Николай Брешко-Брешковский - Принц и танцовщица
Юнкера настолько верили в «метательный гений» Каджара, что сплошь да рядом какой-нибудь из них, любитель сильных ощущений, предлагал себя в качестве мишени. Он становился спиной к дощатому забору, держа руки на высоте плеч и ладонями наружу. Толпа зрителей-юнкеров, затаив дыхание, следила, как Фазулла-Мирза обрисовывал ими контур отдававшегося в его распоряжение добровольца. Клинки со страшной силой вонзались в дерево, образуя нечто вроде ореола или сияния вокруг головы. Втыкались меж растопыренных пальцев, вдоль ног, вдоль всего тела. И когда «доброволец», не спеша, осторожно, чтобы не порезаться, покидал свою позицию, на заборе оставался его силуэт, отмеченный двадцатью-тридцатью кинжалами. В России, да, пожалуй, и в Европе светлейший метатель ножей не знал себе соперников.
Разве только лишь японские и китайские специалисты могли не только сравняться с ним, а пожалуй, и превзойти.
Сначала кадетом-юнкером, потом молодым офицером, потом уже командуя эскадроном, всегда, ежедневно, тренировался принц Фазулла-Мирза в бросании клинков — их он имел громадное множество — всевозможных величин и форм. Полковник Каджар был изумительным мастером своего дела, и спустя много лет, когда этот обломок российского корабля закинуло в Париж, его мастерство весьма и весьма пригодилось. Падкий до сенсаций, Гвидо Барбасан случайно узнал, что в дрянном отеле, в дрянной комнате живет голодающий не индус, нет, — индусам приличествует голодать, — а персидский принц, и не какой-нибудь «собственного» послевоенного производства, а настоящий. Его деды, прадеды и более отдаленные предки сидели на шахском престоле, и в короне их был такой чудовищный бриллиант, какому нет равного, пожалуй, во всем мире.
Барбасан менее всего был снобом. Для этого он был слишком художником своей профессии. И, ничуть не рискуя умалить свое достоинство, Гвидо Барбасан, взяв такси, помчался из своего клокочущего центра на более тихий берег Сены.
Принц двое суток ничего не ел, трое суток не брился и, заросший седеющей густой щетиной, героически отлеживался, чтобы аппетит, изгрызший все внутренности, не очень уж напоминал о себе.
Стук в дверь. Не успел лежавший в пальто принц сказать «антрэ», не успел приподняться, как в номере, вместо одного человека, было уже два, и сразу стало тесно.
Ни колючая щетина, ни потертое с глянцем пальто, ни отсутствие воротничка не обманули Барбасана. Прекрасные военные манеры и такой же прекрасный французский язык дополнили впечатление.
К довершению всего принц, этот жгучий темно-смуглый поживший брюнет, оказался добросовестным человеком.
— Я и забыл, как это делается. Давно, очень давно, с самой войны, я уже не тренировался.
— Ваша Светлость, можно забыть математические формулы, но нельзя забыть ездить верхом, плавать, делать сальто-мортале, метать ножи. Нельзя! Немного поупражняться, поднабить руку и глаз, и все пойдет, как по маслу. Скажите другое, Ваша Светлость, быть может… ваш титул…
— О, в этом отношении я без всяких предрассудков. Мой титул может помешать мне украсть, обидеть кого-нибудь, сделать дурной поступок, но честно зарабатывать хлеб — никогда!
— В таком случае мы сговоримся и поймем друг друга с полуслова.
И действительно, сговорились и поняли. И прежде всего, получив аванс, принц Каджар сговорился и со своим отощавшим желудком, и с парикмахером, помолодившим его лет на пятнадцать.
Барбасан в спешном порядке заказал две дюжины острых и длинных, исполненных по особому рисунку ножей. Неделю принц тренировался, а еще через неделю уже начал выступать в цирке под псевдонимом «Персиани». Но псевдоним был секретом полишинеля. Публика знала, кто скрывается под этим «Персиани».
Хотя велико было искусство метателя ножей, однако никто не решался изображать собой живую мишень, пока не нашелся безработный русский офицер, за десять франков в вечер рискнувший выдерживать стальной дождь ножей, чертивших его силуэт на деревянном экране.
«Персиани» увеличил сборы. Гвидо Барбасан от удовольствия потирал руки.
— Пусть попробуют сказать обо мне, что я не ловец жемчуга.
Вслед за первой жемчужиной вторая, третья.
Принц Каджар сначала потянул за собою офицера своего полка, своей Дикой дивизии. Это был ротмистр Заур-бек, ингуш-мусульманин с бритой головой и черными усами. Лицо типичнейшего янычара. В походке и в цепкой фигуре с тонкой талией что-то хищническое. Он не ходил, а подкрадывался бесшумно и мягко. С головы до ног кавказский горец.
Барбасан использовал его умение джигитовать. Одетый в черкеску, Заур носился по кругу на небольшом горячем скакуне, стреляя из винтовки, поднимаясь во весь рост над седлом и со страшным гортанным гиканьем, леденящим зрителей, подхватывая на карьере монеты, сигары, миниатюрные дамские платочки. То он вдруг оказывался уже под брюхом лошади, и уже оттуда раздавался выстрел его винтовки.
Почти на таком же амплуа был другой наездник — Антонио Фуэго, молодой красавец-ковбой. Казалось бы, Фуэго должен был ревниво относиться к наезднику, работающему едва ли не в одинаковом с ним жанре Казалось бы. А на самом деле Фуэго и Заур-бек с первых же дней подружились, так подружились — водой не разольешь.
Слишком много общего было у этих двух всадников — сына бразильских прерий и кавказского горца. Сблизило их все, начиная с любви к лошади и кончая отвагой, удалью и широтой натуры, тем, что дается либо необъятной равниной, либо царством заоблачных скал…
25. ПРОИГРАННОЕ ПАРИ
Однажды, беседуя кое с кем из своих артистов, Гвидо Барбасан, неугомонный, вечно искавший притягивающих номеров, заметил:
— Эффектный был бы номер, очень эффектный!
— Какой?
— Королева пластических поз. И ничего не надо. Никакой акробатики, выучки, надо иметь безупречную фигуру, владеть ею. Необходимы также целомудрие и этакая благородная стыдливость. Кто-то сказал:
— Безупречных фигур много, а вот хотел бы я увидеть в Париже целомудрие и стыдливость!
Кругом засмеялись. Барбасан чуть-чуть улыбнулся.
— Я сам того же мнения и поэтому сомневаюсь, чтобы мне повезло найти то, чего я ищу. Нельзя совместить несовместное, — вздохнув, философски прибавил он.
— Другими словами: красота и пластика с одной стороны, а с другой — те добродетели, о которых наш милый директор упомянул только что?
Это сказал метатель ножей Персиани. И, сказав, по военной манере приосанился и даже откашлялся в свои черные густые усы.
— Директор, как всегда, не берет своих слов назад и отмечает с грустью, что королеве пластических поз в таком мечтательном поэтическом жанре, какой он имеет в виду, — не бывать в его цирке, — отозвался старый Гвидо.
— В таком случае, директор, быть может, как спортсмен с головы до ног, рискнет побиться со мной об заклад, — предложил Фазулла-Мирза.
— Сущность заклада?
— Сущность такова: я имею в виду для вас королеву пластических поз. Мы с вами любим сигары, если королева будет одобрена, вы ставите ящик гаванских сигар, если же вы найдете ее неподходящей, директор выкурит мой ящик.
— Идет. Принимаю, — оживился Барбасан. — И ничего не имею против, чтобы Ваша Свет… хгм, чтобы вы, мосье Персиани, полакомились полусотней превосходных… марку выбирайте сами — «Лопец», «Педро-Муриас», «Фернандец-Гарсиа»…
— Выбор сделан! Я буду курить Педро-Муриас.
— Вы в этом уверены?
— Как в том, что вы — Гвидо Барбасан.
— Ладно, ваша рука.
— Вот она! Перебейте, Фуэго…
Ковбой ребром ладони разъединил руки обоих спорщиков. Артисты, заинтересовавшись этим пари, сами держали, кто за Барбасана, кто за метателя ножей.
— Когда вы мне покажете вашу королеву? — спросил заинтересованный Гвидо.
— Когда угодно. Хотя бы завтра. Условимся: я буду с ней в кафе «Ренессанс», вы как бы невзначай подойдете, и я вас представлю. Таким образом будут соблюдены аппаренсы. Это барышня из общества. Только вот еще: необходима оговорка. Если надо будет обнажаться — «королева» на это не пойдет. Убежден в этом заранее.
— В том-то и дело, никаких обнажений! Понимаете, никаких! — горячо возразил Барбасан. — Это, быть может, очень хорошо для всяких ревю, в театриках легкого жанра, у меня же цирк, семейный цирк, где я не допущу даже малейшего намека на скабрезность. Наша королева должна быть задрапирована, и ее тело будет угадываться под античными складками. Обнаженными будут руки, только руки. Это, надеюсь, не смутит вашу протеже?
На другой день в четыре часа в кафе «Ренессанс» Фазулла-Мирза представил княжне Дубенской Гвидо Барбасана. Угадав под скромным платьем девушки точеную фигуру, увидев классический профиль и серые печальные глаза, Барбасан убедился, что Персиани получит ящик самых больших, самых дорогих «Педро-Муриас».
