Андрей Шкуро - Записки белого партизана
Тем временем группа казаков известными им одним лесными тропинками пробралась к вершине горы Бекет и выбила оттуда красных. Теперь в свою очередь красные, поражаемые во фланг, не выдержали и начали отступать к станице. Ободренные успехом казаки стали все сильнее и сильнее теснить большевиков. Вдруг я получаю донесение, что неприятельская артиллерия карьером уходит из станицы — это Удовенко вышел в тыл. К сожалению, он обнаружил себя преждевременно, иначе бы артиллерия стала нашей добычей. Дело в том, что на пути отступления красных была сильно тинистая, не проходимая вброд речка. Удовенко успел захватить все мосты, кроме одного, к которому и устремилась красная артиллерия. Ввиду того что проскакивать через мост ей пришлось под огнем, две пушки опрокинулись с моста, и их засосало в болоте; зарядные же ящики и весь обоз с имуществом, награбленным большевиками в станице, достался нам.
Конная сотня казаков Удовенко заняла мост тотчас же и залегла на нем. Лишившись поддержки своей артиллерии, красная пехота быстро очистила станицу и бросилась к переправам, но, встреченная огнем занявших мост казаков, остановилась в смятении; прижатая к болотистой речке и впавшая в панику, она была обречена на гибель. Я пустил в конную атаку свою конвойную сотню. Взбешенные тем, что во время своего кратковременного пребывания в станице большевики расстреляли несколько стариков, бекешевские ополченцы не давали пощады никому. Из двухтысячного большевистского отряда не ушел почти никто. В этом бою мы захватили до 2 тысяч ружей и 7 пулеметов. К вечеру в окрестных лесах было взято еще несколько десятков пленных, но и им не дали пощады взбешенные казаки.
Эта победа сильно ободрила казаков, ибо они увидели на опыте, что, несмотря на то что мы были малочисленны и почти безоружны, но били Красную армию, страшную только для беззащитных, но неизменно пасующую, лишь только ей приходится встретиться с организованным войском. Я подогрел это настроение и указал бекешевцам в речи, сказанной на станичной площади, что до тех пор, пока в нашем войске будут царить дисциплина и послушание, мы непобедимы; если же начнется митингование, то гибель нашего дела неизбежна.
Для того чтобы подсчитать свои силы и организовать по-иному мой, теперь уже значительно увеличившийся, отряд, я расположил его вне станицы. Пропуская его мимо себя, я был поражен: сотни выглядели очень жидко; однако наутро части опять были полными. Это объясняется тем, что для казака совершенно невозможно, будучи возле своей хаты, не переночевать дома. Я отобрал 3 тысячи вполне годных к бою казаков и сформировал из них одну конную дивизию трехполкового состава и одну пластунскую бригаду из трех батальонов. По имени старых казачьих полков, которые комплектовались из этих полковых округов, полки конной дивизии получили названия 1-го и 2-го Хоперских кубанских и 1-го Волгского терского. Батальоны пластунов были наименованы 6-м и 12-м пластунскими Кубанскими и 1-м Терским. Начальником конной дивизии был назначен мною полковник Удовенко.
Из присоединившихся к моему отряду горцев — черкесов, кабардинцев и карачаевцев — мною был сформирован конный горский дивизион двухсотенного состава, командиром которого я назначил нашего старого друга, присоединившегося теперь к отряду корнета князя Лоова. Ввиду того что малобоеспособные старики и казачата-бекешевцы, гордые своей недавней победой, путались всюду, мешая работе, я сформировал из них гарнизонные конный полк и пеший батальон. Однако никакими силами нельзя было отобрать у них и даже от участвовавших в сражении баб захваченное ими оружие, которое они берегли как зеницу ока.
ГЛАВА 13
С 15 июня стояли мы в окрестностях станицы Бекешевской, часто меняя бивак ввиду необходимости пасти коней на траве. В то же время велась усиленная разведка в разные стороны, и части пополнялись прибывавшими отовсюду казаками. Ожидали прибытия солдатских отрядов из восставшего района Солдатско-Александровского, но тщетно. От разбросанной всюду моей агентуры поступили сведения, что большевики сняли часть своих сил с Тихорецкого антидобровольческого фронта и сосредоточивают их в районе Невинномысской и Баталпашинской. Броневые поезда красных курсировали по всем путям.
По городам и станицам, занятым большевиками, было введено осадное положение и начались массовые аресты и расстрелы. Советская пресса, исправно мне доставляемая, забавляла себя и своих читателей рассказами о понесенных мною безчисленных поражениях, о моей поимке и даже казни. На одном из митингов были даже проданы с аукциона снятые с меня якобы после моего расстрела сапоги. Вследствие своей удивительной непоследовательности большевистские пускатели уток расстреливали меня вчера, но завтра объявляли о новом моем поражении, и так без конца. Я посылал тем временем отдельные небольшие отряды делать налеты на большевистские села и хутора за оружием, провиантом, фуражом, но главное, за конями, которых не хватало, а также для того чтобы взрывать мосты и нарушать железнодорожное сообщение и вносить безпорядок в большевистские коммуникации.
Рассылаемые мною во все стороны эмиссары подымали восстания моим именем в различных станицах Баталпашинского и Лабинского отделов. Это делало мое имя вездесущим, чему весьма способствовала и большевистская пресса.
18 июня я перешел с отрядом в район Белого Ключа, верстах в 16 от Бекешевки, где были превосходное пастбище и водопой. В Белый Ключ прибыл ко мне разъезд казаков-лабинцев, доложивший, что он послан подъесаулом Солоцким, пробивающимся на соединение со мною из Лабинского отдела через станицы Вознесенскую и Отрадную. 21 июня мои разъезды донесли, что Солоцкий приближается. Мы все бросились к нему навстречу. При моем приближении бывшие в их отряде трубачи грянули войсковой марш; далеко покатилось, оглашая леса и горы, могучее «ура», папахи полетели в воздух. Мои казаки обнимали и целовали вновь прибывших. Это был незабываемый момент.
Солоцкий привел с собой около 5 тысяч годных к бою казаков — 2 конных полка: 1-й Лабинский и 1-й Хоперский, и 2 пластунских батальона того же наименования (около 4 тысяч шашек и тысяча штыков). Все люди имели хорошее вооружение, как холодное, так и огнестрельное; при отряде насчитывалось с десяток пулеметов, но патронов было мало. Офицеров в отряде тоже было мало; командный состав состоял больше из вахмистров и урядников. Однако главная беда состояла в том, что за отрядом Солоцкого двигался большой, почти в две тысячи подвод, обоз беженцев, везших свой скарб, гнавших за собою громадные стада овец и рогатого скота.
Подъесаул Солоцкий происходил из станицы Владимирской. Он был инженером по образованию; призванный под знамена с начала германской войны, дослужился до чина подъесаула. После большевистского переворота, когда на Кубани тайно образовалось «Общество спасения Кубани», растянувшееся по всему краю и подготовлявшее вооруженную борьбу против большевиков, Солоцкий примкнул к этой организации и деятельно работал в своей станице. Когда слух о поднятом мною восстании докатился до Лабинского отдела, Солоцкий поднял восстание в свою очередь. Славная станица Прочноокопская, уже восстававшая против большевиков 28 раз, тотчас же присоединилась к восстанию. Вокруг Солоцкого объединились до 10 тысяч казаков; отряд его принял название Южно-Кубанской армии. Солоцкий захватил Армавир, однако, не имея артиллерии, был скоро выбит оттуда. Преследуемый большевистскими отрядами, он долго метался по горам Лабинского отдела, то нанося большевикам поражения, то неся сам потери и восполняя их казаками, примыкавшими к нему из станиц, по которым он проходил.
У станицы Исправной Баталпашинского отдела Солоцкий потерпел серьезное поражение, главным образом вследствие отсутствия у него патронов. В его войсках начались распад и митингование. Объединив вокруг себя 5 тысяч твердых, не поддававшихся заразе казаков, он решил пробиваться ко мне. Остальная часть его отряда, пошедшая самостоятельно, напоролась под станицей Андреевской на превосходные силы красных и потерпела вторичное поражение. Остатки этого отряда пробились позже на соединение со мною, но не застали меня, ибо к тому времени я уже ушел в пределы Ставропольской губернии; тогда через Клухорский перевал отряд направился к Сухуму, где был обезоружен грузинскими войсками и интернирован в Грузии.
Пользуясь контингентом, приведенным Солоцким, я переформировал теперь свое войско: 1-й Хопёрский полк Солоцкого влил в свои 1-й и 2-й Хоперские полки, а 1-й Лабинский ввел в свою конную дивизию в качестве отдельного полка. Дивизия эта, развернутая теперь в четыре полка (1-й и 2-й Хоперские, 1-й Лабинский и 1-й Волгский), была мною названа 1-й казачьей дивизией; я не мог назвать ее Кубанской, ибо 1-й Волгский полк состоял целиком из терских казаков. Начальником этой дивизии вместо несколько вялого полковника Удовенко я назначил подъесаула Солоцкого. Пластунская бригада, в которую вошел приведенный Солоцким 1-й Лабинский пластунский батальон (командиром его был есаул Калядин), достигла теперь также нормального четырехбатальонного состава.
