Владимир Першанин - У штрафников не бывает могил
От резкого звука вздрагивает мой ординарец Савельев, парнишка лет восемнадцати. Обхожу, проваливаясь в глубокий снег, участок под обрывом, куда не залетают пули. Наше жизненное пространство — метров сто без малого. Дальше откос, на который мы все же сумели вскарабкаться на рассвете. Не видя большого толка от уголовников, я включил почти всю их компанию в передовую группу. Если будут мины, лучше лишиться их, чем ребят способных и желающих воевать.
Здесь рванули, как минимум, две мощные мины-«лягушки» и несколько обычных противопехотных. Застывшие трупы бойцов раскиданы по всему склону. Но большинство уголовников сумели схитрить. Из их компании лежит лишь неудачливый вокзальный вор Буленок. Ему размочалило миной ногу, превратив до колена в месиво. Лужа крови и разбитая винтовка. Иван Рябков показывает торчащую металлическую крышку:
— Осторожно, Пантелеич! Вон еще мина.
— Вижу.
Склонившись над убитым бойцом, Иван достает документы и вынимает из подсумков гранаты. Две штуки подает мне. Снова противный вой мины и разрыв на льду речки. Пережидаем, сидя у откоса, короткий обстрел. До извилистых позиций полка метров триста. В некоторых местах — ближе. Я вижу высовывающиеся головы в шапках и касках, кто-то машет нам рукой. Это называется моральная поддержка. Спасибо хоть за нее.
Когда возвращаемся, с удивлением вижу командира второго взвода Фалина. Обнимаемся, как родные. Вот кого не ожидал встретить. Второй взвод, бежавший в центре, выкашивали, как на стрельбище. Но Петр Петрович Фалин добежал. Ладонь и шея перемотаны бинтами, телогрейку словно изодрали когтями — попал под осколки. Вместе с лейтенантом два десятка бойцов. Ого, нас уже шестьдесят с лишним человек!
Фалин, то ругаясь, то возбужденно хлопая меня по спине, рассказывает, в какой переплет они попали. Взвод заметили, когда люди вступили на лед речки. Многих скосили прямо на льду, часть повернула назад, а остальные упорно бежали к обрыву. Дважды пытались взобраться вверх по откосу и дважды откатывались. Почти все сержанты погибли. Те, кто пытался спастись, убегая на левый берег, тоже остались на льду.
— Вот такие дела, — морщась, рассказывал Петр Петрович.
Бульба, размотав бинты, выдернул из ладони крепкими желтыми ногтями острый, как ученическое перо, осколок Шею тоже зацепило. Вырвало клок мяса под нижней челюстью. Перевязав лейтенанта, Бульба сообщил, что Петру крепко «свезло». Если бы осколок пониже угодил, пробил бы горло.
— Свезло, — шмыгнул носом бывший пчеловод. — А особенно взводу. Вы хоть с фрицами успели подраться, а у меня половина людей на льду осталась. А самые героические личности на левый берег успели смыться.
— Ладно, хватит. Сейчас впору о себе подумать.
— Хватит, — как эхо, повторил Петр Петрович и осмотрел отвесный обрыв, кучи льда и снега внизу. — У тебя тут можно часок-другой отсидеться. А нам укрытие хреновое досталось. Полчаса назад вложили мину, одного — наповал, второй кровью истек.
Снова курим и совещаемся. Если просто сидеть — с ума сойдешь! Бакиев куда-то исчезает, вскоре возвращается, вывалянный в глине, с расцарапанным лицом.
— Пойдемте, глянем, товарищ лейтенант.
Идем втроем, вместе с Петей Фалиным и сержантом Бакиевым. Неугомонный татарин отыскал в снегу расщелину, промытую талой водой. Она совсем узкая, но тянется метров на тридцать. Будь расщелина пошире, по ней можно было провести часть людей и броситься в атаку с близкого расстояния. Но подходы сверху наверняка заминированы.
Султан Бакиев из Казани ордена и звания получал не зря. Ситуацию оценивает сразу, говорит коротко, деловито, помаргивая раскосыми глазами. До темноты нам не продержаться (я это знаю и без него), снег усиливается, и немцы скоро начнут действовать более активно.
Дождутся, пока подсыплет еще снежку, и выроют подходы. Из-за плохой видимости огонь с левого берега становится не такой эффективный, и фрицы поползут выкуривать нас гранатами и взрывчаткой. А может, подвезут огнеметы, тогда совсем весело станет. В любом случае терпеть у себя под носом уцелевших штрафников, которые, по их мнению, способны на все, фрицы долго не будут. Здесь они абсолютно правы. Загнанные в ловушку люди способны на многое.
Пока идет густой снег, мы снова бросимся в атаку по единственному, подходящему для быстрого наступления откосу. Там уже лежат сорок наших убитых товарищей. Мы ничего не смогли сделать, когда нас было более сотни, но если хотим жить, придется действовать, не считая количество.
— Главное — ввязаться в драку, а там видно будет, — изрекает Василь Левченко.
— Это ты сам придумал?
— Не… кто-то из старых полководцев.
— Наполеон вроде так говорил, — сообщает Петро Фалин.
Лихорадочно обсуждаем один, другой, третий варианты. Все сходится на том, что придется толпой, не глядя на потери, прорываться к траншее. Снова умную мысль подает бывший командир роты Бакиев.
— Фрицы нас ждут. Надо их опередить. Предложение такое. Я с напарником протискиваюсь в расщелину. Там можно пролезть. До траншей останется метров пятьдесят. Я на тренировках РГ-42 на шестьдесят метров кидал. «Лимонки» мощнее, но они тяжелые, не доброшу. А «эргешки» всего четыреста граммов весят. Буду кидать с задержкой, чтобы в воздухе рвались. Конечно, это не мины, но фейерверк обещаю.
— Когда атакуем? — спрашивает Левченко.
— Когда Бакиев сигнал подаст. И еще, вон там уступы на обрыве имеются. Пушкарь, возьмешь «Дегтярева», все диски и карабкайся наверх. Голову не высовывай, а огонь откроешь после первого взрыва. Стреляй, не жалея патронов, лишь бы шума побольше.
Все приходит в движение. Подготовка идет лихорадочно и нервозно. Мы знаем, что большинство не выживет. Точнее — погибнет. От этого слова веет запахом холодной глины в братской могиле. Но другого выхода нет.
Помощи нам ждать не от кого. В лучшем случае поддержат с левого берега минометным огнем, который в быстротечной атаке ничего не решает. Суету прерывает взрыв. Внезапный, без шелеста и звука летящей мины. Просто взрыв, который обреченный человек не слышит. И сразу, вслед за ним, короткий крик Мы забыли про осторожность, готовясь к атаке. Кто-то из бойцов встал в рост, подтягивая потуже ремень. Он катается по снегу, зажимая ладонями лицо, и отбивается ногами от людей, которые пытаются ему помочь.
Бульба и двое добровольных помощников вжимают раненого в снег. Я его узнаю. Это один из окруженцев, мужик лет тридцати. Он прожил в оккупации полтора года, работал на мельнице или мукомольне и получил два месяца штрафной роты «за пособничество врагу». Боец бился, мычал, пытался встать.
— На бок! — крикнул мудрый Бульба. — Он сейчас кровью захлебнется. Вот так… так.
Лицо пригнули вниз, а старый фельдшер, уже достав плоскогубцы, разжимал рот. Одуревший от боли и страха боец хватнул его остатками зубов. Бульба с руганью выдернул пальцы.
— О, бля! Ему жисть спасаешь, а он руки калечит. Пантелеич, дай шомпол.
Я протянул Бульбе шомпол от пистолета ТТ. Санитар вдавил шомпол между челюстями, заставив раненого раскрыть рот. Из верхнего неба торчало острие осколка.
— Дергай, — торопил его Левченко.
— За хрен себя дерни, — огрызнулся Бульба. — Нельзя осколок трогать. Рана будет большая, кровью захлебнется в момент.
Запорожец кусками бинта промокнул раненому рот, сполоснул спиртом, хлебнул сам и втолковывал мычащему от боли парню:
— Кирюха, если жить хочешь, лежи лицом вниз. Осколок тебе рану закрыл, кровь почти не идет. Сплевывай потихоньку и терпи. В санбате вытащат и дыру заткнут. А у меня тампонов нет.
Быстро формировали группы и отделения. Шестьдесят человек разделить не хитро. Судьба 1-го взвода, которым командовал лейтенант Малышкин, была нам неизвестна. Он наступал за поворотом речки. С нашей позиции виднелись несколько засыпанных снегом тел на отмели левого берега. Там шла на рассвете особенно сильная стрельба. Петро Фалин, наступавший ближе к ним, предполагал, что им не дали даже перебраться через речку.
— Когда атака? — раздавались нетерпеливые голоса.
— Скоро там?
А у меня невольно билось в голове: «Как побежим, так и ляжем». Снег сыпал густо. Траншеи полка, которому мы пробивали путь на правый обрывистый берег, уже скрылись за белой завесой. Догадайтесь, ребята, поддержите нашу безнадежную атаку. А не догадаетесь, черт с вами! Завтра мимо наших тел сами пойдете этот чертов плацдарм брать.
Я приготовил свое оружие. Трофейный автомат МП-40, знакомый каждому. Его почему-то будут упорно называть «шмайссером». Хотя немецкий конструктор Хуго Шмайссер отношения к нему не имел. Его автомат с деревянным прикладом выпускали малыми сериями, и широкого распространения он не получил.
В запасе у меня три с половиной магазина к автомату, то есть сто с небольшим патронов. Хватит на четверть часа боя. А дольше он и не продлится. Потертый ТТ, выданный еще в Ростовском училище. Надежный друг! В госпитале я его в подштанники и под матрац прятал, чтобы не заменили при выписке. За поясом и в карманах штук пять гранат: «лимонки» и РГ-42.
