Мы стали другими - Вениамин Александрович Каверин

Очень трудно итти на лыжах всю ночь и весь день и снова всю ночь. Но мы — раззедчики, нам ничего, что трудно. Мы шли ночь, день, снова ночь. И погода становилась все лучше.

Это было плохо. Мы ругались, конечно, по-фински. Не все умели говорить по-фински, но все умели ругаться.

Вот и станция, а за нею мост.

— Нужно сделать петлю, — сказал я друзьям. — Если по нашему следу идет погоня, пусть погоня пройдет у нас на виду. Тогда мы успеем уйти или убить их, если они нас обнаружат.

И мы сделали петлю в два километра и залегли в пятидесяти метрах от своей лыжни, а на флангах выставили дозоры.

С тремя друзьями я пошел к станции. Теперь мы были в ста шагах от нее. Все спокойно. Поселок, ходят люди. Эшелоны идут через мост. Солдаты не видели нас. Война есть война, смерть всегда за плечами.

Стемнело — и весь отряд потянулся к станции и занял оборону. Вдвоем мы вышли на мост. Мы не нашли часовых, только трое солдат стояли внизу у водокачки и разговаривали о своих семейных делах. В самой середине моста мы заложили тол. Шнур короткий, на пять минут. Так я приказал, чтобы дело было вернее. Первая спичка загорелась и погасла. Я подумал: «Ну, кончено, сейчас заметят!» Нет, тишина. Со второй шнур загорелся, и мы ушли.

Пять минут — не много. Но иногда они кажутся пятью годами. Одна, другая, третья, четвертая. Мы уже лежали, и я посмотрел на часы. Пятая.

Эге, как высоко взлетел этот мост! Мы не пожалели тола. Он поднялся на воздух, и дождь досок, пылая, посыпался с неба. Это было здорово, да? На пятнадцать суток главная линия, снабжавшая фронт, была выведена из строя.

Взять «языка» решено было с боем в районе Продолговатого озера, длинные берега которого занимали финны. На правом берегу, если считать от нашей позиции, стояли два барака. Едва ли там был большой гарнизон. Но если и большой — все равно, нам нужно было разгромить его и взять «языка». Таков приказ, а мы, разведчики, хорошо знаем, что такое приказ.

На этот раз я разбил свой отряд на группы. Одна берет под обстрел бараки, другая захватывает пленного, третья прикрывает вторую. Так я рассчитал, и это был хороший расчет. Но война есть война. На войне бывают странные вещи. Ты рассчитываешь то и это, ты думаешь: «Какой я умный, умнее всех». Но война оказывается умнее.

Две километра мы ползли, почти не дыша, Мы бороздили лицами снег. Но ночь была, лунная, природа играла против нас. До берега оставалось каких-нибудь восемьдесят метров, когда финны открыли огонь из автоматов и ручных пулеметов. Я приказал не отвечать. И мы долго лежали в снегу, как маленькие белые мыши. Ракета. Вторая и третья. Прожекторы. Потом все успокоилось. Мало ли что может почудиться усталому часовому?

Я приказал отползти назад. Что делать? Вернуться? Но мы, разведчики, упрямый народ. Назад, а потом снова вперед — нужно иметь характер.

И мы снова пошли вперед; на этот раз севернее, ближе к берегу, на котором стояли бараки. Но это была проклятая ночь. Один из нас задел сигнальный провод, шесть шашек загорелись вокруг, мы затоптали их, но было уже поздно. Снова тревога. Я подумал: «Сейчас финны пошлют разведчиков. Они пошлют их по контрольной лыжне, но не по самой лыжне, а немного в стороне, чтобы не попасть в засаду».

Это была догадка, конечно. Но я знаю финнов. Это была догадка, которая помогла мне правильно выбрать место засады.

Я приказал вырыть в снегу окопчики, немного в стороне от лыжни, и мы залегли, дожидаясь, когда зверь сам забежит в капкан. Мы лежали и думали, конечно, каждый о своем, но все вместе о том, чтобы это поскорее случилось. И это случилось очень скоро.

Двое финнов вышли из барака и пошли параллельно контрольной лыжне. Они почти наткнулись на наш правый фланг, и, когда они были в пятидесяти метрах от меня, я дал очередь из автомата. Они залегли. Потом один поднялся, хотел удрать, но я снова выстрелил и ранил его. Он упал и крикнул:

— Свои!

— Мы тоже свои, — сказал я по-фински.

Он ругался.

— Метко же вы стреляете по своим, — сердито сказал второй.

— Мы приняли вас за русских, — отвечал я. — Где-то здесь бродят русские разведчики. Нас послали, чтобы найти их.

Мы были в маскировочных халатах и все время говорили с ними по-фински, а сами подходили все ближе. Раненый встал, ругаясь.

— Не надо было бежать, — сказал я ему. — Ты побежал, я выстрелил. Разве ты не сделал бы так же?

Мы перевязали его. Мы сняли с него автомат, чтобы удобнее было перевязывать, а у второго автомат давно висел за плечами.

— Ну, вот, — сказал я, — а теперь слушайте меня. Я русский, и вы у меня в плену.

Это было, как молния ночью в лесу. Они поняли все, и у них стали очень серьезные лица. Мы положили раненого на запасные лыжи и повезли, а здоровый шел впереди и молчал. К утру мы были в штабе.

«Калевала» — большая книга, она написана на карело-финской