Константин Семенов - Нас предала Родина
— Двадцать пять тысяч, — медленно повторил человечек. — Ну, в крайнем случае — двадцать. Я не шучу.
Борис аж задохнулся.
— Да это же.… Подожди, подожди… это же по …
— Не трудись, — человечек вытащил из кармана калькулятор, пощелкал клавишами. — Итого имеем: в среднем по двадцать одному и четыре десятых человека в день.
— Но это же бред!
— Почему? — вкрадчиво осведомился человечек. — Потому, что ты так говоришь? А кто ты такой? Почему тебе должны верить?
Борис растерялся.
— Сотни и тысячи людей будут повторять и повторять эти цифры. Они будут произноситься из телевизоров, печататься, разноситься Интернетом. Что против этого твое мнение?
— Но я же здесь был!
— И что?
— И знаю, что это не так!
— И что? — повторил человечек. — Знай, ради бога. Да только, почему тебе должны верить? Может, ты врешь, может, забыл, может, не видел. Может, тебе заплатили. Может, ты вообще идиот?
— Кто? — закричал Борис. — Нет, подожди. Не может быть! При чем здесь верить или не верить? Мозги же должны быть? Элементарный здравый смысл!
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался человечек.
— Точно — здравый смысл! — обрадовался Борис. — Двадцать человек каждый день!
— Двадцать один.
— Двадцать один! Двадцать один убитый каждый день! Каждый! Сто пятьдесят в неделю! И так три года! И это в городе, где работают телефоны, транспорт, предприятия. Да все бы все знали. Сразу! А уж слухи! Неужели непонятно, что, будь, так русские через месяц побежали бы, куда глаза глядят. Все побежали бы! В панике! Бросая все! Неужели непонятно?
— Через месяц?
— Ну, через два. Неужели непонятно? Неужели трудно представить?
— Кому это нужно — понимать, представлять? — усмехнулся человечек. — Тем более считать? Боря, а ты сам-то хоть знаешь, сколько было убито?
— Откуда? Как это вообще можно будет узнать?
— Никак. Ну, а все-таки. Какому бы числу ты не удивился?
— Не знаю.… Две тысячи?..
— Две?
— Ну, три. А что — разве это мало? А… сколько?..
— Не знаю, — тихо ответил человечек и вылил вино из бутылки себе на голову.
Жидкость медленно потекла, заливая лоб, щеки, шею, рубашку, фрак.
Густая. Ярко-красная.
Как кровь.
Глава седьмая
Первые впечатления
Первые впечатления от войны оказались совершенно неожиданными — было нечего делать. Ну, совершенно. На работу ходить не надо, Славика вести в школу не надо — прямо сплошные выходные. Вокруг тоже ничего особенного не происходило: война пока была только на экране телевизора. Да и то какая-то странная.
Борис сидел у телевизора целыми днями и смотрел все, что показывали: местные программы, выпуски новостей Центрального телевидения. Когда попадалось что-нибудь особо интересное, звал Ирину. Славик прибегал сам.
В первый же вечер стало ясно, что наступление со стороны Дагестана заглохло. Борис, лежа на диване, наблюдал, как толпы людей перегородили путь войскам прямо на границе республик. В толпе были и мужчины, и женщины, и даже дети. Похоже, что армейское руководство оказалось совершенно не готово к такой ситуации. Во всяком случае, никто не стал ни давить, ни стрелять, и колонна остановилась. Мало того, каким-то образом несколько офицеров попали в плен. И теперь местное телевидение постоянно крутило кадры, где военные пили чай с аксакалами и беседовали о жизни. Аксакалы и комментаторы настойчиво уверяли, что офицеры вовсе не в плену, а просто в гостях — вот попьют чайку и поедут домой. Все остальные репортажи с этого направления были почти такими же: колонна стоит, солдаты и офицеры беседуют с местными жителями.
Вторая колонна медленно, но все же продвигалась, пока не остановилась у станицы Ассиновская. Там повторилось то же, что и в Дагестане: толпа людей, перекрытая дорога, бесконечные переговоры и взаимные угрозы.
Где и как двигалась третья колонна, телевидение не показывало.
Зато показали совершенно фантасмагорическое зрелище: переговоры во Владикавказе. Они были запланированы еще на встрече Дудаева с Грачевым. С тех пор изменилось буквально все, а переговоры, тем не менее, состоялись. Зачем? Понять это сидя в Грозном было невозможно.
Но это все было далеко, а в Грозном пока ничего не изменилось. В домах был свет, газ, работало телевидение. Вода подавалась с перебоями, отопления, ясное дело, не было. Базары пока работали. Магазины? А кому они нужны — магазины?
Туманным пасмурным днем Борис с тоской представил, как будет сейчас греть воду, а потом бриться в холодной ванной и решил отпускать бороду. Славик нашел совершенно новые батарейки. Ирина умудрилась даже что-то постирать.
Сосед справа отправил семью в село и предложил Борису отметить это дело. Водку купили на остановке у бабушки.
— Чья водка, бабуля? Не отравимся?
— Да что ты! — засуетилась старушка. — Настоящая водка, волгоградская. Сын в прошлом месяце привез. Берите, не сомневайтесь. А если что — я все время здесь сижу.
— Так война же теперь, — сказал сосед.
— А что война? На войне водка не нужна, что ли?
Судя по этикеткам и пробкам, водка, действительно, оказалась волгоградской, и Борис купил еще пару бутылок про запас.
Домой Борис вернулся чуть под хмельком, лег на диван пред телевизором и заснул. Проснулся от смутного ощущения, что забыл что-то важное. Посидел, посидел, ничего не вспомнил и пошел на кухню пить чай.
А чай уже его ждал — горячий, крепкий, с двумя ложками сахара: такой, как он любил.
— Спасибо, Ирочка! — Борис подошел к жене, обнял, сразу закружилась голова. — А откуда ты узнала, что я чаю хочу?
— Действительно! Откуда я могу это знать? — засмеялась Ирина. Повела плечами, поежилась. — Боря, не дестабилизируй меня! Смотри — вся мурашками пошла.
— Где? — заинтересованно спросил Борис. — Дай посмотреть.
Повел рукою — черный шелк заструился сквозь пальцы — прижался губами к шее.
— Боря! Ну правда…
Борис еще раз поцеловал ложбинку у ключицы, демонстративно вздохнул и сел за стол.
— Как же я обожаю твои пупырышки! Даже больше, чем чай.
— Неужели? Ты уверен? — улыбнулась Ирина. — Ну, и о чем вы там болтали целый час?
Борис выпил немного чаю, помолчал. Внезапная вспышка улетучилась, и настроение стремительно возвращалось к обычному в последнее время — тревожно-выжидательному.
— Да так, в общем.… Слушай, знаешь, что он рассказывал? — хлебнул еще чаю, оживился. — Выпил грамм сто пятьдесят, расчувствовался и говорит: «Пошел этим летом с детьми в Трек. Держу их за руки, а они не хотят — вырываются. А я выпустить боюсь. Представляешь — боюсь! До чего дожили: в своем городе, среди своего народа — и боюсь!» Представляешь?
— Да… Интересно, а он представляет, каково тогда нам?
— Кто его знает? Говорит, что представляет, — Борис задумался. — Ира, а может зря мы… Может, надо было на деревню соглашаться?
— Боря, ну что теперь об этом говорить. И потом — что значит соглашаться? Нам кто-нибудь предлагал?
— Нет. Но мы же и не искали почти.
— Не искали… — согласилась Ирина. — А кто бы это делал? Ты бы смог?
— Ты же знаешь, что не смог бы, — вздохнул Борис.
— Ну, вот и не надо теперь жалеть.
Борис вытащил сигарету, закурил, уставившись бессмысленным взглядом в стол. Ира вздохнула, выглянула в коридор и тоже взяла сигарету. Дым, стремительно закручиваясь в спираль, потянулся к открытой форточке.
— Это я во всем виноват, — глухо проронил Борис.
— Опять двадцать пять! В чем это — во всем? Тебя кто-нибудь упрекает?
— А и не надо — и так все ясно! Все по стране мотались, варианты искали. А я?.. Вот и сидим теперь здесь, как идиоты. Был бы на моем месте другой…
— Боря, прекрати! — твердо произнесла Ирина. — Во-первых, никто другой мне не нужен. Никто и никакой! Во-вторых, ты сам прекрасно знаешь, что в деревне мы, скорее всего, выпали бы в осадок. Не только ты — оба! И в-третьих, незачем обобщать — ты же сам так все время говоришь.
— Ты о чем? — не понял Борис.
— О том! — Ирина нервно скомкала сигарету. — О том, что каждый уезжал по-своему. И далеко не все в деревни. Забыл? И о том, как мы жили, забыл?
Ничего, конечно, Борис не забыл. Как он мог забыть, он, проводивший за эти годы десятки знакомых и друзей? Действительно, мало кто из них, уехал в деревню, почти никто. Уезжали в города, в поселки, в крайнем случае — в станицы Кубани и Ставрополья. Находили работу, покупали квартиры, покупали дома. Покупали участки и начинали строиться. Как им это удавалось, Борис не понимал. Они с Ириной пару раз приценились к квартирам в российских городах и быстро поняли, что ничего им не светит. О строительстве и вообще не могло быть речи — оба прекрасно понимали, что им не потянуть.
