Алим Кешоков - Долина белых ягнят
— Отложим пока переезд Локотоша. Попросим Галину Николаевну положить его в отдельную палату. Будем возить ему еду. Наберется сил — сыграем свадьбу, как на фронте говорят — полевую.
Печальная весть как гром обрушилась на Хабибу. Она горевала так, словно погиб ее родной сын. Она и называла его сыном, и теперь причитала и плакала за себя и за мать Доти, которой у комиссара давно не было. Ей все приходил в голову этот кошмарный сон: Доти, туши мяса… Увы, предчувствие ее не обмануло. Хабибу охватила дрожь: вдруг то же самое случится с Альбияном? Нет, она этого не вынесет. Мать, задыхаясь от слез, пошла к своему спасительному арыку…
Апчара теперь постоянно приезжала в госпиталь. Локотошу отвели небольшой, но отдельный закуток, где помещались кровать, табурет и тумба. Усиленное питание, да еще и на научной основе, дало себя знать.
— На убой меня кормите. Я же не утка и не селезень, — шутил Локотош, настроение которого с того дня, как они встретились с Апчарой, совершенно изменилось. Понемногу он и сам начинал верить в то, что еще может пригодиться людям. Голова цела, руки-ноги целы. Рассудок, кажется, не помутился.
А лицо… Ну что ж? Апчара ведь привыкла, глядишь, и остальные привыкнут.
Местная газета с траурным сообщенном попала ему в руки. «Он этого хотел, — подумал Локотош, вспомнив бои летом сорок второго года. — Жаль, незаурядный был человек, умный, одаренный, к тому же еще и добрый».
Приехала Апчара с сумками.
— Читала про Доти Матовича?..
— Да, пусть будет ему земля пухом… Все потрясены: ведь он так недолго провоевал. А как его тянуло на фронт…
— Он искал смерти, оттого и тянуло.
Апчара кивала головой в знак согласия. Но то, что Доти Матович хотел жить, она знала лучше всех.
Кончался сорок четвертый год. Локотоша должны были выписать со дня на день. Апчара назначила «шао ищиж» — день торжественного возвращения жениха в дом родителей. И тут Локотошем заинтересовались партийные инстанции. Вместе с кадровиком обкома партии, обаятельным, светловолосым молодым человеком, к нему приехал Батырбек Оришев.
— Мы явились тебя сватать, — шутливо заговорил кадровик. — Невесту подобрали, с родителями договорились.
Локотош был сбит с толку. Он, конечно, решил, что это все — выдумки Апчары. Какая еще может быть невеста?
— Я согласен! — улыбнулся он.
— Смотри! Какое нам с тобой доверие! — Кадровик лукаво глянул на молчаливого Батырбека. — Мы еще не назвали имени невесты, а он уже соглашается. А вдруг мы тебе старуху предлагаем? Ты бы хоть из приличия спросил: «На ком жените?»
— Ты так говоришь, — заговорил Батырбек своим низким голосом, — любого с толку собьешь.
— Говори по-человечески. Назови хоть имя «невесты».
— О, невеста именитая, знатного происхождения. Первому встречному не отдала бы свое сердце. А зовут ее: должность председателя Чопракского райисполкома.
Локотош совсем растерялся:
— Как должность?
— А вот так. Руководство обкома партии поручило секретарю райкома товарищу Оришеву и мне предложить тебе руководящую должность. Ты ведь уже сказал: «согласен». Насколько я знаю, фронтовики своих слов назад не берут. И мы с Оришевым партизаны, мы тоже слов на ветер не бросаем.
— Признаться, я не о той невесте подумал.
— Вопрос о другой невесте не снимается с повестки дня. Отдел, который я имею честь возглавлять, хотел бы заниматься подбором и настоящих невест. Но это для нас запретная зона.
— Такое «сватовство» — огромное доверие, — начал Локотош. — Но ведь военный, кадровый офицер…
— Хочешь сказать: опыта нет? — вступил в разговор секретарь райкома партии. — Опыт — дело наживное. У меня его тоже нет. С опытом не рождаются. Будем работать вместе, рука об руку. Район я знаю давно. Большой, сложный. Всего с месяц пробыл у нас Доти Матович, а успел столько полезного сделать. Тоже, между прочим, военный был.
— Значит, сваты докладывают товарищу Кутову: «жених» согласен, назначай день свадьбы. Так? — вмешался кадровик.
— Прибавьте к этим словам много благодарности и обещание: «Чопракское укрепленное ущелье» выстоит при любых трудностях — Локотош воодушевился от сознания того, что он нужен, что ему доверяют большое, важное дело.
Они распрощались.
Вечером приехала Апчара вместе с Галиной Николаевной. Они пошли в палату к подполковнику. Про «сватовство» им уже было известно. Кадровик, уходя из госпиталя, попросил диетврача: «Усильте питание, волчьими сердцами в ореховом соусе кормите председателя райисполкома, иначе потом он вам припомнит ваши кислые щи».
Подойдя к палате, Апчара громко спросила:
— Галина Николаевна, почему на двери нет таблички?
— Какой таблички?
— «Председатель райисполкома».
Обе женщины весело рассмеялись.
— Это наше упущение. Виноваты. Исправимся.
Втиснувшись в комнатушку, обе принялись наперебой поздравлять Локотоша.
— Хватит глумиться над бедным человеком, — отшучивался счастливый, радостный Локотош. Все происходящее казалось ему сном. Он все время боялся проснуться.
— Ну уж не прибедняйся, — лукаво усмехалась Галина Николаевна. Ты теперь — власть. Твой предшественник, я хорошо помню, гоголем ходил.
— И плохо кончил.
— Не знал меры. Умна та власть, что ограничивает себя. Та, что творит и дозволенное и недозволенное, шею сломает.
— Галинушка! — С благодарностью посмотрел на Вальянскую Локотош. — Сколько ты для меня сделала! Я в долгу у тебя, поверь, не останусь.
— Смешно! Председатель райисполкома в долгу перед диетврачом! Ничего, хоть госпиталь на твое обеспечение переведем, но кое-что с твоего назначения, как говорят в Одессе, будем иметь. Ладно, я пошла. Ужин скоро.
— Галина Николаевна, не забудь, ты обещала быть, — забеспокоилась Апчара. — Я за тобой приеду…
— Конечно, не забуду. Как я могу забыть?..
Вальянская ушла. Апчара и Локотош остались вдвоем.
— Знаешь, дорогой, — Апчара впервые произнесла это слово, — Нарчо, мальчик, что поехал с комиссаром на фронт, прислал письмо своей приемной матери, описывает подробности гибели Доти Матовича.
Судя по рассказу Апчары, Кошроков и Нарчо угодили в самое пекло. В ГлавПУРе Доти Матовичу сказали: «Учитывая, что у вас есть опыт форсирования водных преград, мы передумали и решили послать вас не в кавдивизию, а на Ленинградский фронт. Там идут ожесточенные бои. Отправляйтесь немедленно. Вместе с моряками Балтфлота вам надлежит высадиться на острове Сааремаа. Остров превращен гитлеровцами в опорный пункт, прикрывающий вход в Рижский залив».
Доти Кошроков и Нарчо прибыли на Ленинградский фронт. Погрузка войск на десантные баржи проходила ночью. Шел снег, с моря дул пронизывающий ветер. На кораблях не зажигали огней, все делалось в кромешной темноте, почти на ощупь. Сбылась мечта Нарчо. Он увидел море, военные корабли, матросов, береговую артиллерию, прожектора. На рассвете началась мощная артподготовка. Казалось, остров Сааремаа вот-вот уйдет на морское дно, такая лавина разящего металла обрушилась на него. Артподготовка продолжалась, когда в бой вступила авиация. Десантные баржи под охраной сторожевых кораблей двинулись к берегам острова.
Когда десантники приблизились к Сааремаа, а артиллерия, корабельная и береговая, перенесла огонь в глубину острова, десантники бросились в ледяную воду. Противник, вылезший из укрытий, встретил их ураганным огнем. Завязался бой. Доти Матович с трудом, но выбрался на песчаный откос. Нарчо не отходил от него ни на шаг. Гитлеровцы не раз пытались сбросить десантников в морс, но на помощь нашим морякам приходили сторожевые корабли; катера выстраивались вблизи берега и обрушивали сокрушительный огонь на противника, заставляя его отойти в глубь острова. На глазах Нарчо пошел ко дну вражеский миноносец. Другой, уже пробитый, застилал горизонт черным дымом.
Зрелище гибнущих вражеских кораблей вызвало прилив новых сил у бойцов. Доти Матович встал, крикнул: «Вперед!» И сам с трудом двинулся по песку. Вокруг раздалось крепнущее «ура!». Доти остановился, оперся на палку. Нарчо подумал, что его комиссар переводит дух, но он вдруг зашатался и рухнул на землю. Шинель его мгновенно взмокла от крови, покраснел песок.
«Санитара зови», — прошептал он Нарчо.
Кошрокову сделали перевязку, погрузили на катер и вместе с Нарчо отравили в армейский госпиталь. До берега оставалось уже немного, когда Доти Матовичу стало совсем худо. Он истекал кровью. Пошарив в нагрудном кармане, комиссар извлек оттуда запечатанное письмо, прохрипев: «Отправь…» Нарчо увидел, что письмо насквозь пропиталось кровью, адреса на нем было не разобрать. Он спросил: «Кому это?» Доти Матович не отвечал… В голове у него шумело. Ему чудилось, что он лежит на дороге, идущей через ущелье, а мимо движутся танки. Слева высится скала, на ней под самым облаками высечен магический рисунок Куни. Зря Нарчо уверял, будто рисунок зарос мхом и плохо виден… Рядом с ним кто-то начертал имя самого Доти. Или ему это только кажется? Гора справа совсем черная. Она увеличивается на глазах. Высоко вверху светится рисунок Куни и имя Доти. Спросить бы Нарчо: почему он не перерисует то, что высекла Куни? Вдруг на скале Доти явственно увидел Апчару, зовущую его куда-то в глубины ущелья. Он крикнул: «Апчара, я вижу тебя, иду…» В ответ послышались рыдания Нарчо. «Ничего, ординарец, дорога на Берлин трудная, еще не один скалолаз сорвется в пропасть. Но ты дойдешь». Доти не произнес эти слова, но ему казалось, что он разговаривает с мальчиком. Губы одеревенели, не размыкаются. Свет над ущельем тускнеет, затихает грохот реки. Всхлипывания Нарчо сливаются с шумом потока. Черная гора вплотную прижимается к светлом.
