Сергей Мстиславский - Случай в лесу
И тотчас же почти к этому месту вышли белокурая девушка в лётном комбинезоне и ефрейтор-связист, маленький, щупленький, с подвижным обезьяньим лицом. Девушка была красива — правильные, строгие черты лица, но глаза — странно потухшие, безразличные. И шла она странной какой-то, слишком четкой, слишком размеренной походкой. Едва русские скрылись за кустами, ефрейтор, воровски оглядевшись, подхватил девушку под руку.
— Сегодня после дежурства, да? Я не хочу больше ждать, Клерхен. На то и война, чтобы каждую минуту ловить. А у нас в Саксонии...
— Что там за горизонтальная карусель? — крикнул резкий голос. Из-за деревьев показался офицер. — Зачем вы здесь, ефрейтор? Налево кругом, марш! Прибавьте шагу, Менгден.
— Слушаюсь, господин лейтенант, — тусклым голосом ответила девушка.
Ефрейтор повернулся, молодецки прищелкнув каблуком, и, отбивая шаг на месте, проговорил быстрым шопотом, уже спиной к Менгден:
— Чорт бы драл эту прусскую свинью в галунах! Дай мне ответ по радио в штаб, на дежурство. Обязательно.
По губам девушки скользнуло подобие улыбки.
— Хорошо. Ждите. Волна прежняя? 110?
Ефрейтор еще раз гулко ударил подошвой о землю и пошел, печатая шаг. Менгден торопливо направилась, перепрыгивая через валежник, к узкой замаскированной просеке, где около бомбардировщика стояла группа людей вокруг полковника, отдававшего последние распоряжения.
3
Ровно, бесперебойно работали моторы. Бомбардировщик шел на большой высоте. Штурман, грузный, широкий, брюхастый, с обвисшими щеками, совсем не похожий на летчика, делал отметки на карте. Полковник неотрывно глядел вниз, на проплывавшую под самолетом зелеными и желтыми пятнами лесов и полей землю. Серебристыми лентами вились речки. И причудливыми скоплениями квадратиков то там, то сям отмечались деревни.
— Выключить моторы!
Бомбардировщик нырнул в облако. Три минуты спустя далеко снизу дошел гул. Полковник улыбнулся.
— Мы во-время сыграли в прятки. «Соколы» летят на приманку. Добрый путь!
Опять заработали моторы. Легкими дымками, клубясь, расходилось облако. Опять поплыли под плоскостями леса, поля, реки, озера, квадратики селений.
— Подходим к Медведкову! — прокричал в трубку штурман, и жилы на его толстой шее вспучились. — Идите на снижение, Мейер. К лесу на норд-норд-ост. Мы там сбросим парашютистов...
Полковник пристально глядел вниз.
— Отметьте, штурман. Посадочная площадка. Заправочные цистерны.
Штурман покачал головой: он тоже неотрывно следил за землей.
— Это стога сена.
— Никак, — строго сказал полковник. — Это цистерны. Они хорошо замаскированы, но это цистерны: на рассвете, когда они будут гореть, вы убедитесь в этом сами. Впрочем, для верности, мы еще раз пройдем над этим Медведковым на обратном пути.
4
В просторной, светлой комнате — классе медведковской семилетки, в здании которой разместился на походе штаб Н-ской дивизии, над картой, раскинутой на сдвинутом к окнам столе, наклонились: начальник штаба, полковник, начальник разведывательного отделения и летчик-капитан. У противоположной стены, где ввысь, почти до самого потолка были нагромождены друг на друга учебные новенькие, еще блестевшие лаком парты, пищали полевые телефоны, отрывочно и приглушенно звучали голоса связистов.
Летчик водил карандашом по карте, заканчивая доклад о разведывательном полете своей эскадрильи:
— ...У Норовки хотели нас на арапа взять: на самом виду, на лугу, три юнкерских чучела выставили. С высоты, действительно, похоже. И люди забегали, вроде как паника. Стрельба. Я было повел на бомбежку, но во-время заметил. Пришлось заходить второй раз на цель, аэродром у них правей оказался. Хорошо замаскировали, надо признать, едва-едва обнаружил. Восемь тяжелых. Подняться не дали, разгрохали по-крохалевски. И машины и заправочные цистерны. Оттуда легли на обратный курс. Засняли. Шукур проявляет: сейчас представит вам снимки.
Начальник штаба тронул рукою комбинезон капитана, аккуратно и нагло пробитый пулей.
— Очень хорошо, товарищ Андронников, но все-таки это не то, что надо. Это был только оперативный аэродром, а нам нужна главная авиационная база фашистов.
— Мы искрестили весь район, — хмуро сказал летчик. — Никаких признаков. Она или замаскирована с исключительным искусством, или под землей. Если только она, действительно, на этом участке фронта.
— У нас точные данные, что база сегодня перемещена именно сюда. Придется повторить поиски, товарищ капитан. Перед наступлением нам совершенно необходимо установить, где она.
Капитан поднял руку к шлему.
— Есть установить, где находится главная база.
Он повернулся четким строевым поворотом, но в этот момент стекла дрогнули от близкого выстрела.
— Зенитка. Налет, — усмехнулся полковник. — Ответный визит, капитан: благодарят вас за Норовку.
Но летчик уже выбежал. Начштаба обратился к только что вошедшему высокому смуглому сержанту:
— Фотоснимки, товарищ Шукур Сопар-Оглы? Пройдемте ко мне.
— «Юнкерс-88», — сказал смотревший в окно начальник разведывательного отделения. — Второй за нынешний день. Но тот, первый, поостерегся, прошел на большой высоте. А этот... Шалишь, не уйдешь! Наши ястребки уже заходят под хвост, теперь дохнуть не дадут. Перешел в штопор... Двое выбросились...
Он распахнул окно, перегнулся и крикнул:
— Лейтенант Панасов! Языки с неба, видите, на зонтичках... Как приземлятся, немедля доставьте сюда. И передайте капитану Андронникову: пусть задержит свой вылет и зайдет в штаб.
5
Они спускались, медленно покачиваясь на лямках: двое в летных комбинезонах, в шлемах, в очках. Внизу, на земле, ждали. Винтовки наизготовку, но никто не стреляет.
— Гляди, тот, правый, чего-то колдует... Сигнал дает?
— Бумажки рвет... Стукнуть?
Дуло вскинулось.
— Поздно. Видишь, по ветру пошли...
В самом деле: по ветру летели белые клочья бумаги.
— Матерый, видать. Не иначе как документы. Револьвер достал...
— Да нет... какой револьвер... Не с той руки... Видишь, левой рукой...
Вороненый ствол взблеснул на солнце. Фашист прицелился в спускавшегося почти рядом с ним парашютиста. Стукнул выстрел.
— Своего бьет!
Один из красноармейцев выстрелил — раньше, чем фашист успел вторично нажать спуск. Болтавшаяся в воздухе фигурка шатнулась в лямках, левая рука свисла, выронив револьвер.
— В аккурат. Левша он, выходит. Вот зверюга...
— Раньше б его подранить, пока документов не порвал.
Оба парашютиста упали на землю мешками. И тотчас в упор нацелились дула подбежавших красноармейцев.
— Руки вверх!
Приземлившийся первым — грузный, широкий, брюхастый, с обвисшими щеками, совсем не похожий на летчика, — поднял правую руку: левая висела плетью, от плеча на груди сквозь комбинезон расходилось кровавое пятно. Второй, еле поднявшись, с трудом шевеля ушибленной, подвернувшейся ногой, торопливо взметнул над головой тонкие бледные ладони.
Подошедший быстрым шагом лейтенант сдвинул круто брови.
— Никак... девушка. Девушка и есть.
6
Допрос шел в той же классной комнате. Он был недолог. Десяти минут не прошло, как по знаку майора, начальника разведывательного отделения, сидевший насупротив него за столом, с забинтованной рукой, штурман встал.
— Не будем терять времени, — резко сказал майор по-немецки. — В том, что вы говорите, нет ни слова правды. Я уверен, что вы даже фамилию вашу выдумали. И выдумали грубо, потому что в немецком языке таких звуковых сочетаний нет. А на основные вопросы вы вообще не ответили, хотя по службе не можете не знать.
Фашист поднял на майора мутные, воспаленные глаза.
— Вы ошибаетесь: я именно «основного», как вы называете, не знаю. В германской армии другое представление о службе, более верное. «Солдат не должен знать больше того, что он знает. Солдат не должен думать, — за него подумал фюрер». Так напечатано первым пунктом в полевой книжке нашего солдата. Я знаю только то, что мне сейчас приказано сделать. Все, что мне известно, я доложил. Даже, что в Норовке был наш аэродром. Мне незачем изворачиваться и хитрить, потому что я — не наци, я простой честный человек, мне есть дело только до моих моторов и нет никакого дела до политики. Мне приказано итти в воздух — и я иду. Притом, иду как гражданское лицо — я очень прошу обратить на это внимание, — потому что я всего только борт-механик. При всем желании я ничем не могу быть вам полезен. Но в вашем распоряжении Менгден — это хороший приз; допросите ее хорошенько.
Он сделал ударение на последнем слове.
— Она была... как сказать прилично? — доверенным лицом и полковника, и начальника штаба... и других. Эта — знает. И она — наци. Она не только радист, но и пулеметчица. И хорошо говорит по-русски. Я повторяю еще раз: допросите Менгден; она может многое рассказать.