Винценц Мюллер - Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала
На занятиях по другим, менее важным предметам разбирались главным образом вопросы вооружения. На обоих курсах был добавлен новый предмет — гражданская подготовка, которую преподавал профессор Бильфингер из Тюбингена. В живой форме он излагал историю германской конституции, начиная с 1848 года, особенно бисмарковскую конституцию 1871 года, веймарскую конституцию, а в связи с этим и закон о вооруженных силах от 23 марта 1921 года. Говоря о вооруженных силах Веймарской республики, он, в частности, указывал на то, что республика была обременена наследием кайзеровского рейха и проигранной мировой войной.
Его лекции произвели на меня глубокое впечатление. Но, к сожалению, на них присутствовали только двадцать слушателей курсов помощников командиров в Штутгарте да, быть может, еще некоторое их число в других округах. Штабные же и строевые офицеры не получали систематической подготовки по столь важным для них и актуальным вопросам.
Курсы помощников командиров были подчинены начальнику штаба V военного округа, полковнику Генерального штаба Велльварту, а затем его преемнику — подполковнику Генерального штаба Бломбергу, будущему военному министру Гитлера. Во время нашего двухгодичного обучения несколько раз на занятиях присутствовал также командующий войсками V военного округа генерал-лейтенант Рейнгардт. Он был последним прусским военным министром. О Рейнгардте говорили, что во время капповского путча он в противоположность генералу фон Секту считал, что рейхсвер может оказаться вынужденным вести огонь по рейхсверу, то есть по вступавшей тогда в Берлин бригаде Эрхардта. Не раз он выступал перед нами, будущими офицерами Генерального штаба. Рейнгардт говорил нам, как необходимы сплоченность рейхсвера, безоговорочное подчинение приказам начальников и то, чтобы офицеры держались вне политики. Рейхсвер должен быть надежнейшим и сильнейшим инструментом государственной власти хотя бы уже для того, чтобы враги не имели повода его критиковать. Особенно часто говорил он о
Версальском договоре и призывал к трезвой по-военному оценке положения. В отношении деятельности Межсоюзнической военной контрольной комиссии (ИМКК) он предостерегал нас от мальчишеских и глупых выходок, например, от сокрытия сверхкомплектного оружия. Когда Германия снова станет свободной, говорил он, то оружие найдется и без этого. Генерал Рейнгардт пользовался у нас большим уважением.
В апреле 1922 года, во время пасхальных каникул, пришло неожиданное сообщение о том, что в Рапалло заключен договор между Германией и Советским Союзом. Это было тем более неожиданно, что договор был подписан на Генуэзской конференции, где Германия рассчитывала «уточнить» вопрос о репарациях в свою пользу, но ничего не смогла сделать, так как этот вопрос там даже не стали обсуждать. На конференции Германия оказалась изолированной. Поэтому я, в общем, положительно отнесся к заключенному в Рапалло договору с Советским Союзом. Договор этот ликвидировал последствия войны, возобновил дипломатические отношения между Германией и Россией и урегулировал торговые связи на основе принципа наибольшего благоприятствования. Мне было ясно, что Рапалльский договор выгоден Германии. Кроме того, я доверял тогдашнему министру иностранных дел Ратенау, многие работы которого были мне известны — в свое время я зачитывался ими. Когда после отпуска я снова встретился с другими слушателями курсов, то оказалось, что наши взгляды на Рапалльский договор почти совпадают.
Летом 1921 и 1922 годов офицеры, обучавшиеся на штутгартских курсах, в соответствии с общим порядком были направлены на три месяца в войска. В 1921 году я проходил службу в 1-м дивизионе 7-го (баварского) артиллерийского полка в Вюрцбурге. В его составе я участвовал в дивизионных учениях в войсковом учебном лагере Графенвер, где познакомился и подружился со многими слушателями таких же курсов помощников командиров из других военных округов. Служба проходила нормально, отношения офицеров между собой и с солдатами были хорошие.
Тем более удивляло меня то, что я увидел в южнобаварских войсковых частях. В служебные часы там, казалось, все идет нормально. Но вне службы, в Офицерском собрании, там творилось черт знает что. Центральной фигурой офицерских сборищ был капитан Рем, будущий ближайший сотрудник Гитлера и начальник штаба CA, служивший в штабе начальника пехоты 7-й дивизии, командиром которой был генерал Риттер фон Эпп. Как я слышал, Эпп рассылал так называемые патриотические письма, составленные капитаном в отставке Вейсом, позднее главным редактором нацистской газеты «Фелькишер беобахтер». В этих письмах излагалось требование ликвидировать республиканский строй. В 1933 году Гитлер сделал Эппа имперским наместником Баварии.
В гостиных Офицерского собрания на всех столах стояли маленькие флажки цветов бывшего германского военно-морского флага. Поздно вечером горланили такие песни, как «Францию мы разобьем» или «Свастика на шлеме, черно-бело-красный бант, бригадой Эрхардта называют нас». Приветствовали друг друга возгласами «хайль!». Цвет государственного флага с издевкой называли черно-красно-горчичным. Много говорили о «ноябрьских преступниках». Нередко утверждали, что «лучше быть мертвым, чем рабом». Можно было услышать и антисемитские лозунги, вроде: «Германия, пробудись! Евреи, околейте!» Многие знакомые мне баварские офицеры резко осуждали такое поведение хотя бы с точки зрения военного распорядка и дисциплины и квалифицировали его как «скотское». Сторонниками и друзьями Рема были большей частью молодые офицеры. Однако среди них были и несколько капитанов (при тогдашней системе продвижения это означало, что они были старше тридцати пяти лет), в большинстве из мюнхенского и других южнобаварских гарнизонов.
Летом 1922 года я был направлен на три месяца в 19-й (баварский) пехотный полк в Мюнхене. В основном, служба шла гладко. Только небольшие сигнальные флажки, которые унтер-офицеры во время занятий по тактике носили за голенищем, были черно-бело-красного цвета. Я узнал также, что некоторые офицеры и унтер-офицеры вечерами проводят военную подготовку в «национальных» союзах. Обстановка в других воинских частях была такой же, как в 19-м пехотном полку. Из разговоров со многими офицерами мне стало известно, что Рем и его
Союз имперского военно-морского флага, как и раньше, играют большую роль и что очень многие офицеры связаны с так называемой Национал-социалистской рабочей партией Германии (НСДАП), то есть с нацистами. В полку был и своего рода «противовес» этому в лице работавшего в штабе подполковника барона фон Венца цу Нидерланштейна. Он представлял монархическую линию, и у него были единомышленники. Ему не нравились нацистские скандалисты нового типа. Аристократические манеры барона сказывались, между прочим, в том, что офицеров-дворян он называл полным титулом и именем, например: «Господин лейтенант фон ле Сюир», тогда как офицеров буржуазного происхождения, как это вообще было принято в офицерском корпусе, только по фамилии, например: Вегнер, Книс, Мюллер. Вообще говоря, подполковник барон фон Венц цу Нидерланштейн считался в офицерском корпусе бестактным дураком.
Впрочем, в таком крупном городе, как Мюнхен, вне службы каждый занимался, чем хотел. Я мало бывал в Офицерском собрании, так как жил у сестры.
В конце августа 1922 года вся 7-я (баварская) дивизия снова собралась в учебном лагере Графенвер. Отдаленность лагеря и учебного поля способствовала тому, что «спасители Германии», среди которых центральной фигурой был капитан Рем, позволяли себе делать все, что хотели. Теперь во время учений уже не только командиры взводов и отделений имели при себе на занятиях черно-бело-красные сигнальные флажки, но и более крупные флаги этих цветов были видны на взводных повозках. Так было не только в южнобаварских воинских частях, но и в севернобаварских, прибывших из Нюрнберга и его окрестностей. Общее настроение было несколько повышенное. Многие офицеры и унтер-офицеры приветствовали друг друга на лагерных линейках словами «Германия, пробудись!», а ответом на это служило: «Евреи, околейте!» В Офицерском собрании маленькие флажки стояли теперь не только в клубных помещениях, но и в большом ресторанном зале. Это видели министр рейхсвера д-р Гесслер и начальник Пивного управления сухопутных войск генерал фон Сект, присутствовавшие на обоих заключительных учениях. Они не могли не заметить и националистического подъема в среде офицеров и унтер-офицеров. Неизвестно, знали ли они что-нибудь о содержании разговоров, которые велись на лагерных линейках и в клубных помещениях. В поздние часы там совершенно открыто говорили о предстоящей «ночи длинных ножей», о необходимости рассчитаться с «ноябрьскими преступниками». Пароль «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца» считался одним из самых безобидных. В последний вечер после торжественного товарищеского ужина с участием старших начальников и командира дивизии перед зданием Офицерского собрания состоялась церемония вечерней зари. Я видел, что на этой церемонии у некоторых самых громких крикунов на глазах выступили слезы.
