Граница проходит рядом(Рассказы и очерки) - Данилов Николай Илларионович
Раздались шаги, Солодов оторвался от чтения. Мимо прошел ковочный кузнец Григорий Черненко.
— Счастливчик, Серега, — бросил он на ходу. — Письма получаешь пачками…
— Тачками, — неохотно отозвался Солодов, тоном дав понять, что сейчас не время для пустых разговоров. Кузнец снял с противопожарного щита веревку и, звякнув своими инструментами, молча вошел в конюшню.
«…Но время идет. Мы взрослеем. Нам по двадцать. Это такой возраст, когда люди уже могут зрело оценивать свои поступки. Знаешь пословицу: „Двадцать лет — ума нет, не будет“. Нас, по-моему, она не касается. В последнем письме ты решился открыто высказать свои чувства ко мне. Я этого больше всего боялась. Сергей, будь мужественным. Взаимностью ответить не могу…»
Письмо запрыгало. Солодов терял строчки. Он механически сунул сигарету в рот, но с одного раза не прикурил — дрожали руки.
«…То, что было между нами, — это дружба, хорошие товарищеские отношения. Я ими дорожу. Но ко мне пришло более высокое чувство — любовь. Да, Сергей, я полюбила… Кто он? Подруги говорят, что это обыкновенный парень, ничего в нем особенного нет. А для меня он самый красивый, самый умный, самый обходительный. Полгода назад он пришел из армии, работает у нас на заводе механиком. Как и я, учится на вечернем отделении, в политехническом… Не знаю, чем, но он затмил собою все. Кроме него никого не вижу, ни с кем не хочу быть… Не обижайся, ничего с собой сделать не могу. Будем по-прежнему друзьями. Я верю, и ты кого-то полюбишь. У нас здесь столько замечательных девушек!..»
Солодов пробежал до конца уже ничего незначащие ровненькие строчки и, смяв письмо, сунул его в карман. Что делать? Перед глазами стояла Нинка, счастливая, улыбающаяся. Такой она с ним была почти всегда, такой и запомнилась. От одной мысли, что она сейчас так же улыбается другому, до боли щемило сердце.
Сергей обвел глазами двор заставы. В курилке собралось человек десять. Взрыв смеха. Это ефрейтор Блохин, наверное, «травит» анекдоты. Часом раньше он был бы там. Но сейчас к ребятам идти не хотелось. Все вокруг стало ничтожным и ненужным. В груди пустота, как в порожней бочке. Даже табачный дым не берет. Солодов достал вторую сигарету, прикурил от первой.
Он уставился на противопожарный щит. К нему прикреплены ведро, кирка, топор, лопата. А вот и веревка. Когда ее успел Черненко повесить? Для какой она здесь надобности?
Кто-то выкрикнул его фамилию. Надо идти. Куда? Ах, да, ребята строятся на боевой расчет. Так было вчера, так будет завтра… А сколько таких дней еще впереди! Триста с лишним… Может, это и напугало Нинку?
— Ты чего, как вареный? Быстрее!
— Есть быстрее! — машинально ответил Солодов, но шага не ускорил: сержант всегда торопит.
Вот отделенный подошел к начальнику заставы. Тот слушает его и хмурится, делает какую-то пометку в тетради. Капитан часто хмурится. А ребята его уважают. За что, интересно? Жена капитана чуть смахивает на Нинку. Говорят, она мужа очень любит…
— Рядовой Солодов!
— Я!
— Завтра выходной.
А о чем до этого говорил капитан? Наверное, сообщал обстановку на их участке границы! Выходной в воскресенье. Это здорово! А зачем он ему? Может, отказаться? Кто-то будет рад, а ему все равно…
Но почему ребята так заискивающе ведут себя перед ним, рядовым Солодовым? Они не в меру веселы, лезут со всякими вопросами. Неужели догадываются? Ах, как тошно на все смотреть.
После отбоя кто-то сразу же со свистом захрапел. Ему «подтянул» второй. Сергей никогда раньше не замечал, что так противен солдатский храп. Может, и он так храпит? Как неприятно слушать!
Солодов встал, набросил на плечи шинель и вышел из казармы. Дневальный не преминул заговорить:
— Прогуляться?
— Живот расстроился, — пожаловался солдат и направился в конец двора.
А вот и угол конюшни. Здесь висит противопожарный щит. Солдат остановился, огляделся — никого, снял веревку и стал наматывать ее на брюки.
— Э-э, Серега, так не пойдэ! — дневальный по конюшне Сыч появился, словно из-под земли. — Цэ — казенный инвентарь. Поклады на мисце!
Солодов растерялся. Зачем ему веревка? Он размотал ее и покорно повесил на щит.
— Брюки плохо держатся, — это все, что пришло ему в голову сказать некстати объявившемуся дневальному.
— Да у тэбэ ж пояс е. Дирку подальше зробы…
— Верно, — буркнул Сергей.
Кто-то вышел из казармы и направился по давно проделанной тропке. Солодов узнал своего отделенного и нырнул за угол конюшни.
В казарму возвращались вместе.
— Чем думаешь завтра заняться? — спросил сержант.
Солодов никаких планов на выходной день не имел.
— Да, так… Письма буду писать…
— Целый день?
И вдруг солдата осенила мысль:
— Разрешите, товарищ сержант, с утра на озеро сходить… порыбачить.
— Да у тебя, вроде, к рыбалке страсти раньше не было.
— А что делать? Порыбачу…
— Удочки, приманку приготовил?
— У ребят возьму.
Сержант задумался.
— Хорошо. Сходи. Ефрейтор Елкин с вечера собирался. Скажи дневальному, чтобы вас вместе подняли.
— Нет, с Елкиным не хочу…
— Почему? Он отличный рыбак. И для тебя у него удочка найдется.
— Нет, только не с Елкиным, — возразил Солодов, не зная, чем обосновать свой отказ.
— Как хочешь, — сержант не стал допытываться, чем же нехорош Елкин. — Сходи один. — И тут же, как бы между прочим, спросил:
— Что Нина пишет?
— Нинка? — Солодов выигрывал время. — Да так. Все нормально… Больше о своей работе распространяется. Ждет… Скучает…
Сержант остановился:
— А ну, посмотри в глаза.
Солдат посмотрел и тут же отвел взгляд в сторону.
— Ой, Сергей, фальшивишь. Дай почитаю.
— Это личное письмо, товарищ сержант, — официально заявил Солодов. — Оно мне адресовано.
— Брось, Сергей, крутить, — просто сказал сержант. — Ты же мои всегда читаешь и свои мне давал.
— А это не могу.
— Тогда не темни, — уже строже сказал сержант. — Говори: случилось что?
Солодов кивнул.
— Может, побеседуем. У тебя завтра выходной, а мне что-то спать не хочется.
— Давай, — согласился солдат безразличным голосом, а сам подумал: «Ну что можно сейчас изменить? Какая беседа поможет? Нет Нинки — нет для меня жизни».
— Пошли в Ленинскую комнату, — предложил сержант.
— Лучше в бытовую, там покурить можно.
С минуту сидели молча. Солодов жадно тянул сигарету, сержант разглядывал кем-то оставленную картинку из журнала.
— Так, что же случилось?
Сергей достал из кармана смятое письмо и протянул его сержанту:
— Вот, Борис, тут все. Лучше не объяснишь.
Сержант читал, а Солодов пристально следил за выражением его лица. Оно, серьезное и задумчивое, изредка светлело и вновь становилось озабоченным.
Пограничник молча ждал мнения товарища.
— Н-да! — прочитав письмо, произнес сержант. — Дела. А что бы, Сергей, сказал мне ты, если бы мы с тобой поменялись местами?
— Как это? — не понял Солодов.
— Ну, вот точно такое письмо получил бы от Веры я и дал тебе почитать? Советуй.
— Дай подумать.
— Давай подумаем вместе… Бесспорно одно: всегда трудно потерять дорогого тебе человека. Была девушка — мечта, и вот ее нет, ушла от тебя безвозвратно, полюбила другого. Я спрашиваю, что делать?
Солдат молчал.
— Не знаешь? И я не знаю. Ну, хлюпик, если он здорово девушку любил, нашел бы выход, достойный только труса… Словом, если эта штука за душу возьмет, — вариантов сколько угодно. Но таким надо морду бить заблаговременно, так, по-товарищески, чтобы мозги вовремя на место поставить.
Солодов опустил голову.
— А как бы все-таки поступил я? — сержант подпер подбородок руками и уставился куда-то выше собеседника. — Я люблю девушку. Очень люблю. И вдруг она изменила. Нет, не то слово. Вдруг она честно написала, что у нее ко мне не было того большого чувства, которое появилось сейчас. Она по-настоящему, пылко полюбила другого. Ах, как она смела! Мы же в армии. Нам очень дорога девичья верность. Когда знаешь, что тебя милая ждет, легче служится. Ну, а если она меня не любила? Между нами была хорошая дружба, и девушка до поры до времени, возможно, считала, что это и есть любовь. А хорошо ли я разобрался в своих чувствах к ней?
