Валерий Киселев - Непобежденные. Кровавое лето 1941 года
Вспомнились Вольхину и проводы их полка на фронт. Народу не было, не считая ребятишек, облепивших привокзальные заборы. «Чтоб без лишних слез, правильно», – заметил он тогда. Не было и оркестра, но все равно чувствовалась торжественность момента. Впервые тогда увидел Вольхин товарища Родионова, первого секретаря обкома партии. С командованием дивизии он медленно обошел строй полка, задумчиво вглядываясь в лица, словно стараясь их запомнить. Митинг был кратким, и это всем понравилось. Ни к чему сейчас было говорить много слов, и так всем все было ясно: война – вот главное. И воевать надо смело и добросовестно – это понятно было каждому. А хорошо он сказал, все же действительно один раз наш город, тогда Нижний Новгород, всю Россию спас. И о пролетарских традициях сормовичей сказано было сильно. Народ в полку подобрался надежный, рабочий, с трудовой закалкой и воспитанием от дедов и отцов.
Когда тронулся эшелон, все посмотрели друг на друга совсем другими, как-то сразу посерьезневшими глазами. Сначала смотрели из дверей вагона на город, потом, когда начались пустые поля, говорить расхотелось даже тем, кто перед посадкой в сумятице успел сбегать к киоскам на перроне, выпить по стакану красного вина, «на посошок». Когда поезд набрал скорость, всех дружно потянуло на курево. Вольхин достал из вещмешка «Как закалялась сталь», захваченную из дома, собирался читать своим бойцам по дороге, но повертел ее в руках и положил в мешок. «Не тот момент, надо всем побыть с самим собой, проститься мысленно с домом».
Лейтенант Вольхин полистал свою записную книжку, с сомнением подумал, что вряд ли удастся исписать ее хотя бы наполовину, и написал всего одну строчку: «25 июня – отъезд на фронт».
Эшелон дернулся и стал медленно набирать ход. В проеме двери поплыли вагоны соседнего состава, потом понеслись телефонные столбы, промелькнули опоры моста. Вольхин вспомнил, как вчера на какой-то станции напротив их эшелона остановились платформы, забитые ранеными. Было ужасно видеть и понимать, что раненых уже так много, что для их перевозки не хватает обычных санитарных, пассажирских вагонов или хотя бы теплушек. Кто-то из раненых, подняв перебинтованную, почти черную от грязи и засохшей крови руку, крикнул: «Вот как нас немец встретил!» Когда платформы с ранеными тронулись и стали набирать ход, из эшелона их полка, спешившего на фронт, спрыгнул человек, Вольхин успел заметить, что это какой-то лейтенант-запасник. Когда этот лейтенант стал забираться на платформу, кто-то из эшелона выстрелил ему в спину из винтовки. «Неужели среди нас есть такие трусы и негодяи… – с ужасом подумал тогда Вольхин. – Хотел спрятаться среди раненых…»
– Командир, шесть часов скоро, – вывел Вольхина из раздумий дневальный. – Подъем объявлять?
– Конечно, не к теще же едем.
– Взвод! Подъем! Хватит спать!
– Ну, чего орешь, не в казарме, – не поднимая головы, пробурчал один из лежащих.
Но все уже зашевелились, закряхтели.
– Опять едем? Где хоть?
– Брянск проехали, – сказал Вольхин.
– Подъем… У нас на срочной в роте два азербайджанца были, – наматывая портянку, начал рассказывать красноармеец Морозов, по прозвищу Савва, за каких-то два дня ставший самым заметным во взводе за редкую общительность и веселый нрав. – Старшина закричит: «Подъем! Вставай!» А они спросонья: «Куда пойдем? А-а, в столовай…» Костя, оставь покурить, – бросил между делом Савва, заметив, как кто-то с утра пораньше задымил. – Курево надо экономить. Хотя, с другой стороны, кто знает, сколько нам еще доведется на этом свете дым пускать…
Начались обычные утренние солдатские разговоры, и Вольхин шагнул к двери вагона, провожая глазами поля с начинавшей слегка желтеть рожью, перелески, деревеньки вдалеке. «А природа такая же, как и у нас…»
Начальник штаба 771-го стрелкового полка капитан Шапошников так и не смог уснуть, пока их эшелон шел ночью от Москвы до Брянска. Нервное напряжение последних четырех дней не спадало. Александр Васильевич приказывал себе спать, но сон не приходил. Снова в который раз за ночь в голову лезли одни и те же мысли: «Что еще не сделано для подготовки полка, как будем вступать в бой?»
Рядовой состав в полку подобрался хорошо подготовленный, из запаса пришли в основном молодые мужчины, еще не забывшие армейской дисциплины. Более восьмисот человек прибыло из Павловского района – металлисты, колхозники. Хотя это был все же далеко не тот полк, что летом сорокового года. Тогда на показных учениях, которые проводил сам нарком обороны маршал Тимошенко, полк так себя показал, что командование округа приняло решение передать его личный состав на формирование одной из частей Московского гарнизона. Для формирования нового полка оставили лишь командира, замполита, начальника штаба да личный состав тыловых и специальных подразделений. Всеми правдами и неправдами Шапошникову удалось тогда часть лучших командиров и сержантов перевести в тыловые подразделения, временно, конечно. Когда началось переформирование полка, у него, по крайней мере, было на кого опереться, хотя бы не с пустого места начинать работать. А с пустого места формировать этот же полк ему за последние полтора года пришлось даже трижды. Сначала в Сормове, потом в Арзамасе, оттуда переехали в Чебоксары. Пробыли там недолго, но все равно весь командный состав полка был избран депутатами горсовета. Впрочем, всем им было тогда не до исполнения наказов избирателей. И в Чебоксарах личный состав полка был обновлен полностью.
За зиму сорокового года полк снова был укомплектован до штата мирного времени и быстро вошел в ритм армейской жизни. Скоро в штабах пошли разговоры, что их дивизию переформируют в парашютно-десантную, парторг полка Алексей Наумов, обрадовавшись, первым прыгнул с парашютом, организовал прыжки сначала добровольцев на аэродроме под Богородском и успел, опять первым, получить знак парашютиста. Майские полевые учения 41-го показали, что полк способен выполнять и боевые задачи. «Хорошо, что в мае призвали часть переменного состава, поэтому и подготовка к отъезду, и погрузка прошли значительно быстрее и слаженнее, чем могло было быть», – думал Шапошников. Он вспомнил приказ командира дивизии, приехавшего в середине мая с совещания в Москве, чтобы во всех подразделениях продумали и подготовились к быстрой погрузке в эшелоны, чтобы каждый знал, что и где брать и куда и в какой эшелон грузить. Благодаря этому и погрузка прошла без излишней суеты. Приехавший с совещания комдив полковник Гришин тогда откровенно, но с удивлением сказал Шапошникову, что у него осталось ощущение: в Москве в штабах полным ходом готовятся к войне.
За эти четверо суток с начала войны спать ему почти не приходилось и домой удалось забежать всего один раз, перед самым отъездом. Наскоро простился с женой, Татьяной Тихоновной, поцеловал дочку и – в штаб полка, а оттуда на вокзал. Шел вдоль строя перед погрузкой и радовался, что полк укомплектован строго по штату военного времени, много молодежи. По первому впечатлению, они почти не уступали бойцам срочной службы. Удалось получить новые орудия, пулеметы, отличные 120-миллиметровые минометы. Правда, без боекомплекта, обещали выдать на месте. Конечно, надежнее было бы везти все с собой.
Больше всего Шапошникова беспокоило то, что командиры батальонов не имеют достаточного опыта. Майор Московский, комбат-1, на должности всего несколько месяцев, до этого заведовал складами в округе. Да и по внешнему виду – не строевик. Второй комбат, капитан Леоненко, кадровый, носит орден Красной Звезды за бои на Карельском перешейке. С виду – настоящий пехотинец. Но молод, нет и тридцати лет. Да и на должности всего третий месяц. Как будет командовать батальоном в боевой обстановке – трудно сказать, это все же не рота. Комбат-3 – капитан Горбунов – наоборот, староват для командира батальона, да и здоровье у него неважное.
Все ротные – недавние командиры взводов, но кадровые. Из взводных лишь часть окончивших военные училища, большинство из запаса.
А вот в боевых качествах артиллеристов полка Шапошников не сомневался нисколько. Старшему лейтенанту Похлебаеву, командиру полковой батареи 76-миллиметровых орудий, 28 лет, на должности три года, смело можно давать и дивизион. Командиру батареи «сорокапяток» лейтенанту Терещенко – 21 год, но уже понюхал пороху на Финской, был ранен. Из училища выпущен досрочно как отличник, на наркомовских учениях батарея показала себя очень хорошо. Оба за свои батареи болеют душой. Практические стрельбы всегда сдавали только на «отлично». Да и вообще, восемнадцать орудий и шесть минометов в полку – это неплохо. Да плюс двенадцать станковых и восемьдесят ручных пулеметов. Словом, воевать можно.
Спокоен был Шапошников и за работу штаба, который возглавлял. В штабе полка он работал второй год, до этого командовал последовательно взводом, ротой, батальоном. Штабное дело ему нравилось и было, пожалуй, больше по душе, чем строевая служба. Сыну балахнинского каменщика, ему удалось получить неплохое по тем временам образование. В начале двадцатых годов заведовал избой-читальней в Пурехе, там и полюбил книги. Потом была пехотная школа в Рязани и годы тяжелой, порой изнурительной службы. Пехотную науку постиг досконально и не одну пару сапог износил за это время на маршах. Как-то после учений, еще в 1939 году, он встретился в гарнизонной библиотеке с полковником Гришиным; разговорились, а через некоторое время Шапошников, к своему удивлению, с должности комбата был назначен начальником штаба полка. За зиму и весну 41-го удалось отладить работу всех служб штаба. Шапошников рад был, что повезло ему и с помощниками. Лейтенанты Тюкаев, Василевский, Пронин, Денисенко, Меркулов, Степанцев – все оказались не только толковыми и грамотными командирами, но и хорошими людьми.
