Александр Медведев - По долинам и по взгорьям
Осторожно проехали чуть вперед. Из кустов, со стороны 64-го разъезда, опять раздались выстрелы, и над головой у нас просвистели пули. Мы повернули коней назад.
Около сторожки застали командира 2-й роты Богаткина. Он горячо доказывал Маркову, что белочехи зашли к нам в тыл.
Его доклад прервали орудийные выстрелы со стороны Сарги. Одновременно послышалась винтовочная пальба на 64-м разъезде.
Через несколько минут 2-я рота, мой дозор и большая часть пеших разведчиков под командованием Богаткина двинулись к разъезду.
С нами были пулеметчики Шихов и Викулов. Они с трудом тащили свой «кольт».
Нас поддерживал артиллерийским и пулеметным огнем бронепоезд, команда которого состояла из моряков. Он курсировал по эту сторону разъезда, ближе к Сарге, и не мог прорваться назад: белые разобрали путь. Второй бронепоезд успел проскочить к Шале.
Скоротечный бой не принес нам успеха.
Когда красноармейцы израсходовали патроны и гранаты. Богаткин приказал рассеиваться и мелкими группами пробираться к 1-й роте Гоголева, которая, видимо, углубилась далеко в лес, вправо. Мы начали отходить.
Белые с криками добежали до молчавшего бронепоезда, у которого кончились боеприпасы. И вдруг мощный взрыв потряс воздух, багровые языки пламени осветили на мгновение все вокруг. Это безвестные герои, моряки, вероятно воспламенив оставшийся пороховой запас, взорвали бронеплощадку.
— А ну, ребята! Быстро отходи! У меня еще пять лент. Мы с Викуловым вас прикроем! — воскликнул Семен Шихов.
Бойцы уходили в гущу леса, отстреливаясь от преследующего противника. Я бежал, падал, стрелял, снова бежал. Ветви хлестали по лицу, рвали одежду. Внезапно на меня наткнулся Саша Викулов.
— А где Семен? — спросил я.
— Прогнал меня Семен, — хрипло ответил Викулов. — «Один, говорит, управлюсь!»
Мы прислушались. Пулемет еще работал.
— Это у него последняя лента, — тихо сказал Саша.
Вскоре я потерял Викулова.
Со стороны железной дороги послышался глухой взрыв. Мелькнула мысль: «Наверно, это Семен подорвался гранатой».
Неподалеку кто-то свистнул. Хрустнула ветка. Потом окликнули вполголоса:
— Эй, парень, давай сюда!..
«Свои!» — обрадовался я и направился в чащу. Меня схватили за руки, повалили на землю и крепко стукнули прикладом по голове.
Нас, пленных, было человек пятнадцать. Всех захватили в лесу поодиночке и привели на большую прогалину, к кострам. Каждого я знал по имени.
Нас выстроили. Вдоль шеренги, вглядываясь в лица красноармейцев, медленно пошел чешский офицер, требуя выдачи командира и сведений о численности наших частей. Но никто не сказал ни слова.
Тогда офицер приказал выйти вперед каждому пятому. Вышли трое. Одного из них, стоявшего в шеренге рядом со мной, я запомнил на всю жизнь. Это был беспартийный красноармеец, молодой листопрокатчик нашего завода Николай Коновалов.
Офицер, прищурив левый глаз, долго целился в каждого из троих, потом стрелял…
Оставшихся пленных передали белоказачьему конвою. Бородатые казаки сняли с нас верхнюю одежду и, расположившись у костра, начали делить ее.
— Ну ни одной справной гимнастерки або шаровар. И кто этих красных так одевает? — возмущались конвойные.
Я сидел в нижнем белье на траве рядом с пожилым красноармейцем Василием Богатыревым.
— Не тужи, Иваныч, авось как-нибудь уйдем, — тихо сказал он.
И тут же как бы в подтверждение его слов из-за реки, находившейся метрах в трехстах от нас, раздался винтовочный залп и заработал пулемет.
Казаки кинулись к своим коням. Пленные все разом, как по команде, вскочили и бросились к реке, навстречу пулям.
Ветер свистел в ушах. Кто-то бежал следом, кто-то перегнал меня. Сзади тоже стреляли. Вот уже и крутояр. Только бы переплыть реку… Вдруг бежавший впереди человек неловко взмахнул руками и упал. Я наклонился к нему. Это был Саша Викулов.
— Беги! — прохрипел Викулов. — Меня в ногу… и в грудь… Все равно умру… Беги…
Саша дышал все тяжелей. Глаза его закрылись…
Я крепко поцеловал умирающего друга и с разбегу бросился в холодную воду…
На другой берег выплыло шесть красноармейцев, в том числе и Богатырев.
Стрельба прекратилась. Мы не знали, куда идти, не знали, кто помог нам.
Я вызвался в разведку и пополз вперед, прижимаясь к мокрой траве болотины, прячась между кочками.
Вскоре где-то близко послышались шаги. Идут! Видно, дозор. Но чей? Я замер.
— Смотри-ка, что это белеет? — удивленно сказал кто-то.
— Наверно, человек. Может, кто-нибудь из наших.
Услышав знакомый голос, я вскочил:
— Павло!
— Саня! — обрадовался Паша Быков и подбежал ко мне: — Я уж и не чаял свидеться… Где же остальные?
Наскоро рассказал ему про бой за 64-й разъезд, про Семена, про Сашу.
Потом сам стал задавать вопросы о 1-й роте.
Оказалось, что она, огибая большое болото, углубилась в лес и подошла справа к самой Сарге. Ждала сигнала к атаке, но услышала перестрелку в тылу и тем же путем двинулась назад. Увидев свет костров, Гоголев приказал открыть по ним огонь: он знал, что свои не стали бы в такой обстановке коротать время у огонька.
Пять дней пробирались мы по лесам и болотам на северо-запад. Несколько раз наталкивались на чехов и казаков. Отбивались, уходили. На шестые сутки кружным путем вышли наконец к станции Шаля. Здесь нас радушно встретили красноармейцы недавно прибывших новых полков: 4-го Василеостровского и Конного имени Володарского.
Сюда же несколько раньше нас вышел с небольшой группой бойцов командир нашего батальона Марков. От него мы узнали, что почти весь 2-й Кунгурский полк, в который попало по мобилизации много зажиточных крестьян и даже кулаков, добровольно сдался врагу.
Ночью на Шалю попытались сделать налет белоказаки. Но дозоры вовремя обнаружили противника. Вместе с василеостровцами и володарцами в бою приняла участие и наша 1-я рота. Казаки понесли большие потери и были обращены в бегство.
А еще через несколько дней остатки коммунистического батальона вернулись на станцию Шамары. Нас опять пополнили здесь пермскими и кунгурскими рабочими. Кавалеристы получили новых хороших коней.
Как-то под вечер, когда я с Пашей Быковым сидел в штабной избе, за окном раздались торжествующие крики:
— Живы! Вернулись! Ура, братцы!
Мы выскочили на крыльцо. Во дворе стояли страшно исхудавшие и заросшие давно не бритой щетиной Александр Егорович Мокеев и Семен Шихов. Они поддерживали друг друга и опирались на березовые палки.
Мы втащили вернувшихся в горницу, принесли еду, засыпали их вопросами. Мокеев вытер бежавшие по щекам слезы и поведал свою историю.
Во время отступления он споткнулся и вывихнул ногу. Чудом удалось ему укрыться от рыскавших по лесу белых: отсиделся за поленницей дров, А когда чехи двинулись к Шале, сломил Александр Егорович палку и попробовал идти. Винтовку нести он уже не мог: совсем обессилел без еды. Оставил при себе только маузер с последним патроном. А через несколько дней случайно встретил в лесу Семена. У того были сухари, он отдал их Мокееву. Шли очень медленно, часто отдыхая. Силы все убывали. Ели в основном ягоды и коренья…
Выслушав Егорыча, мы ожидающе уставились на Шихова. Он заговорил шепотом — громче не мог:
— Помню только, кинул гранату, ожгло меня, и все. А когда опамятовался — кругом тихо. Я давай перекатываться с боку на бок подальше в лес, от дороги… Потом опять в беспамятство впал… Дед лесник меня нашел. Уж у него в хате я опять в сознание вернулся. Отходил он меня малиной, травами поил, мед давал… Я на его сына похожим оказался, а сына-то белые убили… Чуть полегчало, сказал деду спасибо и тронулся в путь. По пути Егорыча встретил, а что было потом, он уже поведал…
Тут же, на станции Шамары, нам был объявлен приказ по войскам 3-й армии. В приказе говорилось:
«Согласно постановлению заседания пленума Уральского областного комитета РКП(б) коммунистическому батальону в воздаяние заслуг храбрости и дисциплины в текущих боях на фронте присвоить наименование «Коммунистический батальон имени Ивана Михайловича Малышева».
Командование батальоном временно перешло в руки нашего общего любимца П. З. Ермакова.
А враг тем временем продолжал наступать вдоль линии железной дороги на Кунгур и вскоре прижал нас на шамарских высотах, возле железнодорожного моста через реку Сылва.
Мы отбивались несколько дней. Подкреплений не было. Ряды наши таяли с каждым часом.
Ермаков вызвал меня и приказал:
— Бери с собой кого понадежнее, гони аллюром на шестьдесят первый разъезд, проси помощи у командира желдорбата.
Желдорбат мы по праву считали своей «родней»: сформированный в основном из железнодорожников Перми, он включал в себя и небольшую группу рабочих депо станции Екатеринбург-I.
