Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны
— Звонили из Матадора, — сказал Иетс. — Нужно выпустить экстренную листовку. Забирайте оборудование и едем.
В другое время Бинг обрадовался бы предстоящей поездке в Матадор — так по коду называлась бронетанковая дивизия генерала Фарриша. Все-таки хоть какое-то разнообразие! Но сейчас он слишком устал.
Поэтому Бинг сказал:
— Я только что вернулся от пленных. Проработал там два дня. Допросил несколько десятков человек. У меня мозги высохли. Все равно ничего не придумаю.
Иетс промолчал: он видел темные круги под глазами Бинга. Верно, парень совсем замучился.
Бинг продолжал:
— Если вы привезете материалы из разведотдела Матадора, я напишу вам листовку. Я вас не подведу. Но я должен хоть немного поспать.
Иетс фыркнул:
— В том-то и дело, что мы не хотим писать листовку.
— Не хотите? — Бинг вгляделся в лицо лейтенанта, стараясь проникнуть в смысл столь очевидного противоречия. От прямого носа Иетса две складки спускались к выразительному, мягко очерченному рту; в складки набилась пыль. Он понял, что Иетс тоже смертельно устал; майор Уиллоуби, начальник отдела, повсюду посылал Иетса, потому что тот принадлежал к числу немногих толковых офицеров в их части. И Иетс покорно отправлялся выполнять задание и всегда выполнял его успешно. — Если листовки не будет, — сказал Бинг, — чего ради мы должны ехать?
Иетс потерял терпение:
— Вероятно, во всей американской армии нет другой части, где бы задавали столько глупых вопросов. Собирайте свое барахло и поехали, — это не мое распоряжение, это приказ мистера Крерара и майора Уиллоуби.
Бинг пожал плечами. Он повернулся и вскоре исчез за узкой сводчатой дверью, ведущей в круглую башню замка. Иетс рассматривал трещины в стене башни. Они стали как будто глубже и шире — ночные налеты до основания сотрясали древнее здание. Иетсу нравился Шато Валер; для него такие памятники старины всегда были овеяны романтикой. Правда, мало что оставалось ценного в замке, после того как здесь похозяйничали немцы. Однажды мадемуазель Вокан, кастелянша, сухонькая, морщинистая старушка в кружевах и с завитушками на лбу, заметив, что он интересуется убранством замка, в обмен на пачку сигарет показала ему остатки древних сокровищ. Остановившись перед хрупкими севрскими часами, мадемуазель Вокан рассказала, что дюжий офицер-баварец, командир части, стоявшей в Шато Валер, велел ей беречь эти часы. Он заявил, что немцы скоро вернутся и он намерен послать эти часы своей жене в Байрейт.
— Не беспокойтесь, они не вернутся, — утешил Иетс старушку. Но в глубине души он вовсе не был так уверен, что баварцу не представится случая присвоить себе часы севрского фарфора.
Пыль покрывала высокую сплошную изгородь. Пыль висела над дорогой, тучами вздымалась из-под тяжелых колес, которые вгрызались в землю, оставляя за собой новые рытвины, откуда вставали новые тучи пыли. Эта тончайшая пыль оседала чрезвычайно медленно, — если вообще оседала. Лица шоферов и седоков были осыпаны ею, она проникала сквозь одежду, от нее пересыхало в горле, свербило в носу, слезились глаза.
Провода, тоже белые от пыли, тянулись вдоль живой изгороди. А за этой изгородью была другая. Иетс подумал, что, вероятно, вся Нормандия разбита на четырехугольники, и каждый четырехугольник огорожен. У людей, которые посадили и вырастили эти изгороди, по-видимому, сильно развито чувство собственности. Сплошные зеленые стены ограждали поля от потравы и от нескромных взоров соседей.
Теперь в этих полях расположились войска. В поисках прикрытия солдаты жались к изгородям, рыли ямы в прорезанной корнями земле; а если, на счастье, попадался фруктовый сад, устраивались под деревьями.
— Будь у немцев больше авиации, они могли бы разнести всю нашу армию, — сказал Иетс, неопределенным жестом указывая вперед.
Бинг поднял голову. Колонны грузовиков, бронетранспортеров, легковых машин двигались в обоих направлениях по узкой проселочной дороге. На перекрестке, впереди, по-видимому, образовалась пробка.
Иетс продолжал:
— Им нужно только обстрелять изгороди и сбросить бомбы на поля. Мы здесь, как сельди в бочке. — Он снял каску и подставил ветерку влажные от пота волосы.
Бинг откинулся назад и поглядел на красивую голову Иетса, на его темно-каштановые волнистые волосы, на виски, где уже пробивалась седина. Высокий лоб лейтенанта был нахмурен.
— Пленные фрицы говорят, что скоро их самолетов здесь будет очень много, — медленно заговорил Бинг. — Я еще не забыл, как мы в первые дни выскакивали из машин и бежали прятаться в канавы. А они пикировали, черт бы их драл! Когда земля фонтаном бьет вокруг тебя, чувствуешь себя таким голым, таким несчастным! Голова гудит, и внушаешь себе, что ты совсем малюсенький, а сам отлично знаешь, что ты такой, как всегда…
Иетс прибыл в Нормандию на третий день вторжения, он тоже прыгал в канаву и лежал под пикирующими «мессершмиттами». И сейчас еще он видел перед собой листья кустарника, где его тошнило от страха.
Он заставил себя засмеяться.
— Покурим? — предложил Бинг.
— Спасибо. — Иетс с трудом закурил на ветру сигарету. Он воспользовался минутным молчанием, чтобы найти более приятную тему для разговора. — Какие они жалкие, эти пленные немцы! По лицам видно, что им тоже было несладко. Им ведь еще хуже пришлось.
Бинг покосился на своего начальника. Шутит он, что ли?
— Я их ненавижу, — резко сказал он.
— Ненависть… — нерешительно протянул Иетс и добавил наставительным тоном: — Это психологическая война. Вы ведь хотите понять немцев? Для того чтобы определить их душевное состояние, нужно поставить себя на их место. А как вы это сделаете, если вы их ненавидите?
— Вот так и сделаю, — усмехнулся Бинг.
— Может быть, я тоже ненавидел бы их, если бы мне, как вам, пришлось покинуть Германию, свою родину. Но вы должны научиться отделять личные чувства от нашей работы.
— Не хочу я этому учиться, — сказал Бинг.
— Вы еще очень молоды! — сказал Иетс. — Смотрите на вещи трезво. Со всех сторон. Немецкий военнопленный делал то же, что вас заставляют делать: он подчинялся приказу. У него та же забота — спасти свою шкуру. Он такая же жертва своих политических деятелей, как мы — своих. Вот что определяет его психологию и вот с чем нам приходится иметь дело. Разве не так?
— Вы говорите, как пленные фрицы, — сказал Бинг.
Иетс уже занес руку, но сдержался и только поправил промокший от пота воротник.
— Я могу замолчать, — предложил Бинг.
— Каждый вправе иметь свое мнение, — кисло сказал Иетс.
Бинг решил пойти на мировую. В конце концов Иетс — неплохой парень.
— А вы как с ними разговариваете? — спросил он.
— Вчера мне попался один, из парашютных войск. Он заявил, что он не нацист. Он спросил меня, зачем мы сюда явились. У немцев и у американцев, мол, одна и та же «Kultur». Ни немцы, ни Гитлер не собирались нападать на Соединенные Штаты. Образованный немец.
— А что вы ему ответили?
— Я спросил его, соответствуют ли концлагеря его представлениям о культуре. А он в ответ заявил, что концлагеря первыми придумали англичане.
— И вы поверили, что он не нацист!
— Ничего я не поверил! — рассердился Иетс. — Но я хотел бы знать, что бы вы ему на это сказали?
— Если рассматривать вещи со всех сторон… — съязвил Бинг.
Иетс понял намек, но не нашелся, что ответить. Бинг вдруг заговорил серьезно:
— Они думают, что знают, за что воюют. А мы, по их мнению, не знаем.
— Они тоже не знают. Никто не знает. Отправляешься на войну, вооруженный газетными заголовками. Неважное снаряжение!
— В лагере военнопленных есть отделение для дезертиров-американцев. Я разговаривал с одним. Он из дивизии Фарриша. Он был на передовой с первого дня. От всего взвода осталось трое. Три человека. Он сказал, что он жить хочет, просто жить. Все равно как, все равно под кем, лишь бы жить.
Иетс в душе посочувствовал дезертиру.
— А если так, — начал он нерешительно, — то чем прикажете пичкать наших ребят? — Иетс и себя причислял к «нашим ребятам». — И что вы можете предложить немцу, чтобы заставить его бросить своих соотечественников, свою часть и сдаться нам, даже без твердой надежды остаться в живых? Есть у вас такая могучая идея?
Вопрос Иетса остался без ответа. Бинг чувствовал, что надо ответить, но не находил нужных слов.
Иетс сплюнул на дорогу.
— Фарриш хочет, чтобы мы выпустили листовку на эту тему, со всеми онерами — справедливость, демократия, свобода.
— Фарриш? — переспросил Бинг. — Неужели Фарриш?
— Да, представьте себе, — улыбнулся Иетс. — Но только не будет ему листовки. И мы должны сообщить ему об этом.
— Приятное поручение они выбрали для нас, — сказал Бинг.
— Для меня, — поправил его Иетс. — Вам, скорее всего, ничего не придется говорить. Вы просто доказательство нашей доброй воли.
