Елена Ржевская - Особое задание. Повесть о разведчиках

* * *

Выбрасывая из-под гусениц комья снега, танки быстро проходят по улицам Ржева, на танках тесно плечо к плечу сидят бойцы, крепко зажав в руках автоматы. Под тяжёлыми касками свои родные русские лица, потемневшие в бою. Жи­тели города вышли из подвалов, мальчишки об­лепили ворота, покосившиеся фонарные столбы, обгоревшие деревья. Над рёвом моторов, над гу­сеничным скрежетом повис женский плач. Кто-то плачет навзрыд, в голос. Это вырвавшийся на волю вдовий крик о долгожданном счастье, о горе, которое острее в такой час.

Старушка пробралась вперёд на мостовую,— за плечами у неё котомка, зябко спрятаны руки в рукава пальто, — задрав голову, провожает танки, уходящие в новый бой. Кто-то тронул её за плечо.

—    С освобождением Ржева, бабушка!

Она обернулась. Незнакомый парень в долго­полом пальто стоял возле неё.

—    Поди-ка, бабушка, — позвал он её.

Старуха не тронулась с места, насторожилась,

подслеповато прикрыла веками глаза.

— От Петра Семёновича идёшь?— тихо, од­ними губами спросил парень.

Старуха открыла глава.

—         Вспомнил, Никитичной тебя звать, — он тронул лацканы своего пальто,— не узнаёшь меня в этой одежде? Белоухов моя фамилия.

Старуха недоверчиво ещё раз оглядела его, сказала упрямо:

— Мне другого надо, курчавого.

Белоухов помрачнел.

—    Его нет больше, бабушка. Убит Дубяга.

—    Убит?

—    Идем, — решительно потянул её Белоухов.

Они вошли во двор длинного двухэтажного

дома.

—        Тебе повезло, бабушка, что я нашёл тебя,— говорил Белоухов,— ты бы намаялась, пака оты­скала нас.

На входной двери рукой Белоухова было вы­ведено мелом: «Занят». Подполковник поручил Белоухову занять дом для разведки. Водя Ники­тичну по комнатам, заставленным разномастной дорогой мебелью, где на постелях валялись в бес­порядке шёлковые стёганые одеяла, а на полу, на стульях были разбросаны платья, кружево, бельё, Белоухов объяснял ей:

—         Здесь городской голова жил. Два дня на­зад бежал из города. Всё равно поймаем гада.

Он пнул ногой корзину с барахлом.

—         Всё наворовано. Натаскал из чужих квартир мебель, тряпки.

Снимая с плеч котомку. Никитична сказала, предупреждая расспросы Белоухова:

—        Подполковника дождусь, ему передам, что нужно.

Белоухов дружелюбно усмехнулся:

— Раз так, я пошёл.

— Вот накормить мне тебя, жаль, пока не­чем, — сказал он ей с порога, — отдыхай.

Тупоносые тягачи медленно волокли по мос­товой тяжёлые пушки. Через улицу пронесли на носилках раненого. На перекрёстке толпился на­род,— здесь дымила походная кухня пехоты: повар в белых нарукавниках разлизал горячий суп жителям города в кострюли, банки, бидоны. Приближались звуки духового оркестра — эта полки второго эшелона вступили в город.

Переодетый в штатское, затерявшись в толпе, Белоухов испытывал гордое чувство своего при­частия к большому событию. Вот мы и в Ржеве…» Здесь родился Белоухов, провёл детство. В боях за этот город погиб Дубяга, взяв на себя самую тяжёлую часть их общей задачи. Ранен Бутин, верный товарищ...

Пошёл сильный снег, было холодно, но никто не замечал этого. Вокруг становилось всё празд­ничней, оживлённей. Как старым друзьям, от ко­торых, казалось, долго был отрезан. Алексей Бе­лоухов радовался накрытым брезентом тяжёлым машинам с боеприпасами; девчатам из полевой пекарни, сидящим высоко на мешках; корреспон­дентам армейской газеты. Из-за угла выехала большая красная машина и стала на перекрёстке, дожидаясь, когда регулировщик пропустит её. Белоухов издали узнал старую красную машину ржевской городской пожарной команды. Это из-за неё было много спора с брандмайором. Уп­рямый старик отказывался перекрасить машину, хотя её легко было обнаружить с воздуха,— он хотел въехать в Ржев по всей форме. Вот он вы­шел из кабины, крепкий, подвижный, заспешил к регулировщику, уговаривает поскорей пропу­стить его, грозит, показывает рукой на запад, где на окраине города еще пылает огонь.

Показалось несколько человек в полувоенной одежде со знаменем впереди. Они шли строгим строем, хотя кое-кто из них прихрамывал. Это были «городские учреждения», как называла их Тоня. Их было всего несколько человек, это те, кто не мог больше сражаться, остальные в пар­тизанском отряде преследуют отходящие немец­кие части по ту сторону Ржева.

У Белоухова учащённо забилось сердце. Где-то здесь должна быть и Тоня. Он вышел на мо­стовую навстречу приближающимся людям. Вот и Тоня, она прошла мимо, не узнав его в граждан­ской одежде.

Он шёл по тротуару, провожая их. Белоухову хотелось окликнуть Тоню, рассказать ей о Дубяге, но он не решился. Он видел её лицо, счаст­ливое, разгорячённое, белый платок сбился на затылок. Она вернулась в свой Ржев, где роди­лась и выросла, где девочкой затевала игры на улице и убегала на Волгу, где училась и жила своей семьёй. Теперь она снова пойдёт работать в школу. Белоухов радовался за неё — конец её мытарствам, но в то же время грустно стано­вилось у него на душе: он никогда больше не увидит Тоню, она останется здесь, а его путь дальше — на запад.

Над городом реют красные флаги. Войска тес­нят противника. Подтягиваются вторые эшелоны и с хода вступают в бой. На понтонной пере­праве через Волгу тянут артиллерию вперёд на запад, отстреливаются зенитки, спешно наводят вторую переправу.

Город возрождается к жизни. Уже открылась первая пекарня, первая столовая; жители вышли на субботник; восстанавливать водопровод и электростанцию. Свет! Воду и свет городу, по­гружённому долгие месяцы во мрак.

Бойцы Ярунина тем временем делают своё дело. Подполковник Ярунин руководит работой по откапыванию мин, В его распоряжении фа­шистский план минирования Ржева, добытый разведчиками, и данные, собранные подпольной группой лагеря, выполнившей задание, передан­ное ей Хасымкули.

Сапёры шарят миноискателями, но безус­пешно — мины вложены в специальные деревян­ные ящики, и миноискатель не обнаруживает их. Сапёры и разведчики копают заступами, ломами мёрзлую землю в поисках мин.

Небо прояснилось, диск солнца повис над горо­дом, пригрел снег. Под снегом, под слоем земли, в промёрзшем песке — небольшой деревянный ящик, в нём дремлет мина. Сапёр присел над ней, открыл ящик, подышал на застывшие паль­цы и обезвредил мину.

Подполковник Ярунин вынул записную книжку и записал: «10 ч. 40 м., четвертое марта — обез­врежена первая мина».

— Начнём!—сказал он сапёрам.

И по всему городу, по пунктирам плана, смер­тельно опутавшим Ржев, растеклись сапёры и разведчики, ставшие сапёрами. Лихорадочно за­кипела работа.

Стрелка плана уводит в южную часть города к железной дороге. Предотвратить разрушение!

По железной дороге бесперебойно двинутся по­езда, сюда придут армейские грузы, здесь разме­стятся армейские склады.

Здание городского совета, Дом пионеров, цент­ральная улица! Идут сапёры, обезвреживают мины — простое солдатское дело, и мало кто об­ращает на них внимание, но сколько несчастных было бы сегодня среди этих радующихся людей, если бы дом за домом, улицу за улицей не отвое­вали разведчики и сапёры у смерти и разру­шения.

Вот они, гадины в деревянных коробках, они ручные теперь, бездыханные, обезвреженные...

Можно передохнуть минуту, подумать о всех тех усилиях, из которых слагается этот счаст­ливый день. О мужественном суровом труде «Брата», о подвиге Дубяги, Хасымкули, Бутина, Белоухова, Любы и многих, многих советских людей.

* * *

Бутин отпросился из санбата на пятые сутки. Он шёл через Ржев, жадно и радостно озираясь вокруг.

Со всех крыш — капель. Если вслушаться в её многотактовые переборы, услышишь насту­пление весны, она дружно идёт на город. Ожив­лённо на улицах, много жителей уже возврати­лось из деревень, гулко разносится говор — так звучат голоса только ранней весной.

Санный обоз растянулся по улице — под ро­гожей мешки с мукой, дуги увиты лентами.

— Эй, парень!

Бутин оглянулся.