Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд
— Вы меня узнали, Хельгерт?.. — выдавил сквозь тонкие губы штурмбанфюрер. — Шестнадцать месяцев назад мы встречались с вами в Гамбурге. — Дернберг сделал шаг по направлению к арестованному и принял театральную позу, засунув левую руку в карман.
Полковник стоял сбоку, скрестив руки на груди. Он явно наслаждался этой картиной.
— Вы прекрасно знаете, что я вас не забыл, — произнёс Хельгерт спокойным, но твёрдым голосом.
Губы Дернберга расплылись в ехидной усмешке:
— Я имел удовольствие видеться и беседовать с вашей супругой. Конечно, я имею в виду не ту встречу в Гамбурге, нет. Я виделся с ней позавчера в Берлине.
«Сколько раз я был готов уничтожить этого типа, но условия не позволяли», — подумал Хельгерт и закрыл глаза.
Смех Дернберга был неприятен полковнику фон Зальцу.
— Между прочим, я сделал ей соблазнительное предложение…
Хельгерт резко поднял правую руку и, сжав её в кулак, ударил Дернберга прямо в лицо.
Штурмбанфюрер полетел в угол, но Фрейберг успел поддержать его. В тот же миг оба жандарма повисли на руках Хельгерта. Им он не оказал ни малейшего сопротивления.
Усадив Дернберга на стул, Фрейберг бросился на Хельгерта.
— Назад, Фрейберг, я буду стрелять! Уведите арестованного! — приказал, жандармам полковник, вытащив из кобуры пистолет.
Жандармы увели Хельгерта.
— Господа, чем ещё я могу вам служить?
На лицах обоих эсэсовцев появилось выражение ненависти, что не сулило фон Зальцу ничего хорошего в ближайшем будущем.
— Прикажите немедленно отвезти меня на аэродром. Мне нужно в Берлин. — Дернберг вытер платком разбитую в кровь губу. Выражение лица Дернберга выдало все его мысли. — Гауптштурмбанфюрер фон Фрейберг пока останется в вашем распоряжении, господин полковник. — Голос Дернберга чуть заметно дрожал.
Глава седьмая
Одиннадцатого сентября первый разведывательный отряд американской армии перешёл границу у Прюма, а на следующий день американцы захватили оборонительное сооружение № 115. Тринадцатого сентября танковая дивизия глубоко вклинилась в гитлеровскую оборону южнее Аахена.
Итак, вторжение противника на территорию рейха началось, Фельдмаршал Модель пытался контратаковать, однако его попытка не увенчалась успехом. Войска вермахта снова оказались в тяжёлом положении.
Осенью 1944 года во Франции, Бельгии и Голландии находилось пятьдесят четыре дивизии под командованием Эйзенхауэра. Одни из них из-за недостатка в средствах передвижения стояли на месте, другие под командованием генерала Паттона рвались в Саар, третьи бее движения застряли в Арденнах.
Перемещение фронтов принудило к перемещению и обер-ефрейтора Якоба Ноллена, уроженца Мюнстербуша, небольшого населённого пункта восточнее Аахена. Там у его родителей была овощная лавочка.
В первую неделю октября вокруг старого кайзеровского города снова разгорелись ожесточённые бои. Два американских корпуса окружили город.
Восемнадцатого октября командование вермахта опубликовало сводку, в которой говорилось: «После пятнадцатидневных кровопролитных боёв вокруг Аахена превосходящим пехотным и танковым силам американцев и англичан удалось замкнуть кольцо окружения южнее Вюрзелена и выйти на юго-восточную окраину города».
— А что же будет с Мюнстербушем? — с беспокойством спрашивал Ноллен у своего командира майора Брама.
Спустя трое суток прекратили сопротивление последние группы гитлеровцев, оборонявшие центр города. Через две недели в сводке вермахта сообщалось: «В лесу у Гюртгена, юго-восточнее Аахена, американцы при поддержке танков атаковали позиции наших войск».
Услышав эту сводку, Ноллен подумал: «Это как раз мои родные места. Там мне хорошо знакома каждая тропка, каждый кустик. Сколько я там ягод и грибов собрал! Я так любил эту местность с её холмами, горами. Отец с матерью от страха, наверное, из погреба не вылазят…»
Поскольку майор Брам не мог удовлетворить любопытства Якоба, последнему ничего не оставалось, как регулярно слушать радиопередачи со сводками.
«…На участке фронта вблизи Гейленкирхена и до леса у Гюртгена вчера после бомбардировки этого района авиацией противника началось третье по счёту сражение под Аахеном… Войска противника понесли большие потери в живой силе перед позициями наших войск. И лишь восточнее Гейленкирхена и у Штольберга американцам на некоторых участках удалось вклиниться в нашу оборону». Это сообщение успокоило Ноллена, так как Штольберг находился восточнее Мюнстербуша.
На следующий день бои уже велись на фронте шириной семьдесят километров при поддержке крупных сил танков и артиллерии.
Ноллен, будучи солдатом, прекрасно знал, что за всеми этими словами скрываются такие понятия, как «прорыв», «отступление» и особенно «окружение».
Он механически нёс службу, так же механически играл в скат со своим командиром, когда тот ему это приказывал. Но что бы Якоб ни делал, чем бы ни занимался, он думал о доме и о родителях. Если их насильно не эвакуировали, то они остались на оккупированной территории и сейчас их обстреливает немецкая артиллерия.
— Ну, Ноллен, что нового под Аахеном? — спросил Брам обер-ефрейтора. Голос его на этот раз звучал резче обычного.
Парень налил в чашку кофе и подал командиру со словами:
— На участке ведутся бои местного значения. Наши захватили много пленных и одиннадцать танков.
— Ну вот видишь!
— Хорошо бы знать вообще, что происходит на фронте — и у себя под носом тоже.
— А ты что-нибудь слышал о плане Моргентау? — Майор откусил кусок чёрного, плохо пропечённого хлеба. — Хитрая птица этот американский министр финансов. Разработанный им план утвердили Рузвельт и Черчилль. Суть этого плана сводится к тому, чтобы расчленить Германию на части, а все военно-промышленные объекты Рура или демонтировать, или уничтожить. Шахты и рудники, после того как из них будет вывезено всё оборудование, разрушить. Как ты думаешь, можем мы рассчитывать на милость такого типа, а, Ноллен?
— А разве русские хотят сделать с нами не то же самое?
— Те по крайней мере заявляют о том, что они хотят освободить немецкий народ от фашистов.
— А разве это выход, господин майор?
Брам несколько секунд молча жевал хлеб, а затем сказал:
— Выход? Наша единственная надежда на спасение фатерланда заключается в беспрекословном повиновении фюреру и ведении тотальной войны против всех наших врагов. Так сказал Геббельс. Другие же требуют от нас безоговорочной капитуляции, Ноллен. Хорошенькое дерьмо, верно? — И майор снова начал жевать.
— И вы думаете, что всё ещё можно исправить? — отважился спросить обер-ефрейтор.
— Исправить? Сможем ли мы исправить положение? Восемнадцатого октября был подписан приказ, согласно которому нужно было приступить к формированию батальонов фольксштурма. Теперь рамки призывного возраста раздвинулись от шестнадцати до шестидесяти лет. Народно-гренадерские дивизии росли как грибы после дождя, через два месяца их уже бросали в бой. А посмотри на нашу шайку: уж никак не скажешь, что она хорошо подготовлена… — И майор Брам впал в глубокое раздумье, в ходе которого сам себе задавал вопросы и сам отвечал на них. Удастся ли Германии выиграть эту войну? Вряд ли. А как обстоит дело с капитуляцией при таких условиях? Лишь шестьдесят процентов пахотной земли останется под обработкой. А что будет с оставшимися сорока? Гитлер привёл немецкий народ к катастрофе, однако угрозы, исходящие от плана Моргентау, сделают его союзниками даже тех, кто до сих пор выступал в оппозиции к фюреру, так как их интересы совпадают с интересами фюрера. Положение довольно сложное и в то же время смешное.
— И куда только запропастилась эта девчонка-корреспондентка? — со злостью спросил майор.
— Осмелюсь заметить, фрейлейн, возможно, ещё не готова.
Майор вскочил с места, надел шинель и, вытащив пистолет из кобуры, выскочил из бункера.
«Аахен, первый крупный германский город, перешёл в руки противника. Бои идут уже на немецкой земле. В будущем это будет восприниматься как нечто само собой разумеющееся, особенно на Восточном фронте», — думал майор. Затем его мысли перескочили на другое, касающееся только его. «Сегодня же надо положить конец шантажу со стороны этой журналистки, всё равно каким образом, по надо».
Дослав патрон в патронник, майор сунул «вальтер» в карман.
Навстречу ему шёл капитан Найдхард.
— Господин майор, вы должны подписать кое-какие бумаги… — И он протянул Браму папку.
Брам невольно подумал о том, что никто другой не осмелился бы сказать ему, что он «должен» что-то сделать. Найдхард же мог позволить себе такое. Он делает всё возможное для того, чтобы верно служить фюреру. Его мышление так же ясно, как и его взгляд. У него почти квадратное лицо, и он свободно может позировать любому скульптору, если тот задумает лепить с него солдата, который твёрдо верит в победу германского оружия…
