Игорь Моисеенко - Сектор обстрела
— Лежи тут, не дергайся…
"Мамай… — на душе отлегло. — А Старый?.."
— Рустам… Старого… в голову…
Старостенок заскрипел зубами где-то совсем близко:
— Ох, ни хрена себе…
Гул в голове снова захлестнула мелодия: "…Нужно Вам лететь, а не идти. Прилетайте, в чудеса не веря, что нибудь должно произойти…" Лишь на мгновение в глазах прояснилось. Высоко в небе одиноко парил черный аист.
— Рустам, ты видел здесь аистов?
— Чё тихо-то так стало? — вместо ответа спросил Мамедов.
— Дан! Дан! Белоград, мать твою!
Мозолистая ладонь сжала простреленное плечо. Показалось, шомпол под ключицей завернулся в штопор. Уже почти забытая боль снова парализовала руку. В глазах снова запрыгали багровые пятна.
— Просыпайся, Дан!
Белоград еще не пришел в себя. Этот сон давно его терзал. И всегда подолгу:
— А полегче ты не можешь, Скибон?
Богдана всегда раздражал фальцет Скибы:
— Чё? Опять тот бой снится? Болит еще?
Белоград, вместо ответа, размазал по лицу горячий пот.
— Где мой блокнот? — спохватился Белоград.
Скиба протянул Богдану потертый блокнот с надписью «АИСТ».
— На! Я его на полу подобрал. Ты уже не засыпаешь без него.
На душе у Богдана потеплело.
— Не понимаю я вас, фанатиков. Кругом такое творится, а вы стишками балуетесь. Чё толку от них? Другое дело, вот — она. Небось, сотни три чеков за концерт замолачивает. Небось, и тройной тариф еще. Она ж тоже в зоне боевых учений. За такими бабками и я бы к черту в зубы полез. Ты, как сержант, тройной получаешь, Дан? Шестнадцать-шестьдесят?.. За учения… Или восемь-восемьдесят?
— А Ветлин де? — проворчал Белоград невнятно.
— Наша задача шнурки помочь им собрать. Кажись, она заканчивает уже. В штаб нашего сундука вызвали, — бросил Скиба в ответ.
В БРЗ* *(быстроразборные здания) к тому времени уже поставили кондиционеры. Хотя и не всем, но в штабе первого батальона такая штуковина уже вторую неделю комбата Можаева в детский восторг приводила.
— О!.. Заканчивает, кажись, — поднял в потолок палец комбат.
Ветлин отобрал у Кузнецова банку из-под скумбрии в томате и дрожащими пальцами принялся ломать в ней окурок.
— Чё ты психуешь, Ветлин? — прогрохотал Можаев.
— Та на хрена он вам сдался?!. - взорвался прапорщик.
Можаева уже начало раздражать упрямство Ветлина.
— Вы, товарищ прапорщик, забыли, где мы находимся?! Вы решили, что здесь курортная зона для вашей самодеятельности?! В третьей роте половины личного состава не хватает! А у Вас лучший стрелок батальона прохлаждается!
— Не прохлаждается, а реабилитируется! После ранения, которое у вас же, Ваш же лучший стрелок и получил, в вашей же мясорубке!!!
Ротный только ухмыльнулся с явной иронией. Ветлину эта ухмылка показалась более чем вызывающей.
— А чё ты лыбишься, Кузнецов!?
Кузнецов не ожидал такой храбрости от тихони прапорщика — начальника клуба бригады:
— Ну, ты даешь, Михалыч…
— Чего я даю?.. Чего я даю?.. Не в твоей кузне его подстрелили?
— Да у меня!.. Да у меня трое на командирское отделение осталось! Трое! Механик, стрелок и оператор-наводчик! Вон, у замполита спроси!
Старший лейтенант Белинский только утвердительно кивнул из-под кондиционера.
— И в пулеметном — трое! Мне боевую задачу выполнять некому. Боевую! А он у тебя песенки распевает! — все больше распалялся ротный.
— А…а… Вы из него лучшего стрелка сделали… А у меня он песенки распевает? Песенки!? Ах, мать твою — лучшего стрелка! Стрелять научили, да? Вы из поэта — снайпера воспитали! Да вся эта ваша байда одной ноты его не стоит!
Можаев тоже слегка растерялся:
— Ну, ты артист, Ветлин!..
…Только сейчас Богдан услышал из динамиков за глиняной стенкой последний припев песни.
— …Где будет все для нас двоих, Таких смешных и очень разных. Где будет все для нас двоих…
Со сцены ее провожали аплодисментами бывало и погромче. И публика бывала попредставительнее, даже в лампасах. А у этих даже погон на форме не было. Да и сценой это можно было бы назвать с огромной натяжкой. Она уже и вспомнить не смогла бы, когда последний раз пела с такой сцены. Может, когда, очень давно, на грязном ПАЗике, она ездила по колхозным клубам по разнарядке, зарабатывая, как за счастье, 17,80 за концерт, плюс командировочные. Но этой аудитории она действительно была признательна за внимание. Уже на пределе своих возможностей, она не поклонилась, уронила руки к деревянному настилу и осипшим от зноя, но с тем же неподражаемым тембром голосом объявила:
— Друзья мои, если когда-нибудь, где-нибудь вы увидите мою афишу, только скажите на входе, что вы из Джелалабада! Вас проведут ко мне! Я люблю вас… Всех… С праздником Вас, друзья мои! С днем Советской армии!
Скиба уже давно почувствовал, что концерт идет к завершению. Здесь больше часа никто на сцене не выдерживает. Даже за тройной тариф.
— Наш выход, Дан.
Где начпо раздобыл эти цветы со скупыми нераскрывшимися бутонами, одному Богу да еще комбриговому водиле было известно. Но ее лицо заискрилась благосклонной улыбкой, когда начальник политотдела, помогая ей спуститься по рассыпающимся под ногами глиняным ступенькам, вручил этот букет.
— Я их никогда не выбрасываю. У меня их целый гербарий уже. Вот увидите. Будете у меня на концерте в Союзе, я Вам отчитаюсь… Вот уви…
Но тут, совсем рядом, рявкнуло:
— Минометная батарея, встать! Становись!
— Рота, встать! Становись!
От неожиданности она остановилась. Лишь, когда прозвучала последняя команда, она схохмила:
— Ой, не кажи, кума. Сама люблю военных… Вашим орлам и микрофон не нужен…
Гитару забыли на динамике, у самой сцены. Увлеченные каждый своим делом, никто не заметил, как Белоград оказался с нею рядом. Ладонь сама легла на гриф. «Фендер» — мечта идиота", — мелькнуло в голове, а пальцы уже сомкнулись в аккорде и побежали по струнам. Через мгновение, динамики отозвались мелодией, которую знала вся бригада.
Подразделения застыли. Скиба рванулся, было, остановить Богдана. Но гитарист задержал его одним только взглядом. Уже во вступлении он, скорее почувствовал, чем услышал — парень берет аккорды, неподвластные многим. Стараясь не отвлекать солдата, гитарист подключил клавиши к эквалайзеру и включился в аранжировку.
Но Белоград и без того уже ничего не слышал и не видел, кроме боя, из которого не вернулся «Аист». Бригада помнила о нем. Эту песню все уже знали, и все виртуозы пели ее в палатках по ночам. Правда, так как пел ее сам автор, ни у кого не получалось. И Богдан никогда не отказывал на просьбы спеть ее. Никто только еще не слышал ее в аранжировке столичных лабухов. Так она еще никогда не звучала.
Никто не знал, почему Белоград во время пения закрывает глаза. А он свою песню плакал:
Черное с белым — у Аиста крылья такие.
Черное — смерти, а Белое — жизни перо.
В этой гармонии красок — рисунок стихии.
Ты белый Аист всем черным стихиям назло…
Комбриг демонстративно услужливо открыл перед Примой дверь УАЗика. Но, неожиданно хорошо поставленный голос, словно приковал ее внимание. Она отвлеклась только на мгновение, в проигрыше:
— Что делает у вас этот мальчик?
— Служит, — с нескрываемой гордостью ответил Дантоев.
— Служит?.. Вы думаете он у вас служит? — она намеренно сделала ударение на «вас». — А какая сегодня температура?
— Сегодня — шестьдесят четыре… — комбриг совсем растерялся.
— Шестьдесят четыре, говорите? — и, не дожидаясь ответа, она продемонстрировала гусиную кожу на руках. — Вы думаете, он служит у вас?
Тем временем, над бригадой лился следующий куплет песни:
Черное с белым, то символ пера и бумаги
Строк недопетых, которые мы допоем
Белое — это частица священной отваги
Черное — призрак, кружащий над ней вороньем
Аисты, Аисты, что ж не спешите с отлетом?
Что же вы снова кружите в небесной дали?
Вижу, я вижу: вы будто бы ждете кого-то.
Нет больше Аиста — сына далекой земли…
…А в штабе продолжал бушевать Ветлин:
— Во, слышь? Это он поет. А ты слышишь, что он поет?! Да ты табличку на своей кузне прибить должен! Мемориальную!: "В этом подразделении служил Поэт-герой — «Аист». Или вы хотите и Белограда следом отправить? А слышишь, Кузнецов, как он поет? Он один всю вашу бригаду за собой повести может! А если до дембеля не убьют, то и тысячи таких, как ваша бригада! А вы его в роту…
— Может его комиссовать, Михалыч? — нашелся Кузнецов.
— Или штат расширить и молодых в третью роту набрать? — подсказал Можаев.
Ветлин, не привыкший к таким перепалкам, явно устал:
