Листопад - Тихомир Михайлович Ачимович
— Прошу вас, не ругайте Младена. Он скоро уйдет. Кофе вот только сварю ему. Может быть, и вы выпьете чашечку?
— Вот глупая женщина, да что там спрашивать! — воскликнул Младен. — Налей, и дело с концом, выпьет. Хоть и не сладко, зато горячо.
— Спасибо, не беспокойтесь. Я очень спешу в штаб. Скоро и без кофе будет жарко.
— Да, чувствуется, что днем будет нелегко. Крестьяне, что вчера бежали из села, говорили, будто у немцев появилось два танка.
— А у врача вы были? — спросил Лабуд. — В нашем отряде есть хороший врач. Надо было к нему обратиться.
Младен неопределенно пожал плечами.
— Надо бы, конечно, но ведь он занят с ранеными. Едва ли он захочет…
— Правду сказать, у нас и денег-то нет, чтобы ему заплатить, — вытирая краешком платка слезы, сказала жена Младена. — Сами знаете, что бывает, когда дом сгорел и вынести ничего не успели. Даже одежды нет другой, кроме той, что на себе.
— Так говорите, что денег нет? — спеша побыстрее покончить с кофе, сердито спросил Лабуд.
— Ни динара, — ответила женщина. — И не знаем, где можно достать.
— За что же тогда твой муж воюет, если он еще должен платить лекарю, чтобы тот прослушал его ребенка? Не хочешь ли ты сказать, что мы боремся и принимаем такие муки, чтобы все оставить по-старому? Сейчас же, Младен, иди и, пока не найдешь доктора, в роту не возвращайся. Скажи ему, что я послал тебя, понял?
Лабуд допил кофе и резко поднялся. На душе у него было горько.
«Ну ладно, нам, мужикам, вроде на роду написано страдать на войне, а дети? В чем они виноваты? — думал он, не в силах забыть озабоченное лицо Младена, тревожные, полные боли и печали глаза молодой матери. — А у меня самого что хорошего? Младен если погибнет, у него сын есть. А кто останется после меня?»
Наверное, впервые в жизни Лабуд посетовал на свою судьбу, на то, что не женился в свое время, хотя и мог, если бы был более дальновидным. Сейчас наверняка уже имел бы ребенка, а возможно, и не одного. Почему-то на ум пришла Гордана Нешкович. Если бы она понимала его, если бы ответила взаимностью! При мысли о ней его всегда охватывало волнение. Он знал, что это чувство зовется любовью и выше его в жизни ничего не бывает.
Саркастическая улыбка заиграла на губах Лабуда. С чего это он размечтался? Разве по плечу ему, крестьянскому сыну, городская девушка? Между ними такая пропасть, которую ему никогда не преодолеть. «Всяк сверчок знай свой шесток», — говорит народная пословица. Лабуд помнил об этом и в то же время не мог заставить себя не думать о Гордане, Он мысленно пытался представить выражение лица девушки, если бы она услышала от него признание в любви. Она являлась ему в сновидениях, полных буйной фантазии и восхищения, которое возносило его, словно океанские волны, ввысь, а затем бросало в холодную пучину. Гордана была нужна Лабуду, как глоток воды умирающему от жажды. Не раз он думал о ней, как о своей жене, и испытывал при этом огромное счастье.
Лабуд сделал несколько шагов по залитой лунным светом поляне и остановился около ветряной мельницы, из которой доносились возбужденные голоса. Он хотел было повернуть назад, чтобы разыскать Гордану. Нет, он не собирался заговорить с ней, просто посмотрел бы на девушку, и все, — как делал это не раз. Он уже повернулся спиной к мельнице, но в это время чья-то рука взяла его за локоть и увлекла за собой. Это был командир врачаровской роты, с которым он был знаком уже несколько месяцев.
— Идем послушаем новости Белградского радио, — предложил он.
В углу, недалеко от двери, прямо на земляном полу мельницы горел костер. В помещении было дымно и тихо. Все слушали радио. Первым от двери сидел командир отряда Бранко Аксентич, в прошлом учитель. Прислонившись спиной к старому мельничному жернову и подперев рукой широкий подбородок, он смотрел куда-то вверх, под крышу, сквозь дыры которой виднелось холодное, серое небо.
— Товарищ Бранко, я пришел посоветоваться, — начал Лабуд, опускаясь на землю рядом с командиром отряда. — Сам знаешь, что в роте нет…
— Давай об этом после поговорим, — прервал его Бранко, не меняя позы. — А сейчас слушай известия.
— Что, плохие?
— Смотря для кого… Если им верить, мы уже уничтожены и нас больше не существует. Сейчас они передают экстренный выпуск — репортаж их корреспондента с места событий. Слушай внимательно.
— «В результате успешного продвижения союзных войск Германии и сербской армии под командованием генерала Недича, с которыми взаимодействуют войска четников Дражи Михайловича, весь район очищен от партизан. При отступлении воры и грабители, одетые в красную форму, сожгли более двадцати сел, уничтожили много скота и насильно увели с собой большинство населения…»
— Вот врут, «волочи, — не выдержал Лабуд. — Наверно, неплохо на этом зарабатывают, раз так стараются.
— Да, они врать мастера, дело-то не трудное, — усмехнулся Бранко Аксентич.
Лабуд вынул из-за отворота пилотки три окурка и, скрутив из них цигарку, закурил. Он был так разгневан, что часть табака просыпал на землю.
— «Партизаны несут большие потери в районах Валева и Крагуеваца. В Руднике и в окрестностях Ужицы четники уничтожили главные силы большевистских войск. Вчера вечером снова освобождена Ужица. Захвачено большое количество боеприпасов и оружия русского производства. Взяты в плен шестьдесят два комиссара. Допрос показал, что до войны все они сидели в тюрьмах за кражи и убийства… Ведется следствие…»
Лабуд бросил взгляд на командира отряда. Пораженный беспардонной ложью, Бранко был мрачен как туча, по его лицу градом катился пот, но он не замечал его и сидел неподвижно, полуприкрыв веки.
— «…В результате короткой, молниеносной атаки в окрестностях Стойника и Дучины, под Космаем, уничтожена большая группа партизан, — вещал уже женский голос. — Как и в других местах, здесь взяты большие трофеи, а также пленен комиссар отряда по прозвищу Шумадинец, известный нашей уголовной полиции как взломщик. До войны он дважды был осужден на пять лет каторги за грабежи… На допросе он признался, что в трех селах лично расстрелял двадцать два крестьянина за отказ вступить в партизаны».
— Шумадинец, вроде о тебе говорят? — спросил командир отряда. — Оказывается, ты довольно известный грабитель? Вот не знал, с кем связал судьбу, надо же!
— Как ты слышал, я и сейчас продолжаю заниматься этим ремеслом, — ответил комиссар, ни единым движением не выдавая своего гнева.
— Утверждают, что ты у них в руках, что с тобой покончено.
— Пусть
