Валерий Барабашов - А смерть подождет
Он узнал родителей, слабо, незнакомо улыбнулся. А они его не сразу и признали — так он сильно изменился, исхудал, осунулся, выглядел ужасно бледным, беспомощным. И тоже был весь в бинтах, в больничных запахах и был сейчас под капельницей.
Нина Алексеевна торопливо подошла к койке, села на белый госпитальный табурет, прижала к лицу его здоровую тёплую руку.
— Сынуля! — только и могла она сказать. Удержала себя от слёз, Михаил Яковлевич категорически запретил ей плакать при сыне, это ему только вредит, такой серьезный «ранбольной» должен получать от окружающих, в первую очередь от врачей, тем более от родителей, силу и надежду на выздоровление. Сам Михаил Яковлевич стоял у койки сына, стараясь улыбаться ему ободряюще, чтобы сын прочитал в его глазах: всё не так плохо, парень. Держись и не вешай носа.
— Яковлевич! — Олег улыбнулся ему в ответ. — И ты приехал.
— Как же я мог не приехать, сынок?! Мы с мамой, как только узнали…
— Вы уже говорили с врачами? Какие у меня перспективы? Они же мне мало что говорят.
— Раз мы тут, сынок, то перспективы у тебя хорошие. — Михаил Яковлевич по-прежнему старался говорить бодро и убедительно. — Сейчас пойдём к начальнику госпиталя, всё точно узнаем о ранах, о назначенном тебе лечении. И всё, что нужно, сделаем. Ты, главное, не волнуйся, соберись с духом.
— Хорошо, я буду стараться. — Олег устало прикрыл глаза. Даже этот короткий разговор забрал у него много сил.
Они решили больше не утомлять его.
Александровы отправились к начальнику госпиталя.
Моложавый, по-военному коротко стриженый подполковник медицинской службы, прошедший в свое время Афганистан, видевший смерть российских солдат, хорошо понимающий горе их родителей, не стал лукавить, говорил прямо:
— Положение вашего сына тяжелое. Такие раны действительно несовместимы с жизнью, тут мои коллеги не преувеличили. Спасти его может только чудо. Даже не знаю, какое именно. Может быть, ваши, родительские молитвы, может быть, его собственный организм, желание побороться за жизнь. Это много значит. Олег ваш — крепкий парень, волевой. Но всё равно, выдержать такое испытание может далеко не каждый.
— Борис Васильевич, вы, врачи… — стал было говорить Михаил Яковлевич, но подполковник мягко перебил его:
— Мы всё делаем, всё, что в наших силах. Но вашему сыну сейчас срочно требуется аппарат «искусственная почка». У нас его нет. А гемодиализ ему крайне необходим. В связи с интенсивным переливанием крови его почки просто не справляются со своими функциями. Есть такое понятие в медицине: шоковая почка. Как раз такой случай.
— Мы хотим забрать его домой! За этим и прилетели! — вырвалось у Нины Алексеевны.
Начальник госпиталя покачал головой.
— Вы его не довезёте. Он в критическом состоянии. Сначала его нужно подлечить, почистить кровь. Хотя бы пару раз сделать гемодиализ.
— В городе, здесь, во Владикавказе, есть аппарат? — спросил Михаил Яковлевич.
— Да, в республиканской больнице. Но там надо договариваться. Они военных не лечат.
Что значит «договариваться» — объяснять и Александровым, и современному читателю не нужно. Это значит — платить. Российская медицина уже знает вкус рыночных отношений, он ей нравится.
Все сбережения, что были у Александровых на книжке, Нина Алексеевна привезла с собой. Более того — они заняли большие суммы у коллег по работе, влезли в долги. Но о чём тут может идти речь, если жизнь единственного сына висит на волоске!?
Это соответствовало действительности. Перегруженные новой, чужой кровью отказывались работать почки, Олег практически всё время пребывал в полузабытьи, жил в горячечном бреду, с высокой температурой. Не жил — умирал!
… Республиканская, хорошо оснащенная больница — на противоположном от госпиталя конце Владикавказа. Там есть «искусственная почка», там есть надежда на спасение сына.
Александровы, измученные перелётами, бессонной ночью, напряженными, нервными разговорами с медиками, убитые видом Олега, его беспомощностью, преодолели и это препятствие — ведомственный лечебный барьер.
Олега спешно перевезли из госпиталя и сразу же отдали в больнице в руки реаниматологов — состояние его резко ухудшилось.
Практически на столе он перестал дышать.
Нина Алексеевна и Михаил Яковлевич, сидевшие в больничном коридоре, у отделения реанимации, узнали об этом позже. Им ничего не говорили, от вопросов отмахивались, а Нину Алексеевну, попытавшуюся было проникнуть за дверь, просто выставили — нельзя. В самом деле, реанимация — святая святых, какие там могут находиться родственники?!
Потом, спустя час, а, может, и полтора, вышла врач — жгучая брюнетка, которую звали Фатима Валерьевна, сказала на ходу с нейтральной какой-то интонацией в голосе:
— Всё!
Это слово, а главное, как оно было сказано, повергло Александровых в шок. Реаниматолог сказала то, чего они так боялись, с чем сражались с отчаянной родительской решимостью с того самого момента, когда узнали о ранении сына, о его тяжелейшем состоянии. И ещё полчаса, десять минут, минуту назад они мысленно молили людей в белых халатах сделать всё возможное и невозможное для их родного и единственного, чтобы вырвать его из лап смерти, вернуть к жизни — ведь он ещё так молод, таким он был веселым и жизнерадостным, он мало что успел сделать! Не был даже женат, а только любил красивую девушку, мечтал жениться на ней, завести семью…
Всё! Конец. Сына у них больше нет. Врач так мрачно, безысходно произнесла это слово-приговор, что сомнений у супругов Александровых не оставалось.
Последняя их надежда рухнула.
Александровы, проводив потрясёнными взглядами спину врача, бессильно опустились, на жёсткие стулья у стены. Нина Алексеевна, едва сдерживаясь, чтобы не закричать на весь белый свет о своем горе, хрипло, не узнав свой голос, сказала мужу:
— Иди, попрощайся… Я не могу… я потом. Я не могу… видеть его мёртвым… Спроси, что нужно делать дальше.
На непослушных ногах Михаил Яковлевич шагнул к массивной белой двери, на которой горело яркое электрическое табло:
«РЕАНИМАЦИЯ. Вход посторонним запрещён!»
Но навстречу ему вышел другой врач, в марлевой повязке, спросил строго:
— Вы куда?
— Я попрощаться… там сын. Фатима Валерьевна сказала…
— Что она вам сказала?
— Ну… что «всё». Мы поняли…
Врач сдёрнул с лица повязку, улыбнулся.
— Он начал самостоятельно дышать. Это уже прогресс. Но состояние остаётся тяжелым. Лечить ещё вашего сына да лечить!
* * *И эту, очередную ночь во Владикавказе супруги Александровы почти не спали. Разразилась вдруг в чёрном небе жестокая зимняя гроза. Окно гостиничного номера то и дело вспыхивало жутким белым светом, грохотало на асфальте сорванное с крыши железо, звенело разбитое стекло, близко и тревожно кричал что-то на непонятном языке высокий женский голос. Потом хлынул ливень, ледяная вода обрушилась на город, на спящую сейчас Осетию, наверное, на весь Северный Кавказ, где люди воевали, убивали друг друга, где дружба и мирное сосуществование народов вылилось теперь в ненависть и жестокую, кровавую вражду. Там, наверху, в Небесной Канцелярии Всевышнего, не могли и не хотели мириться с этим, с этой бессмысленной войной. Вполне возможно, что христианский Бог и мусульманский Аллах встретились сейчас в небесных чертогах и судят людей, потерявших разум, воюющих неизвестно почему и за что — за мелкие какие-то земные блага, когда есть другие ценности, высшее предназначение человека — всеми силами беречь и продолжать Жизнь на планете Земля… Не имея другой возможности обратиться к людям, Бог и Аллах предупреждают их этим громом и этой молнией, шлют на землю потоки воды: опомнитесь, люди! Оставьте войны, разрешайте свои конфликты мирным путём, говорите друг с другом, старайтесь понять один другого. Не нужно стрелять, сеять смерть и разрушения, умножать число несчастных, обездоленных, сирот и калек. Жизнь — одна, и она прекрасна! Помните об этом, люди!…
Родители Олега Александрова, российского милиционера, сидя в гостиничных потёртых креслах, со страхом поглядывали в окно, ничего не говорили сейчас друг другу, никак не высказывались об этой жуткой грозе. Но мысли их и чувства совпадали, они совпадали и с тем, что тревожило, заботило Небесную Канцелярию, небесных правителей Бога и Аллаха, ибо матери и отцы, породившие своих детей, всегда желают им чистого, мирного неба, согласия и любви, а, значит, и продолжения жизни на земле.
… Утром из военного госпиталя приехал лечащий врач Олега и медсестра — он оставался их «ранбольным», под их опекой, так решили медики разных ведомств. Врач с медсестрой привезли свежую кровь, осмотрели больного, сделали перевязку, уехали.
