Георгий Свиридов - Стоять до последнего

Девочка, доверчиво прижавшись к Телеверову, уснула. Николай Гаврилович смотрел вперед, а мысли его были далеко отсюда. И радости в них места не было. Немцы повели широким фронтом наступление не только боевыми частями, но и тайной агентурой. Действуют нагло, самоуверенно и не стесняются ни в средствах, ни в методах. Засылают переодетых в нашу форму диверсантов. На железной дороге возле станции Тапа заминировали рельсы, и мина сработала, когда шел поезд с грузом взрывчатых веществ. Паровоз и три вагона пошли под откос. Диверсанты не обнаружены… Сержант Игорь Миклашевский задержал двоих агентов, переодетых в милицейскую форму. Правда, третьему, главному, удалось улизнуть… У станции Ихала разобрали и повредили около ста метров железнодорожного полотна. В районе Пярну чекисты выловили двух немецких агентов, хорошо вооруженных, и при обыске у них обнаружили рацию… В районе Раквере выстрелом из-за угла убит начальник Политотдела 8-й армии…

А война только начинается. Она не похожа на все предыдущие войны. По размаху, по глубине, по ожесточению. И Телеверов думал о том, что нужно не только обезвреживать агентуру, но и тщательно изучать повадки врага, знать его приемы, методы, выявлять разведывательные центры, секретные гнезда…

Машину трижды останавливал вооруженный патруль, тщательно проверяли документы.

Старший патруля брал под козырек:

— Счастливой дороги!

И снова машина катилась вперед, вздымая колесами пыль. Солнце давно село, и вечерние сумерки постепенно сгущались. Надвигалась ночь, движение по дороге усиливалось. И по проселочным дорогам в сторону фронта катили грузовики с боеприпасами, шагали колонны бойцов, двигалась своим ходом артиллерия… «Наверняка в Лужский укрепрайон, — определил Телеверов, провожая глазами машины, — там войск почти нету. С опозданием выходим на рубежи. Только бы под Псковом подольше продержались наши».

Машина катила по пригороду Ленинграда. Вдали на светлом небе четко вырисовывались высокие кирпичные трубы Кировского завода, из которых густо валил темный дым. Цеха трудились и днем и ночью. Николай Гаврилович накрыл тужуркой девочку, которая чему-то улыбалась во сне, и с грустью вспомнил о своем Петьке, который десять дней назад убежал из дому на фронт и до сих пор не подает о себе никаких вестей. Предпринятые Телеверовым розыски пока ничего не дали. Жена больше не спрашивает, не задает одних и тех же вопросов, а лишь многозначительно смотрит на Николая Гавриловича, и он не может ничего ответить на ее немой вопрос.

Григорий рубил размашисто и точно. Топор мягко и глубоко вонзался в ствол сосны. Щепки, белые и пахучие, разлетались во все стороны и оседали возле дерева на траве. Подрубив с одной стороны, Кульга начал рубить ствол с другой. Потом, отбросив топор, уперся руками и плечом в дерево, крякнул, поднатужился… Сосна глухо скрипнула, качнулась и гулко рухнула на желтый песок.

— Тягач бы какой-нибудь вшивенький, — произнес мечтательно Новгородкин. — Мы бы враз танк вытащили.

Тимофеев стянул с головы шлем, вытер рукавом вспотевший лоб.

— Командир, может, по радио связаться с бригадой? — Глядишь, тягач пришлют…

— Аварийщикам, пожалуй, сейчас и без нас жарко, — нехотя ответил Кульга и крикнул радисту: — Виктор, что слышно?

Скакунов показался в верхнем люке:

— Товарищ старшина, связаться не удается. Бригада не отвечает… Где-то рядом идет танковый бой. Слышу приказы и команды, кто-то горит и зовет на помощь… И еще наши докладывают, что подбили десять немецких машин.

Кульга быстро взглянул на поверженное дерево, определяя на глаз, сколько может выйти из него бревен, и придирчивым взглядом окинул дорогу, откуда могли нагрянуть немцы. Дорога была пустынна. Он повернул голову в другую сторону и застыл, удивленно расширив глаза. Потом на его лице удивление сменилось радостью. По дороге от домика лесника катила подвода. Старик шагал впереди, держа лошадь под уздцы, старуха семенила следом. На подводе навалом лежали свежие бревна нового сруба.

— Братцы, старик сарай разобрал! — воскликнул Данило.

— Вот это дает!..

Подвода свернула с дороги и направилась к засевшему танку. Лесничий с двустволкой за плечами, покрикивая на лошадь, прибавил шагу. Кульга, вогнав топор в поверженную сосну, бросился навстречу щедрым хозяевам. Ему хотелось обнять, расцеловать старика и старуху, но бывший партизан гражданской войны, разворачивая подводу у болота, незлобно прикрикнул на командира танка:

— Сгружайте бревна — и под гусеницы!.. Вояки, растуды вашу… Эдак вас тут и немцы, чего доброго, в полон с новенькой машиной заграбастают!..

Глава девятая

Летний день быстро шел на убыль. Длинные тени пролегли вдоль дороги, как бы указывая стрелками направление пути. В приоткрытые люки врывался свежий воздух, принося аромат цветов, сосновой хвои и грибов. В лесу темнело быстро, и синие сумерки выползали из глухих чащоб, стлались по низинам, и лишь стволы берез, как нарисованные мелом на школьной доске белые линии, светлели на темном фоне густой зелени.

— Кульга, возьми, пожуй. — Новгородкин протянул старшине ржаной сухарь. — А то в брюхе сплошное бульканье.

Григорий с удовольствием откусил от сухаря кусок, не спеша стал жевать. Таких бы десяток да еще кружку кипятка, можно бы и подзакусить. Григорий повертел в пальцах половину сухаря и сунул его водителю.

— Клим, замори червячка.

Тот, сунув в рот остатки сухаря, сказал грустно:

— С горючим хана, командир.

— Перетерпится, — ответил Кульга, считая, что Тимофеев говорит о еде.

— Мы перетерпим, а машина нет. Горючее, говорю, на исходе.

— Горючее?

— Далеко не протянем.

Кульга задумался. Выбраться проселочными путями к Черехе и перебраться на тот берег к своим, видимо, не удастся. Застревать же в лесу не было никакого смысла. Оставалось одно — свернуть на большак и, замаскировав машину, превратить танк в огневую точку. Григорий раскрыл планшет, взглянул на карту. До магистрального шоссе, идущего через Псков на Ленинград, далеко. Ближайшая дорога, мощенная булыжником, по которой наверняка движутся немцы, пролегала почти рядом, в каких-нибудь десяти километрах от деревни Назимово.

— Сворачивай на большак!

На подходе к деревне Назимово в воздухе запахло горелым. Чем ближе подъезжали, тем сильнее несло гарью. На одном из холмов Тимофеев притормозил танк, и Кульга вскарабкался на башню.

Некоторое время он всматривался вдаль, где должна находиться деревня. Там затухало пожарище. Отсюда виднелись лишь отдельные уцелевшие дома. Они сиротливо стояли островками в приглушенном море огня. Дым поднимался к небу черным шлейфом от каждого пожарища, и красновато-оранжевые языки пламени вспыхивали то там, то здесь, озаряя все вокруг багровым отблеском.

Танкисты объехали сожженную деревню но просекам в лесу. Среди сосен и елок осиротело бродили коровы, хрюкали свиньи с поросятами, мирно щипали траву козы. Животные не убегали. Пегая буренка доверчиво пошла навстречу, тяжело передвигая ноги, она несла полное вымя молока и тянулась мордой к танку, протяжно мыча. Тимофеев с жалостью посмотрел на корову. Она напоминала его Пеструшку, только у Пеструшки один рог сломан наполовину, а у этой оба целые.

За деревней, на выгоревшем, темном, искромсанном снарядами поле, Кульга и его экипаж увидели следы танкового сражения. Обгорелые, как черные сундуки, остовы танков с развороченными, продырявленными боками, с разбитыми гусеницами, сорванными башнями, пробитой лобовой броней, иссеченные осколками, перевернутые на бок… Их было много, боевых машин, нашедших здесь свою смерть. На опаленном пшеничном поле торчали тяжелыми памятниками остовы машин. Одни из них давно сгорели, другие еще чадили жидкими факелами, и смрадный запах горелого железа, красок, кожи душно висел в неподвижном вечернем воздухе. Многие машины обгорели настолько, что Кульга лишь по силуэту мог определить, чьи они — наши или немецкие. Немецкие в основном были T-III и T-IV, с короткоствольными пушками. Дважды Григорий принимался считать машины и дважды сбивался. Его поражала ярость борьбы, накал боя. Обе стороны дрались насмерть. Кульга почти не видел машин, подбитых в хвост, в корму при бегстве с поля боя. Большинство встречали свою гибель, как подобает воинам, стальною грудью или были поражены в борт… Григорий живо представлял себе, что тут происходило несколько часов назад, когда они торчали в болоте. И в то же время он смотрел на застывшие, исковерканные танки с каким-то сожалением. Опаленное, изрытое снарядами и перепаханное гусеницами поле казалось огромным кладбищем, на которое свезли и бросили ненужные железные махины.

Наши танки ТБ и Т-26 печально торчали обугленными разбитыми коробками. Кульга с жалостью думал о тех ребятах, которые наверняка и выскочить не успели из этих машин, работавших на авиационном бензине. Они вспыхивали сразу, как факелы. Тут же на поле сиротливо стояли легкие Т-60. Наши танкисты любовно называли их «малютками», «кавенятами»…