Николай Чебаевский - Страшная Мария
— Ясное дело.
— Только ты не пужайся, тут подныривать надо. Рот закрой.
На этот раз Иван задержался в пещере подольше. Марию уже начала одолевать тревога, когда он снова показался из воды.
— Порядок! — сказал он, отдуваясь. — Надо бы и пулемет сюда упрятать… Теперь каратели, поди, рыскают крутом, ищут нас. Уходить поживей надо. И ты подавайся скорее домой!
Вдруг он спохватился, спросил тревожно:
— А Танюху где оставила? Со смолокуром, что ли?
— Батя не дал ее с собой взять.
— Вот и ладно, — облегченно вздохнул Иван. — Видишь, как все обернулось… — Порывисто обнял Марию, прижал к себе. — Неохота расставаться, да надо. Поспешай домой, а я к своим подамся.
— А пулемет? — спросила Мария.
— Пулемет я в озере утопил. Ничего ему пока не сделается, густо смазан. На случай запомни: там вон, где сушина на берегу. Лучше бы сюда перетащить, да некогда. Прощай пока!
Он вскочил в седло, пригнулся, поскакал к согре, уводя в поводу коня Ванюхи Соврикова.
Мария проводила его взглядом, до боли в сердце жалея, что встреча была такой короткой — не удалось даже толком поговорить, и радуясь тому, что все обошлось благополучно.
…Над холмистой степью, одетой в нежную зелень, плыло среди облаков ласково греющее солнце. В кустах тренькали синицы. Умиротворенностью веяло от полей.
18
Домой Мария вернулась с попутчиком. В Сарбинку ехал с пашни старовер Куприянов. Она вышла на дорогу, попросила подвезти ее.
Нелюдимый старик сначала не отозвался, лишь подхлестнул коня, намереваясь поскорей миновать ее. Но, видимо, вспомнил, какой колдовской силой обладает Мария, и, убоявшись вызвать ее гнев, резко натянул вожжи, буркнул:
— Садись не то…
А когда Мария села рядом, поминутно поглядывал на нее, всерьез опасаясь, как бы не обернулась она опять свиньей или еще какой нечистью. И торопил коня, стремясь поскорее добраться до деревни.
Свекор не ожидал такого скорого возвращения невестки. Спросил обеспокоенно:
— Не встретились разве?
Она рассказала старику о встрече с Иваном. Не сказала только, как спрятали раненого партизана. Просто не успела. На улице раздался гулкий конский топот. Мария выглянула в окно и отшатнулась: скакал отряд карателей.
— Не сюда ли торопятся, паразиты? — встревожился свекор. — Не подглядел ли кто, где ты была? Не дай бог, выведывать примутся…
— Не бойся, батя, ничего не выведают, — сказала Мария.
— Пронеси, господи! Ежели спрашивать станут, куда со смолокуром ездила и отчего возвернулась, так надо толком объяснить…
И опять Мария не успела ответить старику. Каратели спешились под окнами, толпой ввалились в ограду. Потом затопали сапоги на крыльце. Резко хлопнула сеночная дверь, рывком распахнулась избяная.
— Дома, стерва? — гаркнул рябой верзила, первым ворвавшийся в избу.
Следом быстрым пружинистым шагом вошел щеголеватый поручик Куницын. Отстранив рябого, спросил насмешливо:
— Не успела, гражданочка, смыться?
— Куда я смоюсь? От дитя-то! — сказала Мария, покачивая зыбку, в которой спала Танюшка.
— Довод логи-ичный! — протянул поручик язвительно. — Нелогично другое: почему заботливая мамаша бросила это самое дитя и спозаранок помчалась в поле.
— Я не бросала, с батей оставляла.
— Ага, все же не отрицаешь? — ухмыльнулся офицер. — Для начала и это похвально. Надеюсь, любезная, скажешь заодно, куда путь держала?
— На базар со смолокуром хотела съездить. Серянок да керосину хоть чуток у менял добыть.
— Так, так. А нельзя ли узнать, отчего с полпути вернулась?
— Потому что напужалась…
— Гм-м… Любопытное признание, — хмыкнул поручик. — Хотелось бы уточнить причину испуга.
Мария сказала, что у ворот поскотины встретился верховой, сообщил, что у хутора произошла стычка и все дороги будут теперь обложены. Смолокур все-таки поехал дальше, а она забоялась, вернулась домой. Сначала шла пешком, потом ее подвез до села старовер Куприянов.
— Достоверно изложила, — согласился поручик. — Упустила пустяк: где с муженьком виделась, где раненого комиссара припрятали?
У Марии похолодело в груди. Неужели каратели выследили их? Нет, тогда поймали бы всех на месте, под крутояром. Что-то они знают, но далеко не все. Сообразив это, Мария овладела собой.
— Никого я не видела, ничего больше не знаю.
Поручик уперся в нее взглядом.
— Что ж, тогда поступим иначе… — опять усмехнулся он, и в глазах у него мелькнуло ехидство.
Он достал портсигар, закурил, с удовольствием затянулся и негромко скомандовал верзиле:
— Ввести главаря.
В избу втолкнули Ивана. Лицо его было в кровоподтеках, нос распух, вздулся картошкой, руки связаны.
Ноги Марии сделались ватными, она обессилено опустилась на лавку. Все помутилось перед глазами, поплыло туманом.
Отец протянул руки к сыну, намереваясь, видимо, обнять его. Но рябой так хлестко ударил его в скулу, что старый без памяти рухнул в закуток за печью, где зимой висел рукомойник, а летом складывали всякую рухлядь.
— Кого бьешь?! — яростно сказал Иван. — На георгиевских кавалеров царские офицеры не смели руку поднять. А ты, мясник, героя бьешь.
— Ничего, оклемается, коли герой, — осклабился верзила.
— Если бы он не вырастил красную сволочь, был бы, разумеется, в почете. Теперь же — пардон! — поручик дернул плечом, приблизился к Марии, заглянул ей в лицо. — Так как, любезная, возобновим беседу? Видишь сама, запираться бесполезно. И ты и твой матрос в наших руках. Скажу откровенно: полного помилования партизанскому вожаку не будет. Но если ты откроешь, где спрятан партизан, то тебя не тронем пальцем, муженька твоего отправим в тюрьму. А нет — будете рядом болтаться на воротах. И ребенок останется круглой сиротой… Даю три минуты на размышление.
Поручик сел на табуретку посреди избы, не спуская с Марии испытующего взгляда, стал пускать колечки дыма.
Иван тоже неотрывно смотрел на жену. Он знал, что Мария не струсит, но ему хотелось хоть немного поддержать ее. Мария не стала раздумывать и минуты.
— Ничего больше не знаю, никакого комиссара не видела.
— А кого видела?
— Никого, кроме смолокура и старовера, не видела.
— А кто говорил, что верховой встретился у ворот поскотины? Может, это и был комиссар?
— Откуда мне знать, на лбу у него отметины не было.
— А может, это муженек твой был? Сцапали мы его недалеко от тех ворот.
— Не бреши, господин поручик. У ворот, да не у тех, не на тракте, а возле мельницы напоролся я на вас, — уточнил Иван. И добавил, видимо, для Марии: — Сцапать было нехитро: конь угодил в сусличью нору, грохнулся на всем скаку и меня под себя подмял. Не велико геройство навалиться целым взводом да скрутить беспамятного. Попробовали бы подступиться, когда очухался!
— Молчать! — схватился офицер за кобуру. — Не то заткну рот пулей!
— Это самое человечное из того, что каратели умеют делать, — поддел матрос.
— А-а, ты еще язвишь? Героя корчишь? С таких героев я живо спесь сшибаю! — Поручик кивнул верзиле-солдату: — Покажи-ка, Демьян, большевичку закрутку. Полагаю, сразу станет податливее…
Детина выбежал во двор, принес круглое березовое полешко, просунул его между веревками, которыми были связаны заломленные назад руки Ивана. Принялся крутить, как крутят у саней завертку оглобель. Скручиваясь, веревки врезались в тело, еще больше заламывали руки, выворачивали их из плечевых суставов.
Поручик, удобно устроившись на табуретке, заложив ногу за ногу, приготовился выслушивать сначала стоны, затем дикие вопли и, наконец, нутряной, нечеловеческий рев.
Но странное дело, все пошло не так, как ожидалось. Солдат усердно крутил веревку, аж сопел от напряжения, руки матроса заламывались все страшнее, слышно было, как трещали сухожилия, но Иван не издал ни единого звука. Лишь лицо закаменело, да на шее толстыми жгутами напряглись синие жилы.
Офицер нервно приподнялся, нетерпеливо потребовал:
— Крути сильнее, болван!
Багровея от натуги, верзила приналег на полешко, повернул его еще.
У Марии помутилось в голове. Она в беспамятстве кинулась на верзилу, вцепилась в него, оторвала от Ивана. И полешко со свистом раскрутилось, веревки ослабли.
Отшвырнув Марию, солдат поспешно принялся исправлять оплошку. Но офицер унял его:
— Погоди, дадим передышку. У него язык, очевидно, отнялся…
Поручик встал напротив Ивана, стремясь заглянуть ему в глаза.
— Мужество, конечно, заслуживает уважения. Согласен, ты человек стойкий. Но бессмысленное упрямство твое тебя же привело к мукам. Пойми, куда разумнее сказать все начистоту.
Тяжело передохнув, Иван произнес с беспощадной издевкой:
— Скажу одно: поджилки не у меня, а у тебя трясутся!
