Виктор Делль - Базальт идёт на Запад
Враг вызвал лютую ненависть, думал Рощин. Тот же Кулагин, например. Ему двух дней хватило на сон, на отдых. На третий день он стал проситься на задание. Рощин понимал состояние младшего лейтенанта, людей, которые, подобно Кулагину, подверглись позору, издевательствам, однако поручать им задания не спешил, был тверд в своем решении. Человек должен перекипеть. Голая ненависть без расчета, без осознания ответственности за себя и за людей ослепляет, может привести к непоправимому. Спадет с Кулагина возбуждение, можно посылать на задание. Так же и с другими. В чем, в чем, а в этом допускать ошибки нельзя. Здесь психология, без нее не обойтись. Четыре месяца воюет Рощин, тоже всякое видел. Войну встретил комбатом. С армией, которая вновь попала в окружение, на поиск штаба которой его направили, он отступал от границы. Рощин вполне мог оказаться на месте тех, кого разыскивает, если бы не случай. В августе, когда Кулагин оказался в плену и бежал, Рощина встретил генерал-майор Цыганков. К этому времени бывшего комдива назначили начальником оперативного отдела штаба фронта. Генерал обрадовался встрече, тому обстоятельству, что Рощин жив. Таким образом Рощин оказался в штабе фронта. Его забрал к себе Цыганков. Вскоре был прорван фронт. Попала в окружение армия, в составе которой Рощин принял боевое крещение под Минском. Своя, родная. Там оставались товарищи, друзья. Рощин знал командующего армией генерал-лейтенанта Захарьева, начальника штаба Веденеева, полковника Бородина. Знал многих бойцов, командиров. Потому его и послали на поиск пропавшего штаба армии. «Найди штаб, командование армии, — говорил Цыганков. — Сам был в таком положении, знаешь». Что правда, то правда. Знает. Досталось лиха. Вместе с Цыганковым выходил из окружения. На всю жизнь осталась в памяти изнуряющая жара, непрерывные атаки немцев, которым так и не удалюсь смять оборону дивизии. Чадно коптили подбитые немецкие танки. Солнце едва просвечивало сквозь маслено-черный дым. От густого артиллерийского огня оползли стенки окопов. Редкие на склоне холма деревья опалились, почернели, потеряли листву. Смрад стоял над позицией. Тошнотворный запах разлагающихся трупов вызывал рвоту. Мутилось сознание. На людей набрасывались полчища насекомых. Они жалили, кусали, пили кровь, но не было времени отмахнуться. Лица бойцов распухли. Пыль перемешивалась с потом. Губы кровоточили. Бинты чернели коростой. Не осталось воды. Поле перед позицией батальона в трупах. Немцев, однако, ничего не останавливало. Они лезли и лезли. В атаку шли под прикрытием танков. Бомбили неустанно. Летали безнаказанно. Снижались до бреющего и поливали землю свинцом. Охотились за каждой машиной, за каждым всадником, за каждым отдельным бойцом.
Ночью батальон отошел в лес. Комдив собрал командиров. Ставил задачу на прорыв из окружения. Невысокий, поджарый, похожий на подростка генерал говорил мало, суть излагал четко. Он был доволен действиями подразделений в обороне. Наступил новый этап. Дивизия блокирована, особенно прочно с востока. Отход в лес не выход. С утра вновь появится авиация противника, начнется бомбометание по площадям на полное уничтожение. Дивизия подвергнется интенсивному артиллерийскому обстрелу. Единственный выход — пробить брешь. Пробиться на запад, в тыл противника. Направление движения — Зеленковские болота. Оттуда и только оттуда выходить на соединение с частями армии. Маршрут на карте не наносить. На подготовку к прорыву два часа. «Винтовка, штык, граната, пулемет и ПТР — вот все, что есть для прорыва, — сказал тогда комдив. — Раненых несем и везем с собой. Действовать стремительно, спасение в скорости. Помните об этом». Рощин отчетливо помнил только это указание комдива. Все остальное — смутно. Отчаяние обреченных. Два слова приходило к нему на ум, когда он пытался вспомнить подробности того ночного боя. С отчаянием обреченных ворвались они в траншеи гитлеровцев. Мелькали фигуры и лица. Свои и чужие. Слепили вспышки гранат. Мелькали руки. Саперные лопатки отсекали головы, кроили черепа. Мат, крик, стон. Взмахи прикладов и хруст костей. Автоматные, пулеметные очереди, означенные трассирующими пулями. Хлопки одиночных выстрелов. Вспоминался бег. До боли в груди, до полного отупления. Бег с обозом раненых по своим и чужим телам. Четко в памяти отпечатались только эти мертвые тела, раздавленные колесами, тысячекратно ступившими на них сапогами. «Спасение в скорости, помните об этом». Слова комдива, надежда на спасение толкали вперед, и они вырвались. С боями, но добрались до Зеленковских болот, вышли к своим.
Было. Всякого было. Жизнь учила жертвовать частью, чтобы сохранить целое. Принимать самостоятельные, порою рискованные решения, ориентируясь на единственный маяк — целесообразность действия с целью не только и не столько для того, чтобы выжить, но обязательно победить. В окружении, при отступлении, в обстановке, когда, казалось бы, не может быть выхода. Как это случилось с дивизией под Минском и позже, под Ельней, когда удалось не только остановить врага, но и стать свидетелем поражения гитлеровских дивизий. Бои под Ельней дали многое. Пожалуй, впервые с начала войны не только задержали немца, но и поперли его назад, дали сдачу. Из окопа многого не увидишь. Но когда они поднялись, погнали ненавистного врага, рассекая его оборону, охватывая и блокируя очаги сопротивления, захватывая пленных, брошенные в бегстве орудия, танки, автомашины, боеприпасы и снаряжение врага, открылось и увиделось многое. Оказалось, что можем не только стоять насмерть, но и стремительно наступать, поступать сообразно с обстановкой, спрашивать и отвечать без оглядки на дутые авторитеты. Под Ельней и землю освободили, и себя очистили. От неудач, от слоя накипи довоенных ошибок и просчетов.
Занятый делами, Рощин все реже и реже вспоминал прошлое, горькие дни отступления, старался меньше думать о том, что было. Груз прошлого подобно камню на шее пловца может утянуть на дно. Воспоминания необходимы, как урок, из которого надо делать правильные выводы. К первому он пришел в начале воины, когда вместе с Цыганковым прорывался из окружения. Война поражает пассивность в первую очередь. Во всем, всегда и везде необходимы активные действия. Ко второму выводу он пришел после встречи с Иваном Захаровичем Семушкиным. Каждую неудачу следует рассматривать, как некую отправную точку, после которой скорость продвижения к цели должна значительно возрастать.
Рощин старался ускорить становление отряда, использовал для этого все возможности. Заговорила явка в Качанове. С помощью Михаила Степановича Жукова удалось связаться с партизанами. Их пока немного — двести пятьдесят активных бойцов, но ценность контакта с народными мстителями в том, что все они местные жители, есть у них люди в Лиховске, Подворье, Кутове, налаживается связь с подпольем. Уходя к госпиталю, Семушкин советовал найти место для запасной базы отряда. С помощью местных товарищей такое место определено, туда отправлена группа. Создаются новые запасы продовольствия. Перехвачено несколько обозов противника. «Не спускайте глаз с дорог и многое узнаете», — советовал Иван Захарович. Следуя этому совету, Рощин установил постоянное наблюдение за дорогами. Наблюдение, захваченные в плен гитлеровцы, отбитые у врага документы дают ценную информацию. Получены новые данные о переброске немцами армейских соединений из-под Ленинграда на московское направление. В районе Лиховска, Подворья, Кутова создаются склады боеприпасов, горючего, снаряжения и продовольствия, то есть на главном направлении удара немцы подтягивают свои силы. Рация работает с полной нагрузкой. Все сведения немедленно передаются фронту.
Не хватало времени. Но на войне, как заметил Рощин, время — главный дефицит. Бывает, ждешь, но более всего выкраиваешь. На сон ли, на еду, на то, чтобы окопаться, чтобы успеть выстрелить первым. На войне вся жизнь идет на пределе, и постепенно Рощин привыкал к перегрузкам, научился разумно использовать каждую минуту. Его постоянно видели гладко выбритым, аккуратным. Глядя на него, подтягивались люди. Дисциплина в отряде приближалась к войсковой. Из отряда группы уходили на задания. Одна за другой совершались вылазки. Были и неудачи. Немец, как стал замечать Рощин, становится все более осторожным. Он укреплял гарнизоны в городах и в крупных деревнях, осторожничал на дорогах. Реже удавалось перехватить одиночную автомашину, усилилось охранение передвижных средств. Трезвел немец, и это обстоятельство радовало. Значит, доходят до врага их удары. Одно заботило — не было вестей от Семушкина.
Утром двадцать девятого октября к Рощину прибыл наконец связной. Десантник Никонов примчался верхом на коне, без седла, управлял разгоряченным конем самодельной уздечкой. Вид имел довольно разухабистый. Шапка сбита на затылок, полушубок расстегнут, на груди отечественный автомат, за плечами — трофейный. На ремне, как и положено, десантный нож, гранаты. Он лихо осадил коня возле землянки командира, соскочил на землю. Вытянулся, доложил о прибытии. Рощин понял, что Никонов привез хорошие известия. Пригласил десантника в землянку.
