Николай Прокудин - Гусарские страсти
Хлюдов принялся стучать по столику, как по барабану. Звуки этого пластикового «тамтама» гулко загромыхали в вагоне.
Никита вначале что-то пытался подпеть, а потом скинул китель, изобразил «лезгинку». Или «барыню»? Или «семь-сорок»? Или…
Песни и танцы народов СССР продолжались еще около часа. Впрочем, счастливые часов не наблюдают. Счастливые и пьяные. Что иногда, а то и зачастую одно и то же.
Табачный дым, вагонная духота, запах пота, алкоголь окончательно замутили сознание. Каждый глоток воздуха — взахлеб, словно кисель. Все заверте… лось. При чем тут лось? Лось! Отдай рог! Или панты? Нет панты у оленей -маралов. Или понты? Короче — отдай рог!
Глава 9.
Поход в Иран.
Глаза сомкнули минут на пятнадцать, а вроде прошла вечность. Как больно головушке!
— Эй, офисер! Вставай! Педжен проехаль! — нудил над ухом противный голос.
Никита никак не мог разомкнуть опухшие многопудовые веки. Он потер их кулаками, но глаза не открылись. А голова… о-ой, голова-а!… Где мои мозги? И тошно. В самом что ни на есть прямом смысле слова. Бр-р-р!
Никита наудачу похлопал по столику ладонью, цапнул стакан, хлебнул. Вода… И слава богу! Язык в результате сумел пошевелиться:
— Воха! Хлюдов! На выход! Вовка!
Капитан Хлюдов оторвал голову от смятой фуражки-аэродрома, послужившей подушкой, тупо уставился на Никиту:
— Ты хто?
— Ромашкин, блин! Что, совсем сбрендил? А ты тогда кто?
Хлюдов посмотрел мутным невидящим взором по сторонам:
— А действительно, кто я? Где я?
— Ты Хлюдов, блин! Капитан Советской Армии. А я Ромашкин, блин! И мы с тобой в общем вагоне зачуханного пассажирского поезда! Который движется с тихой скоростью в какую— то задницу! Через задний прход.
— Интересная мысль! — Хлюдов тоже отхлебнул воды. — Уф-ф! А где это — относительно Вселенной? И кто мы как частица природы? Гуманоиды? Люди?
— Люди! Человеки! Вставай, алкаш! Наша станция на горизонте. Не философствуй!
— А где видишь горизонт? За окном черно, как у негра…
— Вот там и горизонт. В заднице! Я ж тебе сказал: мы в нее движемся — медленно, но уверенно.
Проводник что-то бурчал на туркменском, поторапливал. На соседних полках спали утомленные горцы. Значит, бурная ночь была реальностью.
— Чего надо, иноверец?! — рявкнул капитан. — Чего бормочешь? Что-то мне твоя наглая рожа не нравится!
— Слюшай! Зачем опять хулиганишь? Что я тебе плохого сделал, а? Пачаму?
— Что значит — опять?! Да я твою физиономию в первый раз вижу! Сгинь…
— Я проводник вагона. Твой станций! Приехаль! Вылезай, офисер, не скандаль. Иначе милисия прийдет и заберет!
Никита потянул Хлюдова на выход, взяв под мышку обе шинели и фуражки. Хлюдов нес в руках лишь коробку конфет и портфель.
За дверью чернела непроглядная зимняя ночь. В тамбуре Хлюдов снова завелся:
— Где станция, басурманин?! Где Педжен? Куда ты нас завез?!
— Вы его проехаль! Крепко спаль. Я будиль. Твоя не проснулься. Оба теперь вылезаль!
— И что ты нам, красным офицерам, предлагаешь, урюк?! Топать по ночной пустыне обратно? Куда я должен вылезаль, чурка нерусская?! Сейчас тебе будем делать кердык!
— Зачем по песку? По рельсам ходи! Скоро рассветет, не потеряетесь!.. — понизив голос, проводник буркнул: — Сам ты чурка, офисер!
— Нет, пешком не пойдем, — не уловил «чурку» Хлюдов. — Доедем до Серахса, а оттуда вернемся поездом.
— Эй, не хулигань! Твой билет до Педжена! Слезай капитан, а то на стансия милиция позову! Всю ночь буяниль, опять начинаешь! На станции в комендатуру сдам!
— Вовка! Пойдем пешком. Тут вроде бы недалече. Дотопаем, — снова потянул Никита Хлюдова. — в Серахсе на губе погранцы командуют. Лютуют! Неохота попасть в лапы ГБ.
— Нет! Только паровозом. И какой из меня ходок? Ноги будто чужие, словно студень! Паровозом! Чух-чух-чух! Ту-ту-у!
Совместными усилиями и уговорами Никиты и проводника-туркмена все-таки удалось… Вот она, победа разума! Никита, держась за поручни, осторожно спустился по ступенькам на гравий, а Хлюдов следом спрыгнул в его распростертые объятья. Поезд издал протяжный гудок и покатил в непроглядную тьму.
Оп! А вы господа офицеры, кажется, прие-е-ехали. Ни перрона, ни станции — ничего и никого. Черная пустыня, беззвездное небо, тянущиеся вдаль рельсы.
— Ну? И зачем ты меня вытащил из вагона? Ехали бы себе. В Серахсе или Кушке пивка бы попили у моих приятелей-пограничников и подались бы обратно. Следующим поездом. А теперь что? Ползать по пескам? Может, тут раз в месяц поезд останавливается? Ты помнишь, до какой конечной станции состав шел? В какую сторону мы заехали?
— Нет! Это ведь ты, Вовка, билеты покупал, хотел до Маров! А туркмен болаболил про Серахс!
— Слово -то какое! Серахс! Это ж надо так погано городишко обозвать! — горестно вымолвил Хлюдов.
Офицеры огляделись по сторонам. Глаза постепенно привыкли к темноте.
Через железную дорогу переброшен деревянный настил-переезд. В обе стороны — грунтовка. Необорудованный переезд, без шлагбаума, без семафора. Еле различимая дорога куда-нибудь да вела, и наверняка к жилью. Не может не быть жилых домов. Пусть сакля, пусть кошара, пусть хибара, хоть дувал какой-нибудь!
Никита, осторожно ступая, спустился с насыпи и наткнулся на старый мотоцикл с коляской. Рядом валялся еще один, но без переднего колеса. Драндулеты стояли возле избушки, зарывшейся по окна в песок от пола до крыши, высотой всего метра полтора. Дверь заперта на висячий замок, окошко узкое, даже если выбить стекло, не пролезешь вовнутрь.
— Лю-уди-и!!! — куражливо заорал Хлюдов.
— Чего ты орешь? Моцик стоит у сарая. Давай заведем.
— А куда ехать? В какую сторону? Ладно, давай заводить! Где могут быть спрятаны ключи?
Искать ключи зажигания не понадобилось. Хлюдов качнул мотоцикл и обнаружил полное отсутствие в баке бензина:
— Вот черт! Как бы мы ловко домчались до гарнизона на этой тарахтелке! А теперь что нам делать? И за что проводник-туркмен так на нас взъелся? Высадил, блин, в пустыне! Ты все пела — это дело. Так пойди же попляши.
— Кто — пела? — тупо вопросил Никита.
— Ты и «пела». До того, как мы все вырубились.
— Ромашкин.
— Какое догоним… — махнул рукой Хлюдов и обреченно уселся на валяющийся брус. — Ну догоним, а двери-то заперты. Висеть на подножке пару часов и сорваться с поручней на полном ходу? Я лучше в какой-нибудь хибаре переночую.
— А чего эта сволочь, проводник, нас не разбудил? — продолжал недоумевать Никита. — Ведь просили же его, как человека!
— Ха! А ты помнишь, что было вчера? — рассмеялся Хлюдов.
— Кое-что. Отрывками и урывками. Как в кино с порванной кинопленкой. Что-то крутится в мозгу. Осетины, ром, песни, пляски.
— Во-во! Пляски, гортанные песнопения. А ты что, осетин?
— Почему? — удивился Никита.
— На чистейшем осетинском языке «пела»! Орал, что мы все потомки древних аланов. Скифы! Деды так растрогались, что даже слезу пустили. С тем горилой-абреком ты почти побратался. А когда проводник зашел к нам и потребовал, чтоб прекратили шуметь, ты его обозвал печепегом, а этот Эдик ему сказал: «Уйди, не мешай! Зарэжу!». Туркмена как пыльной бурей сдуло.
— Значит, я пел? А то думаю, чего я так охрип.
— А у меня руки болят. И пальцы. Об стол отшиб, все барабанную дробь выстукивал ладонями.
— Вот это да! Я?! Пел?! По-осетински?!
— И агитировал их вступить в ряды Четвертого Интернационала. Ты что, троцкист?
— Такой же, как и ты, французский шпион! Нет, я простой «оппортунист», из левой оппозиции. Ха-ха! А что, меня чуть с госэкзамена не турнули — за отличные знания троцкистского движения. Но таки поставили пять по истории, и признали мой ответ лучшим на выпуске. А я был просто с перепоя, страшно мутило. С похмелья нес все, что знал. Вот и сболтнул лишнего — из того, что читал, в том числе и «самиздат».
— Давно замечаю, Никита, не наш ты человек!
— Наш, не наш! Ваш, не ваш! Давай по прибытии уточним.
— По прибытии куда?
— То-то и оно. Вовка, ты тут дольше меня служишь, предлагай!
— Пойдем пешком. Я думаю, километров тридцать. К полудню дойдем.
— А в какую хоть сторону идти?
— Н-да! А действительно, в какой стороне Педжен? — спросил сам себя капитан Хлюдов. — Давай определяться.
— Может, сориентируемся по звездам, где север?
Тучи уплыли. Небо прояснило.
— Нет, старичок! Мы не доверимся этим глупым песчинкам в небе. Я в астрономии ни бум-бум! Начнем логически рассуждать. В какую сторону поезд ушел?
— Вроде влево. Но не уверен…
— А не вправо? Точно? Давай вернемся в исходный пункт нашей высадки. Где мы с тобой десантировались, Никит? Сейчас пойдем обратно по нашим следам и тогда определим, где мы вначале стояли!
Низко нагнувшись к пыльной земле и вглядываясь в темноту, они медленно побрели в поисках стартовой позиции. Обоих качало и мутило, в голове шумело, кровь пульсировала в висках, липкий пот лил ручьями. Беспрестанно спотыкаясь и запинаясь, все же начало следов нашли.
