего, который уже направил дуло автомата на меня. Мелькнула мысль, что все кончено, но в этот момент я услышал знакомый голос:
— Артем! Ты?! Что ты тут делаешь?
Это был Малхаз.
Как-то странно улыбаясь, он положил автомат рядом с собой, на край бруствера, а тяжело дышавший Георгий дрожащими руками с силой вогнал кинжал в ножны. Оба горца пристально, с недоверием смотрели то на меня, то друг на друга.
— Артем? Ты жив? — удивленно спросил Малхаз. — Я думал, тебя убили…
Потом внезапно оба начали смеяться. Их веселость передалась и мне.
— Что это вы? — спросил я, вытирая слезящиеся глаза.
— Так, — сказал Георгий, глядя на Малхаза.
— Вот уж не думал встретить тебя, — покачал головой тот и достал из кармана сигареты.
— Дай мне, — отрывисто произнес Георгий. — А скажи мне, Малхаз, — старик, как-то хитро прищурился, — ты помнишь Ларису?
— Какую? — спросил тот.
— Неужто, забыл? Врешь! Все ты врешь!
— Ах, старый осел, не дает она тебе покоя?!
— А тебе? Вспомнил, чурбан глиняный!
— Сам ты чурбан, — ласково огрызнулся Малхаз и неожиданно затянул:
На солнечной поляночке,дугою выгнув бровь,парнишка на тальяночкеиграет про любовь.О том, как ночи ясные…
— Помнишь? — спросил он, резко оборвав песню.
— А как же. Любимая послевоенная!.. Но давай лучше нашу, — и оба затянули песню, слов которой я, естественно, не понял.
До поздней ночи мы сидели за одним столом. Оказалось, что Георгий и Малхаз знакомы с тех пор, когда меня еще и на свете не было. После войны Георгий остался служить в комендантском полку. Был он тогда сержантом. В начале пятидесятых к ним в роту охраны прибыло из учебки молодое пополнение и среди них — Малхаз. Тогда земляки здорово сдружились, несмотря на заметную разницу в возрасте. К тому же Малхаз по окончании срока службы остался на сверхсрочную и вскоре стал командиром Георгия. После демобилизации из армии оба поехали осваивать целину, а потом Малхаз примкнул к гидростроителям, уехал на север, и пути-дороги друзей надолго разошлись.
Они все время подшучивали друг над другом. Воспользовавшись моментом, я полюбопытствовал:
— А вот вы вспоминали Ларису — кто она?
— Э-э, Артем, эта женщина нравилась нам обоим. Когда-то очень давно мы вели более благородную междоусобную войну, а именно за обладание сердцем этой самой Ларисы. А ну, покажи! — Георгий ткнул пальцем в плечо Малхаза.
Тот расстегнул пуговицы рубахи и освободил правое предплечье, на котором красовалась татуировка в виде головы красавицы.
— Видишь, она до сих пор с ним! Э, Малхаз, скажи мне, пожалуйста, если тебе, не дай бог, оторвет руку, ты будешь по ней скучать?
— По руке? Конечно!
— Э-э, я говорю не о руке, а про нее, — Георгий показал на татуировку.
— Это жена моя, Сулико, что мне по ней скучать? А ты все эти годы думал, что это Лариса?
— Да…
— А вот и не угадал!
Оба захохотали и подняли кружки. На следующий день в этой так и оставшейся для меня непонятной войне было заключено перемирие…
Снова в крепости
Мы с Малхазом отправились в крепость. Внимательно глядя на дорогу, он рассказывал:
— Знаешь, парень, женщины за тебя очень переживали. Им сказали, что тебя убили. Только Настя не поверила. Среди мертвых тебя не было. Я сам чудом остался жив, вот видишь, ногу зацепило.
Он приподнял штанину и показал мне свежий шрам.
Пока мы ехали горной дорогой на его стареньком москвиче, я рассказал Малхазу и о подробностях своего пленения, и о благородстве Георгия, который освободил меня за немалый выкуп. И вот я увидел знакомые очертания башни. Таисия, открывая нам двери, сияла от радости. Она поцеловала меня в щеку и обняла Малхаза. Настя была более сдержанной. Вечером я ей выложил все, что со мной случилось за этот беспокойный месяц. Под конец сказал:
— Ты знаешь, Настя, я решил подаваться к своим. Завтра или послезавтра уйду. Лучше быть наказанным за дезертирство, чем болтаться вот так… Сюда я вернулся только, чтобы еще раз вас повидать, спасибо за все сказать…
— Ты со своей мамой связался? — спросила она.
— Пока нет. Уж лучше, когда все определится… Струсил — надо отвечать, — сказал я, и перед глазами снова всплыло суровое лицо монаха.
Знал бы я в ту минуту, как круто и неожиданно уже на следующий день повернется в очередной раз колесо моей судьбы!..
Ранним утром в ворота крепости кто-то настойчиво забарабанил.
— Кого еще принесло? — встрепенулась разбуженная Настя.
Таисия Андреевна быстро выбралась из кровати, тревожно посмотрела на меня и пошла к воротам.
Мигом подхватил одежду и, сбежав вниз, я спрятался в своем укрытии. Прислушиваясь к разговорам наверху, с досадой подумал: «Зря топор не захватил». Однако предпринимать что-либо было уже поздно.
Вскоре стало понятно, что вернулся Павло и привел с собой нескольких бандитов. Пока они умывались на улице колодезной водой, ко мне незаметно прошмыгнула Настя.
— Артем, — шепнула она. — Сиди тихо, там Павло и его дружки.
— Сколько их?
— Шестеро. Ночью я отведу тебя к Малхазу. Или нет, лучше к бабушке Софико…
— Какая бабушка, мне надо к своим, — я злился на себя за медлительность, из-за которой приходилось снова отсиживаться в подвале.
Но Настя не дала мне договорить, шикнула:
— Все, сиди тихо, пока не дам знать, что они ушли.
Весь день бандиты выпивали и балагурили на дворе. Настроение у них было приподнятое, судя по всему, получили деньги за какую-то операцию. С заходом солнца они сели играть в карты за столом в боковой пристройке. О том, что меня обнаружат, я особенно не переживал: люк был замаскирован под облегченную керамзитовую плиту, к тому же Настя насыпала на нее для маскировки какого-то мусора.
В эту ночь боевики не ушли. Вернее, ушли, но не все. Двое остались и гремели возле козьего загона оружием.
Поздно ночью Настя пробралась ко мне, и в полной тишине мы слушали разговоры Таисии и Павла.
— Во, слышишь, — шепотом комментировала Настя, — подарок он мне, видите ли, принес. Вешает матери лапшу на уши. Нужен мне его подарок как собаке пятая нога. Так, мама, правильно, дай ему, дай. Там еще эти двое. Этой ночью тебе уйти не удастся…
Не удалось сделать это и в следующую ночь. Бандиты то уходили, то возвращались, словно челноки, курсируя между крепостью и своим базовым лагерем. Только Павло никуда не ходил, он все время был с Таисией. Думая задобрить ее, бандюга приволок с собой кучу разной мелочовки, которую можно купить на любом московском развале. Чувствовал он себя, как дома. К вечеру, изрядно выпив, увел Таисию из крепости. Зато его дружки продолжали пьянку.
