Георгий Савицкий - Танковый таран. «Машина пламенем объята…»
Это была смесь кокаина, юкодала и первитина. Новое вещество должно было помочь экипажам малых подводных лодок типа «Seehund» до четырех суток находиться в плавании, сохраняя при этом полную боеготовность.
Чтобы проверить действие нового сверхнаркотика, его давали заключенным концлагерей. Людей заставляли совершать многодневные марш-броски. Изможденным, находившимся уже даже за гранью физического и нервного истощения заключенным за сутки необходимо было пройти девяносто километров! На отдых давалось не более двух часов в день [16].
Популярностью первитин пользовался и среди вождей Третьего рейха вместе с кокаином.
В частности, Адольф Гитлер получал инъекции первитина от своего личного врача Теодора Мореля начиная с 1936 года, а после 1943-го — по нескольку раз в день. Доза доходила до десяти таблеток первитина в сутки!
Вместе с этим Гитлеру делались инъекции сильнейшего наркотика — юкодала. Принимая вещества в таком сочетании, человек очень быстро подсаживается и избавиться от наркотической зависимости уже не может.
Известным наркоманом Третьего рейха был командующий Люфтваффе и комендант Берлина, лучший друг Гитлера и соратник по НСДАП Герман Геринг. Кокаин и морфин были его постоянными спутниками. А когда поставки кокаина из Южной Америки сократились, по его приказу был синтезирован героин, который применялся сначала просто как лекарство от насморка.
Применялся также и синтетический кокаин производства фирмы «Эрнст Мерк». Этот препарат уже использовался германскими летчиками-истребителями во время Первой мировой войны как стимулирующее средство во время выполнения боевых заданий на большом расстоянии. Возможно, тогда герой-истребитель Воздушных сил Рейхсвера Герман Геринг и приобрел наркотическую зависимость.
В последние годы Второй мировой войны наркомания в нацистской Германии достигла просто невероятного размаха, хотя это и противоречило официальной нацистской идеологии, пропагандировавшей воздержание и здоровый образ жизни. За употребление опиума или кокаина можно было попасть в концлагерь (да и то не всем), а вот первитин выпускали, и не только для нужд фронта.
Нацистские доктора до последних дней Второй мировой войны пытались улучшить свое «секретное оружие» и разрабатывали новый наркотик на основе первитина и кокаина. Прежде чем использовать его в армии, препарат испытывали в том же Заксенхаузене. Там заключенных после приема наркотика под кодовым названием «D-IX» заставляли совершать многодневные марш-броски, чтобы оценить его влияние на выносливость человека.
А в Киле была сформирована группа исследователей под руководством профессора фармакологии Герхарда Орчеховски. Она получила задание разработать и запустить в производство требуемый препарат. Уже известный нам Кемпер предполагает, что этот план был утвержден самим фюрером: без его согласия не мог бы осуществиться ни один подобный проект.
После нескольких месяцев напряженной работы в лабораториях Кильского университета Орчеховски пришел к выводу, что получил искомое вещество. В одной таблетке содержалось 5 миллиграммов кокаина, 3 миллиграмма первитина и 5 миллиграммов эвкодала — болеутоляющего препарата на базе морфина, а также синтетический кокаин.
Результаты работы секретной лаборатории были настолько обнадеживающими, что нацисты решили продолжить эксперименты уже на людях, круглосуточно идущих по кругу с весом 20 килограммов за плечами. Это также были заключенные концлагеря Заксенхаузен. Целью экспериментов было определение новой границы выносливости людей, находящихся под воздействием «D-IX». В военно-медицинском журнале того времени «Эрцлихес Кригс-Тагебух» указано, что некоторые участники эксперимента «обходились 2–3 короткими остановками в день». И далее читаем: «Большое впечатление производит значительное уменьшение потребности в сне. При воздействии данного препарата способность к действию и воля в основном полностью отключаются ».
То есть человек превращается в робота.
Так Третий рейх вырастил поколение солдат нового типа — бесстрашных наркоманов, готовых воевать несколько дней подряд, не испытывая усталости. Последствия были шокирующими: в последние годы Второй мировой войны немецкая армия практически поголовно сидела на «энергепилле» — специально изобретенной смеси, которая составляет основу популярного ныне «экстази».
* * *Для более объективного восприятия проблемы устойчивости солдат как в Вермахте, так и в Красной Армии требуется сделать небольшое отступление от темы.
Сейчас модно лить ведра грязи на бойцов и командиров Красной Армии. И сражались-де они только под принуждением комиссаров и заградотрядов НКВД, и героизм проявляли исключительно после пары граненых стаканов. Отмечая, между прочим, что подобные «русские историки» повторяют агитационные установки Министерства пропаганды Геббельса и являются, по сути, предателями, остановим свое внимание на другом. А именно на нормах и условиях выдачи спиртного в Красной Армии.
Все знают о «наркомовских» ста граммах. В подписанном Иосифом Сталиным Постановлении ГКО СССР «О введении водки на снабжение в действующей Красной Армии» от 22 августа 1941 года говорилось: «Установить начиная с 1 сентября 1941 года выдачу 40-градусной водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцам и начальствующему составу первой линии действующей армии ».
Но практика регламентированной выдачи спиртного в Красной Армии появилась немного ранее — в Финскую кампанию 1939–1940 годов. Тогда, в январе 1940 года, нарком Ворошилов обратился к Сталину с просьбой: в связи с тяжелыми погодными условиями — а мороз был под сорок — выдавать бойцам и командирам по сто граммов водки и по пятьдесят граммов сала в день. Сталин с таким предложением согласился. Танкистам норму удвоили, а летчикам как элите вооруженных сил решили выдавать по 100 граммов коньяка. С 10 января и по начало марта 1940 года воинами Красной Армии было выпито более десяти тонн водки и более восьми тонн коньяка. В принципе не так уж и много в расчете на одного человека.
Ну а в войсках появились два новых понятия: «ворошиловский паек» — водка и сало и «наркомовские 100 граммов».
В тяжелейших условиях физических и психологических нагрузок выдача водки была вполне оправданна. Доза была рассчитана с привлечением советских медиков и не могла вызвать опьянения. К тому же сейчас забывают, что во время всей войны наркомовские сто граммов полагались только солдатам на передовой, тыловики водки ежедневно не получали.
Как отмечал Константин Симонов: «Война не есть сплошная опасность, ожидание смерти и мысли о ней. Если бы это было так, то ни один человек не выдержал бы тяжести ее… даже месяц. Война есть совокупность смертельной опасности, постоянной возможности быть убитым, случайности и всех особенностей и деталей повседневного быта, которые всегда присутствуют в нашей жизни… Человек на фронте занят бесконечным количеством дел, о которых ему постоянно нужно думать и из-за которых он часто совершенно не успевает думать о своей безопасности. Именно поэтому чувство страха притупляется на фронте, а вовсе не потому, что люди вдруг становятся бесстрашными » [17].
При этом нужно учитывать и чисто медицинское действие алкоголя. Приняв фронтовые сто граммов перед атакой, боец не получал фактически ничего. Весь полученный организмом алкоголь будет разрушен еще до атаки норадреналином — гормоном тревожного ожидания. Или уже непосредственно во время атаки выбросом адреналина — гормона активного действия и активной мышечной работой.
Летчики тоже пьяными не летали — это просто абсурд. Не работает вестибулярный аппарат, затормаживается реакция, в глазах двоится… И как тут вести воздушный бой? Летчикам «наркомовские» сто граммов давали уже после боевых вылетов. И нередко не просто так, а за сбитый самолет противника.
Так что не стоит подменять подвиг наших отцов и дедов пьяным угаром.
* * *Умирать было весело. Яркие языки пламени жадно облизывали заиндевелую броню. Рядом с командирским «Панцером-IV» горел его бронированный собрат. А гауптман Дитрих Шталльманн улыбался, глядя, как в беспощадном (и таком веселом) огне умирают его солдаты.
— Зибер! Разверни башню влево — из пулемета огонь!
— Яволь, командир.
Выпустив подряд несколько осколочно-фугасных снарядов по позициям русских, экипаж методично расстреливал противника из пулеметов. То же самое делали еще два его танка. А вот еще одному «панцеру» не повезло…
Его экипаж слишком уж увлекся расстрелом русской пехоты с безопасной, как они думали, дистанции. Наводчик открыл беглый огонь, скорее, чтобы ошеломить русских, нежели из-за желания сделать прицельный выстрел. Каждый фонтан снега и мерзлой земли поднимал на воздух разорванные осколками и ужасной ударной волной части тел. Да, такое можно было творить только в наркотическом бреду.
