Егор Лосев - Война никогда не кончается
- Говорит шестой, "грязнули"* обстреливают шин-гимель (ворота, ивр.), мы не можем высунуться!,- надрывался голос в рации.
- Шестой, шестой, отвечайте на огонь, отвечайте на огонь! -требовал командным голосом чей-то бас,
- Не давайте им подобраться ближе!
- Помогите огнем, отвлеките их! - требовал шестой, - Мы не можем высунуться!"
На другой волне перекликались где-то патрули. Вдруг, сквозь весь этот шум густой мужской голос спокойно, как в соседней комнате, произнес на чистом русском: "Михалыч, не спи, к тебе пидарасы ползут". Я чуть не выпал из койки, а голос продолжал давать целеуказания: "Слева, там где тропка в оливковую рощу, как раз две жопы виднеются". "Спасибо, Рувимыч!.- отвечал прокуренный баритон, - Ща, я им организую!". Через пару минут снова заговорил Рувимыч: "Хорош шмалять, Михалыч, куда столько. Убежали они". "Твою мать, - вздохнул обладатель баритона, - опять не попал". "Ничего, ты вроде одного зацепил, он, сука, аж подпрыгнул". Затем воцарилась тишина, видно "пидарасы" решили найти себе другой объект для домогательств. Уже засыпая, я услышал, как голос за стенкой протянул: "Михалыч, ты б сказал жене, пусть халат одевает, когда ночью попить идет, а то отвлекает доблестных бойцов народного ополчения".
На следующий день мы решили организовать экспедицию в ближайшее поселение. Пятница, как никак, конец недели, а у них там "маколет" (небольшая продуктовая лавка, ивр.) есть. Можно вкусного прикупить, запас сигарет пополнить.
Созвонившись с Мишаней, мы договорились, что он свозит нас на своем драндулете. В полдень, сменившись с дежурства, мы отпросились за покупками. Составив список на всех, погрузились в Мишанин "хаммер" и двинули. Только Габассо предпочел поспать и остался. Через двадцать минут езды по серпантину мощное дитя американской автопромышленности легко вознесло нас на вершину холма. За двойным забором, густо опутанным колючей проволокой и спиралями Бруно, белели домики поселенцев. Справа от нас по склону спускалась красивая оливковая роща. Впереди за крепкими металлическими воротами стояла бетонная будка. Окна были заложены мешками с песком. Два аборигена, в гражданском, но в бронежилетах внимательно изучали нас, глядя поверх стволов М16. Мишаня вылез из-за руля и громко поздоровался, наверное его здесь хорошо знали, потому что ворота сразу поползли в сторону, а стволы винтовок опустились. Вкатившись в поселение и попетляв между живописными белыми, с красными черепичными крышами домиками, мы въехали на маленькую круглую площадь. Здесь располагалось здание местного совета, с гордо вьющемся перед ним на флагштоке бело-голубым флагом, и магазин. Несколько местных трепались на лавочке у выставленных товаров, на крыльце местного совета в прикольных позах грелись на солнышке три огромные дворняги. Над всем этим реял умопомрачительный запах шашлыка, который тянулся из палисадика одного из домов. Мы купили несколько блоков сигарет, два ящика Кока-Колы и кучу всякой ерунды. Я специально задержался и купил специи: еще вчера я увидел у нас на кухне целую коробку армейского шаббатного вина и решил сделать товарищам сюрприз, сварив ночью грог.
Покидав покупки в машину, Мишаня скомандовал: "За мной!", и повел нас на шашлычный аромат. Когда мы подошли к калитке, нашим глазам открылся вкопанный в землю стол, на котором натюрмортом зеленела закуска: зеленый лучок, помидорчики, огурчики, питы. На чурбаках у стола сидели два мужика лет пятидесяти: один небольшого роста, с животиком и лысиной, второй - высокий и жилистый, в тельнике под наброшенным на плечи дубоном (теплой армейской курткой). В стороне дымился мангал. Судя по пустой бутылке на земле и по одной "хорошо начатой" на столе, разговор шел серьёзный и по душам. Рыжий котяра лежал под столом и, жмурясь от удовольствия, покусывал кусок шашлыка, зацепив его когтистой лапой.
- Ты Рувимыч, доиграешься, - говорил высокий, не выпуская изо рта сигарету, - я Розке расскажу, как ты на нее ночью через прибор пялился, она ж тебе этот прибор знаешь куда...
- Побойся Бога, Михалыч, - с ужасом в голосе отвечал толстячок заплетающимся языком,- она ж у тебя это... огонь-баба, коня на скаку, это самое... , в горящую избу заткнет...,- а приборов всего два на весь поселок, я ж не специально, у меня сехтор наблюдения как раз краем в окно твоей кухни упирается.
- А ты, Рувимыч, попробуй свой сектор куды-нить в другое место упереть, например, в спальню Хаиму, - сказал высокий, тыча сигаретой в окно соседнего дома.
- Здорово, мужики!- гаркнул Мишаня.
- А, бойцы, милости прошу к нашему шалашу, - толстяк, пошатываясь, двинулся к калитке, открыв её, пожал нам всем руки. Михалыч в это время вытащил из под стола две скамейки.
- Вот - сказал Мишаня,- знакомьтесь, местные силы самообороны.
- Рега (секунду ивр.),- хором сказали мужики, разливая нам и себе водку.
Мишаня плеснул себе томатный сок и накрыл стакан ладонью.
- За знакомство! - провозгласил Леха,подняв одноразовый стаканчик.
Мы выпили.
- Кушайте, пацаны!, - высокий протянул нам тарелку, на которой дымились нанизанные на деревянные палочки куски мяса вперемешку с луком и помидорами. Мы взяли себе по палочке шашлыка.
- Теперь и познакомимся, - сказал Мишаня, представляя нас всех друг другу. Я уже давно понял, что именно этих мужиков я слышал ночью по рации и решил их разыграть.
- А не вы ли, уважаемые, дежурили сегодня ночью?,- спросил я,- А то утром приходили на вас жаловаться.
Вся компания с удивлением уставилась на меня, даже кот отвлекся на минуту от шашлыка.
- Ну было дело, - протянул сидящий напротив меня Рувимыч, - но че жаловаться? Мы ж трезвые были, Михалыч только одного подстрелил, и то не до конца, дык они, суки, тоже стреляли...
- Да не в стрельбе дело,- сказал я - сегодня делегация пришла от местных представителей "Исламского Джихада", говорят, мол, бойцы самообороны N-ского поселения их ночью по рации представителями секс-меньшинств называли, гомосексуалистами мол ругали, а у них с этим делом все в порядке, один даже жену притащил, чтоб подтвердила.
Тут Михалыч от удивления уронил сигарету в стаканчик с водкой.
- Я ж тебе говорил, дураку!, - заорал он Рувимычу, - Радио, мать его, молчание соблюдать надо! Чему тебя только на твоих подводных лодках учили, берут, блин, детей на флот! А еще торпедист бывший! Теперь все! Только перестукиваться будем, понял, блин!
Зорик, которому я успел рассказать про ночной разговор по рации, от смеха подавился шашлыком.
Следующий тост опрокинули за дружбу. Мишаня опять пил сок.
- Вот гляжу я на тебя и поражаюсь,- сказал Михалыч, разглядывая Мишаню, - вот ты говоришь, контуженый, и не пьешь. Я вот тоже контуженый, а только я водкой и лечусь.
- Дык у вас, это,- встрял Рувимыч, - контузии, други мои, разные: тебя, небось, Розка сковородой огрела, а человек на боевом посту вражиной взорванный.
- Сам ты Рувимыч взорванный, я между прочим, на Даманском в БТРе горел, косоглазые нас расколошматили, как бог - черепаху. Столько ребят положили, - глаза у Михалыча наполнились слезами, - Ээх,- махнул он рукой, - давай третий!
Выпили, не чокаясь, третий тост. Мы тоже погрустнели, вспоминая... .
Михалыч швырнул коту кусок баранины, кот ответил безграничной влюбленности взглядом.
- Ладно, мужики, - сказал Мишаня, поднимаясь, - пора нам!
- Шашлычки с собой возьмите, пацаны, потом доедите!
Рувимыч снял с мангала очередную партию шашлыка.
- И зелье тож, для аппетиту!,- Михалыч завинтил початую бутылку.
- Спасибо, не надо, не можем же мы с пузырем водяры на пост вернуться!, - вежливо отказался Зорик.
- Понял, айн минутен!
Михалыч, размахивая бутылкой, унесся в кухню и через пару минут вернулся, протянув нам бутылку из-под минеральной воды.
- Вот, мужики, берите водичку из источников Эйн-Геди, сейчас жарко, много пить нужно!, - произнёс он, кутаясь в теплый дубон.
Поблагодарив мужиков, мы, нагруженные покупками и подарками, двинулись в обратный путь.
Хаммер резво бежал под горку, от водки клонило в сон, но расслабляться не следовало. Был ранний вечер, уже начинались сумерки; все предметы на глазах становились размытыми и теряли резкость. Я крепче сжал ребристое цевье М16, прогоняя сонливость. Из динамика доносился усиленный радиообмен, но я не обращал внимания, пока Мишаня не прибавил громкости. Нам на заднем сидении было плохо слышно, но отдельные фразы долетали и не внушали оптимизма. "Пятеро тяжело пострадавших... Машина расстреляна из засады... Двое взрослых, трое детей... Амбуланс приехал... Проводим осмотр местности". Мишаня притормозил на обочине, выудил из кармана пачку "орбита" и протянул нам: "Там что-то случилось впереди, зажуйте, на всякий пожарный". Через пару километров мы увидели на дороге двоих солдат, один показал нам прижаться к обочине и остановиться. Приблизившись к ним, мы увидели дальше на дороге несколько армейских джипов, две машины скорой помощи и одинокий гражданский фиат, ткнувшийся в кювет. Мишаня вышел из машины, к нему подошел майор с красным беретом десантника под погоном. Они о чем-то переговорили, и он указал нам место на обочине, попросив подождать и не мешать следственной группе. Мишаня съехал с дороги и тормознул около других джипов. Впереди стояли бронированные машины скорой помощи, подаренные, судя по надписям на бортах, американской еврейской общиной. В одной задние двери были распахнуты, там шла лихорадочная возня. Зорик доложил по рации, что дорога закрыта, и мы задержимся.
