Богдан Сушинский - Жестокое милосердие
— Да нет, постреливали там дольше. Порядочно постреляли. А ведь для того, чтобы в лесу из засады уложить троих необученных, много времени действительно не надо.
18
Когда Курбатов вошел, Скорцени сидел, упираясь руками в ребро стола, и задумчиво всматривался в «бойницу» готического окна.
— Садитесь, полковник, — проговорил он, все еще не отрывая взгляда от оконного витража. — И отвечайте на мои вопросы: твердо и ясно.
Курбатов мельком взглянул на Штубера и погрузился в одно из свободных кресел, стоящих у приставного столика. Но прежде чем задать свой первый вопрос, обер-диверсант нажал на кнопку звонка, и вскоре в кабинете появился денщик с бутылкой французского коньяка и бутербродами.
— Надеюсь, барон очень вдумчиво объяснил вам, в каком благословенном замке вы находитесь, князь Курбатов? — спросил Скорцени, когда денщик расставил наполненные коньяком рюмки и блюдечка, на которых лежали бутерброды с ветчиной.
— Очень вдумчиво.
— И столь же вдумчиво вы утвердились в намерении окончить наши «Особые курсы Ораниенбург», как мы их называем?
— Если мне будет это предложено.
— Вам уже предложено, — резко ответил Скорцени.
— Простите, я как-то упустил этот момент из виду.
— Вам давно предложено это, Курбатов. Иначе вы не оказались бы за стенами Фриденталя, а были бы расстреляны за двести метров от его ворот. Именно так, за двести метров от них!
Курбатов поиграл желваками. Он не привык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном.
Однако понимал он и то, что Скорцени давно не интересует настроение людей, которым позволено оказаться по эту сторону ворот Фриденталя. И слушать в подобных ситуациях он привык в основном себя.
— В таком случае, мои намерения вам уже ясны, — как можно сдержаннее отреагировал он.
— Тогда столь же вдумчиво поведайте мне, кем вы видите себя в будущем, князь.
— В будущем? В послевоенном будущем? — явно не ожидал подобного вопроса Курбатов.
— Что вы мямлите, полковник? Мне пришлось задать вам элементарный вопрос.
— Извините, но мне трудно судить об этом.
Скорцени удивленно взглянул на Штубера.
«Кто этот человек?! Кого ты мне привел?! — ясно прочитывалось в этом взгляде. — А главное, какого дьявола ты его привел сюда?!»
— Вам приходилось слышать когда-либо более невразумительный ответ, нежели этот, гауптштурмфюрер? — спросил он вслух.
— Курбатов — всего лишь солдат, штурмбанфюрер. Война отучила многих из нас фантазировать на тему своего будущего, приучив вместо этого жить от приказа к приказу.
— В таком случае, вопрос к вам, умник вы наш, психолог войны. Кем видится русский князь Курбатов лично вам?
— Над этим следует поразмыслить.
— Ведь не предполагаете же вы превращать его в подрывника крестьянских подвод и грозу московских пригородных поездов? Или, может, попытаетесь использовать его в качестве подсадного в одном из партизанских отрядов?
— Что выглядело бы нелепо, — проворчал Штубер. А встретившись взглядом с Курбатовым, как можно вежливее объяснил:
— Мы не можем готовить своего элит-курсанта, не зная, кого именно мы готовим, на что его нацеливаем.
— Понимаю.
— Этого мало, полковник, — решительно рубанул рукой Скорцени.
— Князь Курбатов не был замешан ни в коммунистическом, ни во власовском движении, он не был сторонником ни сталинизма, ни фашизма, — перевел Штубер взгляд на обер-диверсанта рейха.
— Уже кое-какие проблески.
— Из этого следует, что для начала его можно рассматривать в роли вождя русского военно-эмигрантского союза, способного заменить и Андрея Власова, и Петра Краснова, и потерявшего всякий авторитет генерала Деникина.
— Наконец-то я слышу членораздельную речь.
— Мы должны обратиться к прессе, чтобы превратить диверсанта Курбатова в героя белоказачьего движения, человека, сумевшего пройти тысячи километров советскими тылами. Причем пройти их с боями.
— К тому же после войны русские аристократы в Европе тоже окажутся без своего вождя, — поддержал его Скорцени, делая глоток коньяку.
— Есть, конечно, несколько представителей императорского дома. Но, во-первых, император Николай II, как известно, добровольно отрекся от престола; во-вторых, эти наследники трона воинственно соперничают между собой, и, наконец, представители Белого движения и новой, военной, эмиграции монархию в России органически не приемлют.
— Так почему бы им не воспринять в облике вождя полковника, князя Курбатова? — вновь задался риторическим вопросом Скорцени.
Они умолкли и вопросительно уставились на Курбатова.
— Весьма польщен, господа, — поднялся тот с рюмкой в руке. — Как бы ни распорядилась мною послевоенная судьба, я останусь верным нашему диверсионному братству.
— Это уже речь, достойная князя Курбатова, — признал Скорцени. — Теперь вы видите себя в роли вождя русской эмиграции в Европе?
— Постараюсь увидеть.
— Это не ответ, — решительно покачал головой обер-диверсант рейха.
— Не разочаровывайте нас, полковник, — проворчал барон фон Штубер. — Во Фридентале признают только людей решительных.
— Прошу прощения, господа. Уверен, что я стану вождем русской военной эмиграции в Европе.
— В таком случае, за нового, верного рейху вождя русской военно-аристократической эмиграции в Европе, князя Курбатова! — провозгласил Скорцени.
Они опустошили рюмки, наполнили их и вновь опустошили.
— Считаю, что князя не стоит впутывать в наши диверсионные дела на Восточном фронте, — сказал барон, расправляясь со своим бутербродом. — Зато стоит активнее вводить его в русские военные круги Германии.
Скорцени несколькими глотками истребил оба бутерброда и, запив их очередной рюмкой коньяку, вновь уставился на Курбатова.
— В отношении вас, полковник, план будет таков. Для начала — усиленная физическая и военно-техническая подготовка, с практическими занятиями со специалистами по изысканным манерам и придворному этикету.
— Человечество не придумало ничего более тягостного и нудного, чем эти дисциплины, — сочувственно повертел головой Штубер. — Однако ничего не поделаешь: титул и цель обязывают.
— После этого мы отправим вас в Северную Италию, где вы будете действовать против врагов моего личного друга, дуче Муссолини. Впрочем, дело даже не во врагах дуче. Что-то давненько мы с вами, барон фон Штубер, не интересовались судьбой нашей итальянской протеже, княгини Марии Сардони.
— Что не делает нам чести, штурмбаннфюрер, и совершенно непростительно, — покаянно склонил голову барон. — Завтра же постараемся связаться с княгиней, чтобы засвидетельствовать свое почтение.
— На её вилле «Орнезия», в кругу людей, близких к еще одному нашему другу, князю Боргезе, который занимается сейчас на берегу Лигурийского моря подготовкой германских камикадзе[5], вы сумеете почувствовать себя человеком европейской аристократической элиты.
— Что очень важно, князь, для той роли, к которой вы отныне будете готовить себя, — уточнил Штубер. — И потом, после многомесячного рейда по сибирской тайге, побывать на вилле «Орнезия»… — мечтательно запрокинул голову Штубер. — Это значит побывать в совершенно иной жизни, в совершенно ином измерении.
— Не слишком ли мечтательно вы все это произносите, Штубер? — подозрительно покосился на него Скорцени.
— Простите, штурмбаннфюрер, всего лишь полет мечтаний.
— По-моему, до сих пор вы всегда восхищались красотами Украины, и жили по законам этики Восточного фронта.
— В этом-то и трагизм моей фронтовой судьбы, — вздохнул Штубер, явно намекая, что не против был бы сопровождать Курбатова в его командировке на Север Италии, к вилле княгини Сардони.
19
Идти на поиски было бессмысленно. Если ребята погибли, то и самим можно попасть в засаду, если же уцелели, то кто знает, какой лесной тропинкой пробираются, тем более что лейтенант вообще смутно представлял себе, где находится село, в которое они отправились. Конечно же, ему нужно было пойти вместе с ними. Кое-какой партизанский опыт у него все же есть. Да и лишний автомат при стычке с немцами был бы очень кстати.
В одном месте к невысокому перевалу через кряжистую возвышенность стекались сразу три тропы. Обследовав все вокруг, Беркут понял, что лучшего места для засады им не найти и что, кто бы ни появился вблизи, вряд ли он пойдет в обход возвышенности. Засев по обе стороны этого перевала, они с ефрейтором замаскировались в кустах между валунами и принялись ждать.
Солнце быстро прогревало каменистую почву. Под его на удивление жаркими лучами валуны исходили паром, словно раскаленные камни в парилке.
Усевшись на дождевик, Беркут привалился плечом к одному из них и незаметно для себя задремал. Очнулся же от того, что ясно услышал голоса. Группа людей приближалась к перевалу не по тропам, а вдоль гребня возвышенности — очевидно, она сбилась с пути и теперь искала удобного места для перехода. Еще не видя этих людей, Андрей негромко окликнул Арзамасцева, но, так и не получив ответа, начал прокрадываться по гребню как бы навстречу группе.
