Гюнтер Бломертц - Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945
Мы быстро поехали дальше, включив габаритные огни, по направлению к Ле-Бурже.
Большая группа грузовых самолетов с красными крестами приземлилась там для погрузки раненых.
– Когда вы доберетесь до Дюссельдорфа? – спросил я, передав Даниэль и Хинтершаллерсу таблетки первитина и проглотив одну сам, чтобы отогнать сон.
Хинтершаллерс положил таблетку себе на ладонь.
– Гм, нам хватит суток. Свидание состоится завтра днем у меня дома. Ты один раз был там.
– А как ты переедешь границу?
– Эти вещи сотворят чудо, – ответил мой товарищ, достав огромную жестяную банку сардин в масле, бутылку бренди и пачку сигарет.
В следующее мгновение Хинтершаллерс уже мчался прочь вместе с Даниэль.
Я постоял несколько секунд, глядя им вслед. Что, если Ульрих погибнет? Я боялся, что чувствовал к Даниэль нечто большее, чем должен был, но постарался прогнать эти мысли.
Глава 14
Лететь мне пришлось в темноте, но после бурных событий дня сильно тревожиться из-за этого уже не стоило. Мой курс лежал почти на северо-восток через Суазон, Лаон, Гиве, Люттих, потом на северо-запад мимо Ахена на Дюссельдорф. В лучшем случае я мог определить направление практическим методом. Для этой цели я взял маленькую карту, оценил курс на глаз, отмерил карандашом четыреста километров от Парижа до Дюссельдорфа, прикинул расстояния между городами и реками, над которыми мне предстояло лететь, затем разделил общее время полета на шестьдесят минут и заучил на память следующие действия:
Взлет. Двенадцать минут – маленький городок на реке. Двадцать минут – маленький городок на реке. Одиннадцать минут – большой город на реке. Пять минут – большой город справа. Час после взлета – Дюссельдорф и Рейн.
Пилоты транспортных самолетов закачали головами и громко расхохотались над таким методом навигации, но старший капитан одобрительно кивнул:
– Так ты точно доберешься до цели.
Уже темнело, когда я нажал на газ перед окнами ресторана парижского аэропорта, и шасси моей машины оторвались от французской земли. Франция стала воспоминанием – тяжелым при расставании с ней.
Я еще мог различить широкое шоссе, над которым летел, и длинную колонну измученных людей, возвращавшихся домой. Пехоте потребуется несколько недель, чтобы добраться до Германии. Стрелка моего спидометра неподвижно лежала на четырехстах километрах. Примерно через час она вернется на ноль, и это будет означать, что я дома.
Серая пелена внизу сгустилась над землей, но луна и звезды давали достаточно света. На западе тоже спустилась ночь. Бледное свечение приборной доски уже стало мне надоедать, придавая рукам и лицу водянисто-зеленый оттенок. Крылья самолета поблескивали в лунном свете. Я представил себе парочку влюбленных, гуляющих где-то сейчас при луне. Могли ли они увидеть мою тень? Могла ли какая-нибудь зенитка поймать меня в свой прицел?
Серебристо-голубая лента стала приближаться ко мне, и я повторил фрагмент своего сочинения: «Двадцать минут – маленький городок на реке». Эна, блестящая, как полоска мишуры, разогнала мои тревожные мысли. Я внимательно посмотрел вниз, вправо, влево и назад, но ни одной зенитки не заметил.
Наконец показался Суазон, а потом за вращающимися лопастями винта самолета я увидел Лаон.
Теперь мне предстояло ждать еще двадцать минут до того, как появится следующая серебристая полоска – целая вечность, когда вокруг тебя лишь монотонный шум мотора и кажущиеся неподвижными небо и земля. В каждом двигателе таится что-то секретное, неведомое пилоту; но если у летчика хороший слух, он может не вглядываться вперед и считать единственным земным качеством, воздействующим на его ощущения, постоянный могучий гул его мотора. В этой мелодии может сплетаться множество звуковых нитей, устойчиво тянущихся, как из гигантского органа, сливающихся в бесконечных вариациях, восхищая летчика, погружая его почти в медитацию, пока он не очнется в состоянии тревожной слабости; тогда предметы снова приобретут реальные очертания.
Я стал думать о своей стране, чьи сыновья сейчас возвращались домой. Блудные сыновья? Их не встретят с восторгом или с цветами. Но все-таки люди должны сказать добрые слова, хотя бы одно слово. Солдатам оно необходимо, когда они снова ступают на свою землю, побежденные и опустошенные, когда после долгих лет ожидания видят женщин и детей, говорящих на их родном языке.
Я автоматически выскользнул из своих мыслей, предчувствуя развитие неведомых событий. Может, у меня на хвосте британский ночной истребитель? Я скользнул на крыло, оглянулся назад и сделал маневр в темном небе. А потом был вынужден расхохотаться – меня схватил за горло чистый страх и больше ничего. Тем временем светящаяся краска на циферблатах приборов поблескивала в темноте, словно там копошились тысячи светлячков. Их беспокойная возня тоже действовала на меня, создавая ощущение, будто что-то обязательно должно было случиться. Я подумал о Даниэль и Хинтершаллерсе, которые ехали сейчас в этом лунном свете. Правда, у них не было оснований бояться вражеских истребителей. Я заставил себя подумать об аэродроме в Дюссельдорфе. До него оставалось минут сорок полета.
Какая-то тень мелькнула на фоне лунного диска. Я был уверен, что мне это не почудилось; словно по собственной воле, мой самолет сделал резкий вираж вверх, к звездам. Огромная сила вдавила меня в кресло. Я включил светящийся прицел, но он так ударил по глазам, что мне пришлось убавить яркость. Я положил палец на предохранитель своих орудий. Теперь все было готово. Успокоенный этой мыслью, я вернулся на прежний курс.
Но где теперь подозрительная тень? Я огляделся по сторонам, осмотрев большой участок неба, и ничего опасного не заметил. Маленькая звездочка поблескивала на уровне вращающегося винта моего самолета. Она висела слишком низко, чтобы находиться над уровнем горизонта. Видимо, это было светящееся окно дома или фара автомобиля, тем более что весь остальной ландшафт оставался погруженным в кромешную тьму. Однако пятно света не приближалось. Неужели это действительно звезда? Или я летел в обратном направлении?
Спидометр показывал четыреста пятьдесят километров в час. Я добавил газа. Обороты увеличились, и стрелка стала стремительно подниматься: пятьсот, затем пятьсот пятьдесят километров в час. Пятно света по-прежнему не приближалось. Оно лишь постепенно смещалось влево. Это мог быть только самолет. Может, тот самый, чью тень я видел?
«Я не ночной истребитель, – подумал я. – Этот противник мне по зубам». Но потом я вдруг подумал, что враг просто высматривал жертву, которой могли оказаться Даниэль и Хинтершаллерс или кто-то другой. Я полетел в направлении пятна света и еще больше увеличил скорость. Двигатель мог выйти на максимальный режим в течение минуты; его рев превратился в вой, потому что у самолета тоже есть нервы.
Стрелка спидометра добралась до отметки шестьсот пятьдесят километров в час. Пятно света впереди сначала остановилось, а потом стало медленно приближаться. Видимо, это был самый быстрый самолет противника – «москит»! Его технические данные пронеслись в моем мозгу: среднее расположение крыльев, два мотора, нервюры между ними, стационарные орудия, стреляющие с хвостовой части.
Мои глаза разглядели следы выхлопных газов в воздухе. Большой и указательный пальцы дрогнули от желания нажать на гашетку, но я ждал момента, когда вращающиеся винты моторов станут больше, чем кружок прицела. Затем первая очередь вспыхнула в ночи. От яркой вспышки я на мгновение ослеп и потерял неприятеля из виду.
Гигантская тень выросла из темноты прямо передо мной. Казалось, она сейчас схватит меня и уничтожит. Я поежился. «Москит»! Это отвратительное слово стучало у меня в голове. Где он сейчас?
Я резко развернул самолет. Вот он! Прямо передо мной! Я понял, что неприятель сбросил скорость. Широкие плечи его самолета светились в темноте, предлагая мне превосходную цель. Враг стал поворачивать влево.
Винт его левого мотора не вращался. Томми пытались уйти в темноту, пролетев низко над землей. Я сел им на хвост и снова нажал на гашетку, целясь в правый двигатель, но машина неприятеля скрылась в тумане.
Некоторое время я искал ее, потом бросил это занятие и вернулся на свой прежний курс.
Однако когда я оглянулся, на фоне лунного диска летело множество «насекомых», словно привлеченных на свет: «москиты» торопились на помощь своему товарищу, чтобы сбить меня. Я снова дал полный газ. Мотор жадно глотнул бензина, словно ему передался мой ужас.
Но вскоре только учащенный пульс, стучавший в висках, свидетельствовал о пронесшейся мимо опасности.
Далеко впереди светился Маас, аванпост моей родины. На востоке прожекторы судорожно ощупывали ночное небо, натыкаясь в разных местах на серебристые точки – вражеские бомбардировщики. Вдруг за ними появились и повисли в воздухе яркие вспышки – красно-золотистые пятна на фоне темных небес.
