Николай Виноградов - Подводный фронт
— Начальник штаба, — обратился он к контр-адмиралу С. Г. Кучерову, — приказываю: Северному флоту перейти на оперативную готовность номер один.
Не успев переодеться, прямо в тужурке, я отправился в свой штаб. Ряжевый причал в самом конце Екатерининской гавани, где всегда стояли подводные лодки, стал теперь пустеть на глазах. Лодки одна за другой расходились по окрестным губам — так на Севере называют узкие, длинные бухты.
Всего в нашей бригаде насчитывалось полтора десятка лодок: две большие типа К, или, как их называли моряки, «катюши», шесть «щук», одна лодка серии «Декабрист» и шесть «малюток»[2] Но непосредственно в базе мы решили держать теперь не более двух боевых единиц. Лодки должны были приходить сюда поочередно, чтобы снять все лишнее, что может помешать в бою, получить недостающее вооружение и боезапас.
Вскоре бригада подплава фактически была полностью отмобилизована и находилась в боевой готовности номер один.
Через несколько часов гитлеровцы начали бомбить Полярный, и Головко, стараясь говорить спокойно, сообщил по телефону:
— Это не провокация, Николай Игнатьевич. Это — война.
— Ясно, — только и смог сказать я.
На самом деле, конечно, далеко не все было ясно. Мы, безусловно, предполагали, где будут пролегать морские коммуникации врага, каковы будут его намерения с началом боевых действий, но конкретными сведениями о противнике почти не располагали. Масса самых разнообразных вопросов уже в первые часы войны обрушилась на нас. И принимать решения по многим из них было нелегко.
Вслед за первыми тремя лодками, ушедшими в море 22 июня, отправлялась в боевой поход «Д-3» под командованием капитан-лейтенанта Ф. В. Константинова. Инструктировали молодого командира мы вдвоем с Вячеславом Петровичем Карпуниным. С первого дня войны у нас с ним, как, впрочем, и с другими руководителями отделов штаба флота — начальником оперативного отдела капитаном 2 ранга А. М. Румянцевым, начальником отдела боевой подготовки капитаном 2 ранга Л. К. Бекреневым и многими другими товарищами, установился самый тесный контакт.
Так вот после завершения инструктажа Ф. В. Константинова В. П. Карпухин, помнится, невесело заметил:
— Вроде все мы, Николай Игнатьевич, говорим командирам правильно: и об оперативной игре, проведенной в канун войны, вспоминаем, и об опыте войны с финнами, но чувство такое, что главное-то остается недосказанным…
Да и у меня, честно признаться, было такое чувство. Многое, и прежде всего то, как сегодня здесь, на северном морском театре боевых действий, искать противника, какие приемы и методы будут наиболее эффективными, оставалось не вполне ясным. Вот и приходилось волей-неволей нажимать на советы и предостережения общего плана.
Две «щуки» — «Щ-403» и «Щ-404» — были с началом боевых действий направлены в Иоканьгу (Иокангу) с задачей охранять горло Белого моря от возможного прорыва фашистских кораблей.[3] По этому поводу у командования Северного флота были разногласия с Главным морским штабом. А. Г. Головко считал, что вход в Белое море по силам прикрыть и малым лодкам. Средние же, «щуки», обладавшие неплохой мореходностью, целесообразнее было использовать вдали от наших берегов, на коммуникациях врага. Так, собственно, и предусматривалось всеми планами развертывания подводных сил нашего флота. Но в последний момент Главный морской штаб почему-то решил пересмотреть их. Приказы, как известно, не обсуждаются. Две «щуки» на несколько месяцев покинули бригаду. Как показало время, решение это было не из лучших.
В целом бригада подводных лодок встретила войну организованно. Шесть лодок из пятнадцати, более трети боевого состава, вышли в море практически по первому сигналу.
Мы проводили товарищей и с огромным нетерпением стали ждать вестей от них. Хотелось, конечно, чтоб боевой счет был открыт как можно скорее. Но шли дни, а донесения на флагманские командные пункты (ФКП) флота и бригады поступали неутешительные.
И. Л. Бондаревич сообщил, что выходил в атаку… на наш рыболовный траулер. К счастью, вовремя опознал его, и все закончилось благополучно. С «Д-3», на которой вместе с капитан-лейтенантом Ф. В. Константиновым в качестве обеспечивающего вышел опытный командир дивизиона капитан 3 ранга М. И. Гаджиев, поступали однообразные доклады о том, что никаких целей, увы, обнаружить не удается.
Ну а наша гордость и надежда Н. А. Лунин просто упустил конвой. Больше часа гнался за двумя фашистскими транспортами, но маневрировал не лучшим образом, и в результате враг ушел.
Ближе всех к успеху из лодок первого эшелона была «Щ-401». Ей отвели для боевого патрулирования район от порта Вардё до мыса Маккаур. По рекомендации комдива Колышкина 27 июня командир «Щ-401» Моисеев принял дерзкое решение: не ждать врага на позиции, а попробовать поискать его прямо в порту Вардё, прорвавшись туда через северный вход. Это был весьма рискованный маневр. Он не предусматривался планом похода и вдобавок осложнялся тем, что на лодке не было подробной карты гавани и командир не знал о местных глубинах.
Тем не менее поначалу все складывалось очень удачно: Моисеев увидел в перископ стоящий на рейде бортом к лодке транспорт. Следуя малым ходом, «Щ-401» направилась к нему и атаковала одной торпедой.
Торпеда шла точно на цель. Но взрыва не последовало. Причина промаха, видимо, заключалась в неправильной установке глубины хода торпеды. Транспорт имел небольшую осадку, а торпеда была установлена на глубину пяти метров. Вот и прошла она под килем вражеского судна.
Неудача следовала за неудачей. Почему же столь трудным оказалось для подводников начало боевых действий? Почему так долго не приходил боевой успех? Ведь такой высокий настрой царил среди моряков, так жаждали люди победы!
Ответ у меня на эти вопросы один: первые неудачи, да и многие последующие, были не чем иным, как горьким отзвуком нашей беспечности, следствием вопиющих недостатков в боевой и специальной подготовке экипажей в предвоенный период — зимой 1940/41 года. Сложно об этом рассказывать, но для правильного понимания развития событий необходимо.
Как раз в ту пору, а точнее в начале января 1941 года, я прибыл на Север к новому месту службы. До этого я командовал бригадой «малюток» на Ханко и, честно говоря, о Севере не думал. Переводу же предшествовала одна памятная встреча осенью 1940 года с командующим Северным флотом А. Г. Головко. Случилась она в Москве, куда мы, каждый со своего флота, прибыли на заседание Главного военного совета ВМФ.
С Арсением Григорьевичем мы были однокашниками по Военно-морской академии и, с гордостью могу сказать об этом, хорошими и близкими друзьями. Своим огромным трудолюбием, способностями, эрудицией, широтой общефлотских знаний А. Г. Головко выделялся среди всех, кто учился на нашем курсе. И неудивительно, что его военная судьба в дальнейшем сложилась просто блестяще, В 1937 году, на втором году обучения, Арсений Григорьевич, прервав учебу, уехал в Испанию, воевал там добровольцем в рядах республиканцев. Летом 1938 года вернулся награжденным орденом Красного Знамени, закончил академию и был назначен командиром отдельного дивизиона эсминцев на Севере. Но командовать им А. Г. Головко практически не пришлось: он сразу начал исполнять обязанности начальника штаба флота. Затем, буквально через несколько месяцев, его назначили командующим Каспийской военной флотилией, через год — Краснознаменной Амурской. А в июле 1940 года Головко стал командующим Северным флотом.
Несмотря на столь высокий пост, Арсений Григорьевич оставался все тем же — простым, добрым и откровенным товарищем. В этом я убедился и во время той московской встречи. Он пришел ко мне в номер гостиницы, в которой остановились все, кто прибыл с флотов на заседание Главного военного совета, и, как это бывает при встрече однокашников, нам вспомянулось былое.
Вспомнили, как ехали когда-то вместе с Тихого океана в Москву поступать в академию, как в течение десяти суток пути зубрили высшую математику ж политэкономию, полагая их самыми трудными предметами, и как потом выяснилось, что ни то ни другое сдавать на вступительных экзаменах не придется… Вспоминала другие курьезные истории, общих знакомых. Говорили долго. И чем дольше шел разговор, тем яснее мне становилось, что не только за этим пришел Арсений Григорьевич.
Но вот Головко как-то посерьезнел, тональность беседы изменилась. Он с болью и горечью стал говорить о тех трудностях, с которыми ему, только что назначенному командующим флотом, приходится сталкиваться, о том, что положение в бригаде подплава его не устраивает.
— Мне, — сказал Головко, — крайне необходимо сейчас иметь во главе этого важнейшего флотского соединения не просто опытного подводника, а человека, которого бы я хорошо знал лично и которому мог доверять… Не согласитесь ли вы?
