Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича)
— Доктор хорошо знайт Советский Россия,- заметил Габиш,- он гросс-мастер. С ним ви будете договориться основательно.
О чем договориться, Габиш не сказал, а я, конечно, не просил пояснений. Я знал, что чрезмерная любознательность в такой обстановке может испортить дело. При встрече с Доктором так или иначе все выяснится. Для того чтобы показать, что я чувствую себя вполне уверенно и спокойно, я задал все же вопрос:
— Я должен буду остаться у Доктора или возвратиться сюда?
— Сюда, обязательно сюда!…- ответил Габиш и сказал Гюберту по-русски:- С поездкой к Доктор не затягивайт. Чем скоро, тем лючше. Обязательно завтра.
Гюберт наклоном головы дал понять, что принял сказанное как приказ.
— А мне ви подробно написайт рапорт вся ваша работ,- предложил мне Габиш.
— О встрече с Доктором?
— Найн,- тряхнул головой Габиш. — Ваша работ Советский Россия.
Я посмотрел на Гюберта и объяснил Габишу, что подробный доклад о себе и лицах, мне известных, я уже написал и вручил гауптману Гюберту. Я не мог допустить, что Габиш не ознакомлен с моим докладом и не знает о его существовании.
— Неважн!- барственно бросил Габиш.- Рапорт сделайт мое имя.
— Хорошо! — сказал я и тут же сообразил, что, располагая двумя моими письменными документами по одному и тому же вопросу, Габищ и Гюберт получат возможность лишний раз проверить меня.
— Вы можете быть свободны,- произнес Габиш, тяжело встал и заложил руки за спину.
Не удостоенный «чести» пожать руку шефу, я поклонился и покинул комнату.
До двух часов ночи я сидел за столом и писал второй доклад. Я передал его Гюберту, так как Габиш уже покинул Опытную станцию.
Рано утром следующего дня меня подняли с постели:вызывал Гюберт. Я быстро оделся и прошел к нему. Гюберт сказал, что меня ждет машина: пора ехать на вокзал. Он вручил мне приличную сумму немецкими оккупационными марками, документы на беспрепятственный проезд к месту нахождения Доктора, небольшой сверток для передачи Доктору и условный телеграфный адрес на случай какого-либо непредвиденного случая в пути.
— В машине вас ждет обер-лейтенант Шнабель,-пояснил Гюберт.-Он вас усадит в поезд. Вам дают недельный паек, но я думаю, что дорога займет не более четырех суток.
Гюберт назвал мне город, место, где должна произойти встреча с Доктором, описал внешность Доктора, сообщил условный пароль, но не назвал ни фамилии, ни имени Доктора.
Получив исчерпывающий инструктаж, я понял, что таинственный Доктор — «гросс-мастер» по русским делам- находится сейчас на лечении в курортном городке и что полковник Габиш не склонен вызывать его сюда для встречи со мной. Понял я и другое: о моем визите Доктор, очевидно, будет извещен по телефону или по радио.
— Вы там долго не задерживайтесь,- сказал мне вместо прощального напутствия Гюберт.
— Если это будет зависеть от меня…- Я помялся и спросил,смущенно ухмыляясь: — А как с деньгами? Брызгалов говорил…
— Все в свое время! — сказал Гюберт и проводил меня до дверей.
Час спустя я сидел в накуренном офицерском вагоне.Поезд шел на юго-запад.
10. В ПРИКАРПАТЬЕ
Я сидел на жестком диване и глядел в окно на оголенные поля, испытывая непередаваемо странное чувство: ехать по родной земле как по чужой, как иностранец,в окружении врагов!Это царапающее,угнетающее чувство не покидало меня.
Гауптман Гюберт был прав- дорога уложилась в четверо суток с небольшим. Маленький, с писклявым голосом паровозик резво тащил небольшой состав к конечной точке моего путешествия.
Устал я изрядно.Путь по сложному маршруту с пересадками в Киеве,Житомире, Виннице и Львове, с толчеей на вокзалах, с неизбежными и частыми проверками документов измотал меня основательно.
Захотелось подкрепиться немного.С утра у меня во рту не было ни крошки. Я открыл небольшой чемоданчик,в который Шнабель уложил продукты, открыл банку голландских мясных консервов и съел их мгновенно.
Потом взял в руки сверток для Доктора,врученный Гюбертом. Прикинул на руке: в нем было не больше двухсот граммов. Всю дорогу мне очень хотелось раскрыть его. И сделать-то это было совсем несложно. В свертке было что-то твердое, видимо какая-то картонная коробочка. Сверток был обернут целлофановой бумагой и перевязан крест-накрест шнурком. С одной стороны просвечивало что-то розовое,вероятно конверт, а с другой- черное. Развязать шнурок и точно так же завязать его- не составило бы никакого труда. Уже несколько раз: и в вагоне, и на вокзалах в ожидании поезда- я подолгу держал в руке этот сверток и почти готов был удовлетворить свое любопытство, но не решался. Не решился и в этот последний раз.
Конечно, мне надо собрать побольше сведений о враге, выведать как можно больше тайн. Но вряд ли новому человеку, еще не проверенному в деле агенту, доверят пакет,содержащий что-либо важное. Кроме того, профессиональная выучка и логика подсказывали, что сейчас главное для моего дела- это заслужить полное доверие оккупантов. В этом смысл моего пребывания здесь. Было бы глупо воображать, что они больше не проверяют меня. Не исключено, что этот сверток вообще ничего не содержит и служит только для проверки моей надежности. К какому нелепому провалу привела бы моя легкомысленная невыдержанность! Нет, сверток надо оставить в покое.
Путешествие окончилось. Поезд уткнулся в тупик возле крохотного, аккуратного вокзальчика. Здесь кончалась железнодорожная ветка. Пассажиры, схватив свои пожитки,ринулись к выходу.Я почти последним вышел на перрон и, обойдя здание вокзала,оказался на небольшой площади,вымощенной брусчаткой.
Здесь было намного теплее, чем там, откуда я приехал. Вдали четко рисовались Карпаты, покрытые у подножия бурыми пятнами лесов. Над горами нависали многоэтажные белые хребты облаков.
С чемоданом в руке и плащом, перекинутым через плечо, я зашагал по узенькой мощеной улице. Она спускалась вниз и у здания телеграфа упиралась в другую улицу. Все точно соответствовало плану, данному мне Гюбертом. Я повернул налево. Потянулись жилые дома вперемежку с санаториями. Я шел по незнакомому городу, не желая прибегать к расспросам. Уже который раз приходилось проверять свою способность ориентироваться в незнакомом месте.
Городок был невелик. Но люди в штатском выглядели здесь белыми воронами: повсюду на улицах, в, скверах, на балконах и открытых верандах расхаживали или сидели солдаты и офицеры гитлеровской армии. Тут были представлены все чины и все рода войск. По случаю воскресенья и хорошей погоды никому не хотелось, очевидно, сидеть в четырех стенах.
Улочка, по-прежнему идущая под уклон, привела меня к городскому парку. Когда я вступил на центральную аллею, из музыкальной раковины ударили звуки марша. Играл духовой оркестр. Под навесом у ресторана офицеры стучали биллиардными шарами.
Я осмотрелся.Гюберт, очевидно, не раз бывал здесь и обрисовал мне маршрут четко и ясно.Покинув центральную аллею,я свернул на более узкую, обсаженную старыми, раскидистыми липами,ведущую в глубь парка. Глядя по сторонам, я не заметил,как аллея сошлась с обычной дорогой и парк перешел в лес. Под березами и кленами лежали опавшие, позолоченные осенью листья. Справа осталась деревянная будка,укрывавшая целебный источник. Далее,возле дороги, на небольшом мраморном пьедестале высилась статуя женщины немного меньше человеческого роста. Она была в тунике и глядела слепыми глазами куда-то в пространство. Все это были ориентиры, названные Гюбертом. Я шел правильно.
Сырая, прорезанная глубокими колеями, вся в рытвинах, лесная дорога взяла круто в гору,и я оказался на площадке, сдавленной со всех сторон деревьями. На ней, окруженный металлической изгородью, стоял памятник Адаму Мицкевичу. Я был у цели. В моем распоряжении оставалось еще двадцать минут. А если бы я опоздал сегодня, встреча должна была состояться в это же время завтра.
Я никогда не считал себя склонным к особой чувствительности, но памятники людям,покинувшим наш мир и оставшимся жить в наших сердцах, всегда вызывали во мне какое-то волнение и неопределенную грусть. Так было и сейчас. Я сел на неотесанный камень, лежащий в сторонке и невесть зачем занесенный сюда, и долго смотрел в неживые глаза великого певца польского народа.
…Мне имя — миллион. За миллионы
Несу страдание свое.
Как сын глядит безумным оком,
Когда отца ведут на эшафот,
Так я гляжу на мой народ,
Ношу его в себе, как носит мать свой плод…-
вспомнил я слова поэта-борца, и мне стало не по себе. Разве не кощунство вот здесь, у памятника этого великого человека, встречаться с каким-то «доктором», матерым прислужником фашистов? И единственным утешением была мысль, что я нахожусь здесь для борьбы с этим врагом…
Доктор оказался аккуратным. Когда стрелки на моих часах показали ровно пять,появился человек в темной шляпе, сдвинутой на лоб и закрывающей лицо, в коричневом макинтоше, с тяжелой тростью в руке.
