Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III
Тогда в Севастополе я встретился с военным корреспондентом, ныне известным писателем Петром Сажиным.
Петр очень точно записал в дневнике то, что мы тогда вместе наблюдали:
«…Около дома, в котором обосновался председатель Севастопольского горисполкома, бывший матрос Василий Ефремов, толпились женщины с Корабелки, с Петровой горки, с Чапаевки.
Председатель и его сотрудники сидели на вещевых мешках — никакого имущества не сохранилось и ничего нельзя было добыть поблизости. Севастопольские женщины — мичманские и матросские жены, приученные, как и их мужья, к флотскому порядку, после краткого разговора с председателем погоревали, поохали, а некоторые даже „слезой умылись“, вспомнив погибших, заявили:
— Ничего, Василий Петрович! Не горюй! Во время обороны, под бомбежками слабину не выбирали, а теперь и подавно. Вон немец пускай на Херсонесе икру мечет…
Примерно через два-три часа женщины вернулись к горисполкому. Вышедший навстречу Ефремов прослезился: у дверей дома — столы, стулья, бак для воды, кое-какая посудка, подушки, одеяла, а в руках у некоторых женщин даже судки с горячей пищей!
Объезжая город, я побывал на Корабельной стороне, на Зеленой и Петровой горках, на Лабораторном шоссе, и всюду на жарком южном солнце разыгравшегося дня сушилось солдатское белье, а возле чанов с горячей водой солдаты, голые до пояса, с коричневыми от загара шеями, с наслаждением терли мочалками друг другу беломраморные торсы. А их белье тут же стиралось „мамашами“. И мне невольно вспомнилось, как во время обороны Севастополя тысячи добрых и неустающих женских рук обстирывали гарнизон, ремонтировали обмундирование, шили белье, штопали носки, делали минометы, мины, гранаты и еще бог знает сколько разных вещей!..»
10 мая. Утро. На руинах — обращение Севастопольского городского Совета депутатов трудящихся:
«Жители Севастополя!
Доблестная Красная Армия и Военно-Морской Флот освободили столицу черноморских моряков — овеянный славой Севастополь. Над городом снова реет Красное знамя Советов. Трудящиеся города сердечно благодарят войска, освободившие Севастополь.
Товарищи! Соблюдайте строгий военный порядок и дисциплину. Вылавливайте шпионов и провокаторов и отдавайте их органам власти!
Дружно за работу! Самоотверженным трудом поможем быстрее восстановить промышленные и коммунальные предприятия города, жилые дома и культурно-просветительные учреждения.
Да здравствует советский Севастополь!
Слава Красной Армии!
Слава Военно-Морскому Флоту!
Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков)!».
Неведомо какими путями в разрушенном до основания городе находят горком партии и горсовет письма, лавиной хлынувшие в город со всех концов страны.
И во всех один вопрос: «Как побыстрее приехать в Севастополь?»
Из Сибири: «Дорогие севастопольцы! Я пишу вам в тот момент, когда радио принесло известие о взятии нашими войсками Бельбека, Качи, Любимовки, а вечером мы услышали об освобождении Ялты. Пока мое письмо дойдет до Крыма, город-герой будет уже советским. Мое сердце с вами, товарищи, оно рвется в родной город».
Из Казахстана: «Прошу дать мне возможность быстрее вернуться в любимый Севастополь. Я знаю, что фашистские варвары сделали с ним. Я знаю, много трудностей будет впереди, но я хочу быть в числе людей, на долю которых выпало большое счастье восстанавливать город-герой…»
Тысячи писем, со всех концов страны…
Иду по мертвому городу. Поднимаюсь к Историческому бульвару. Пожалуй, зря я сюда шел — только сердце растравилось. Как я любил Севастопольскую панораму. Сколько раз бывал здесь.
А сейчас… Сейчас — черный, обугленный скелет здания.
Захожу внутрь. Все стены — в надписях: «Здесь были два друга — верные сыны России. Лев и Валерий».
«Здесь наверху я в последний раз махнула платочком Жоржу, когда уходил поезд. Прощай, Жорик, что ждет тебя в Германии? 1943 г. Нина П.».
«За что они убили мою Лидочку, за что? Клавдия С.».
«Смерть фрицам за то, что надругались над военнопленными и сожгли их в барже 4.4.44».
«Здесь были защитники Родины. Нюра, Лида, Фрося».
Впрочем, надписи везде — на стенах руин, в казематах, на набережной:
«Мы жили здесь с 30.VII.43 года, а раньше на Ленина, 100. Нам было очень тяжело и грустно. 4.V.44 отправлены в рабство: Гостищева Люба, Гостищева Феодосия, Юнусов Алик, Федосеева. Прощайте, друзья, наше сердце в слезах. Помните нас!»
«Дорогая Родина, не забывай нас, мы не забудем тебя. Крогулецкая»…
Надписи — первый рассказ о том, как жил, сражался, в оккупации непобежденный Севастополь.
И враг с лихвой заплатил за все страдания, муки и жертвы наши:
«За всю крымскую кампанию с 8 апреля по 12 мая, — говорилось в сообщении Советского информбюро, — противник потерял по главным видам боевой техники и людского состава: пленными и убитыми 111 587 человек, танков и самоходных орудий — 299, самолетов — 578, орудий разных калибров — 3079, автомашин — 8086…».
Такова была севастопольская «арифметика».
Позднее я видел, как в бухту входили боевые корабли флота.
Кто в эти минуты не вспоминал слов щемящей душу песни «Заветный камень»?
Взойдет на утесЧерноморский матрос,Кто Родине новую славу принес.И в мирной дали пойдут кораблиПод солнцемРодимой земли.
«Мирная даль» тогда еще только брезжила. Но флот входил в Севастополь, В наш свободный, родной Севастополь.
Наука ненависти
Страшными были заключения всех, кто это видел: и членов Комиссии по расследованию фашистских зверств, и журналистов, и просто тех, кому даны слух и зрение. Фашистские мерзавцы предали огню и разрушению все исторические памятники города и русской славы, его многочисленные архитектурные реликвии. В развалинах лежали все предприятия, в том числе Морской завод, сооружения порта, культурные и бытовые учреждения. Военно-исторический музей первой обороны Севастополя, знаменитый институт физических методов лечения имени Сеченова, биологическая станция Академии наук СССР, Морская обсерватория, Дом флота, Морская библиотека, Херсонесский историко-археологический музей, картинная галерея, Владимирский собор, драматический театр, кинотеатры, техникумы, школы, гостиницы, детские сады и ясли — все было разрушено, разграблено, загажено.
Взорваны Графская, Минная, Корабельная, Северная, Инженерная, Телефонная и другие пристани. Подорваны туннели — плод долголетнего и титанического труда русских людей.
Искромсанный в куски, лежал в глубоком ущелье Камышловский железнодорожный виадук, один из самых высоких в стране.
Горестно вздыхали железнодорожники: у них на станции все взорвано и порушено. В двух местах — с высокого крутого берега Северной бухты и за Инкерманом — гитлеровцы сбросили под гору тысячи вагонов и цистерн, а обломки их подожгли. Ни одного паровоза. Завалены все туннели?
Разрушено было 97 процентов всего городского хозяйства.
На улицах освобожденного города нужно было проложить тропки и дорожки, очистить проходы и проезды на главных магистралях, на спусках к причалам и пирсам. И всюду еще таилась смерть: гитлеровцы начинили город и его бухты десятками тысяч мин.
Но не только разрушения, руины и пепел оставили горестные раны в человеческих душах. Здесь я должен перенести время повествования почти на тридцать лет вперед, в 1972 год, когда Выездная сессия Военного трибунала Краснознаменного Киевского военного округа рассматривала уголовное дело карателей из добровольческого батальона СД.
На имя председателя суда полковника юстиции А. Е. Бушуева, государственного обвинителя полковника юстиции П. И. Модленко, членов трибунала, в редакции газет ежедневно поступают письма от граждан не только Крыма, но и других областей и республик. В них — гнев, негодование, проклятие палачам, виновникам гибели тысяч советских людей. Эти письма являются дополнением к обвинительному заключению.
Многие строки невозможно спокойно читать. Матери, жены, дети погибших, бывшие узники… Их боль лишь на время утихала. Суд с новой силой растревожил никогда не заживающие душевные раны.
Анна Петровна Харитонова к письму, присланному из Алушты, приложила справку из Госархива, в которой говорится: «По материалам Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в период временной оккупации Крыма (1941–1944 гг.), в списках граждан, расстрелянных по Симферопольскому району, под № 185 числится Панков Петр Ефимович, директор школы, под № 186 — Панкова Тамара Михайловна, учительница, под № 187 — Панков Геннадий Петрович, учащийся».
Анна Петровна пишет: «В справке почему-то ничего не сказано о сестре Софье, ей тогда был 21 год. Она тоже погибла в том же концлагере, на территории совхоза „Красный“.
